— Ты хоть понимаешь, что стала нам обузой? — Наташа поставила перед Еленой Сергеевной тарелку с едой. — Я не для того замуж выходила, чтобы ещё и вас обслуживать!
Елена Сергеевна отодвинула тарелку. Затхлый запах подогретых макарон вызвал тошноту. В третий раз эти макароны. И всегда на её долю — одни остатки.
— Наташенька, милая, я ведь помогаю чем могу. С Саней сижу, пока вы на работе, и…
— И что? — Наташа со стуком поставила стакан на стол. — Это ваш родной внук, между прочим! А вы себя героиней считаете, что время с ним проводите? Забыли, как мы вас к себе забрали после вашего увольнения?
В кухню вошёл Дима, сын Елены Сергеевны. Потрёпанная домашняя футболка с пятном от кетчупа, уставший взгляд. Он потянулся к холодильнику, старательно делая вид, что не слышит перепалки.
— Дим, скажи своей матери! — Наташа развернулась к мужу. — Третий день талдычу ей про работу, а она опять за своё. Сил моих нет!
Елена Сергеевна сжала в пальцах край скатерти. Ткань была старой, с бахромой — эту скатерть она вышивала ещё к свадьбе сына.
— Дима, солнышко, я просто говорю, что мне шестьдесят три. Где я работу найду?
Сын открыл банку пива и сделал глоток, не глядя ни на мать, ни на жену.
— Мам, Наташа права, — произнёс он наконец. — Нам тяжело тянуть всех. Квартира маленькая, денег в обрез… Ты попробуй хотя бы вахтершей устроиться.
— Вахтершей? — горечь подступила к горлу. — Я двадцать лет проработала в школе, оставила работу, чтобы с твоими детьми сидеть. И теперь…
— И что тут такого? — перебила Наташа. — Думаете, мне легко? Я вкалываю, как проклятая, а все деньги — на еду вам.
— Я свою пенсию отдаю до копейки! — Елена Сергеевна почувствовала, как голос предательски дрожит.
— Огромные деньги, ага! — Наташа фыркнула. — На пакет молока твоей пенсии хватает!
Из детской донесся плач. Елена Сергеевна вскочила, радуясь возможности прервать этот кошмар, но Наташа преградила ей путь.
— Я сама, — отрезала она. — Вечно вы его балуете, потом не уложишь.
Когда Наташа вышла, Елена Сергеевна посмотрела на сына. Тот упорно изучал столешницу, будто нашёл на ней что-то невероятно интересное.
— Дим, — тихо произнесла она. — Я ведь не из-за денег. Просто… я же вам нужна? Саня меня любит, и я для вас…
— Мам, — он поднял глаза. Пустые, будто у незнакомца. — Знаешь, нам всем было бы проще, если бы ты нашла какую-нибудь работу. Наташа замоталась, ты видишь. А ты целыми днями дома сидишь.
— Я с внуком целыми днями сижу! — сдавленно выдохнула Елена Сергеевна.
— И что?! Все бабки с внуками сидят. Ещё и работают при этом!
Сын залпом допил пиво и вышел из кухни. Елена Сергеевна осталась одна. Ей хотелось заплакать, но слёз не было — только пустота внутри. Она медленно подошла к окну. За стеклом виднелась детская площадка, где так любил играть Саня. В песочнице копошилась маленькая девочка, а рядом сидела женщина — видимо, бабушка. Совсем как она сама ещё вчера.
По привычке взгляд скользнул дальше — на скамейку, где обычно собирались местные пенсионерки. Странно, но сегодня там сидела только Клавдия Петровна с соседнего подъезда. Елена Сергеевна никогда не присоединялась к этим посиделкам. Всё некогда было — то Саня, то магазин, то уборка.
А теперь выходит, что всё это время она была… обузой?
Сзади снова послышались шаги. Наташа вернулась в кухню и принялась демонстративно мыть посуду, громко стуча тарелками.
— Я уже давно решить хотела, — бросила она через плечо. — Пора бы вам комнату снимать. Ребёнок растёт, ему своя комната нужна.
Елена Сергеевна почувствовала, как пол уходит из-под ног.
Елена Сергеевна беззвучно сглотнула. Мысль о том, чтобы снимать комнату, показалась ей настолько дикой, что она не нашла слов для ответа. На какие деньги? Куда идти в шестьдесят три?
— Ты молчишь, значит, согласна, — Наташа выключила воду и повернулась к свекрови. — Мы тут с Димой прикинули, что вашей пенсии на съёмную комнату в общежитии хватит. А на еду — подработаете.
Дверь в кухню снова отворилась. На пороге появился маленький Саня, заспанный, в пижаме с медвежатами, которую Елена Сергеевна купила ему на последние отложенные деньги.
— Бабуля, почитай сказку, — сонно попросил он.
Елена Сергеевна машинально протянула руки к внуку, но Наташа опередила её.
— Саня, бабушке некогда. У неё завтра собеседование.
— Какое ещё собеседование? — изумилась Елена Сергеевна.
— В супермаркет. Уборщицей. Я договорилась, — отрезала Наташа.
Мальчик захныкал, и Наташа, окинув свекровь холодным взглядом, увела его в спальню.
Елена Сергеевна осталась одна. Пустая кухня, недомытая посуда в раковине, запах подгоревшего молока. Когда-то у неё был свой дом. Маленький, в деревне под Подольском. Елена Сергеевна продала его после смерти мужа, отдала деньги сыну на первый взнос за эту квартиру. Тогда казалось — правильно. Семья должна быть вместе.
Она подошла к шкафчику, где хранила свои вещи. На верхней полке лежала старая шкатулка с фотографиями. Елена Сергеевна достала потрёпанный альбом. Вот она с мужем — молодые, счастливые. Вот маленький Дима на руках у отца. А вот — её школьный класс. Последний выпуск, где она была классным руководителем. До того, как ушла, чтобы помогать сыну и невестке растить Саню.
Фотографии выпадали из кармашков — как воспоминания из памяти. Среди них обнаружился сложенный вчетверо лист бумаги. Пожелтевший, с выцветшими чернилами. Елена Сергеевна развернула его — и сердце сжалось. Письмо от Веры Михайловны, директора школы, с просьбой вернуться. «Без Вас наш театральный кружок совсем зачах…»
Она никогда не отвечала на это письмо. Выбрала семью, внука, дом…
И вот теперь выяснилось, что она — лишняя. Обуза. «Все бабки с внуками сидят. Ещё и работают при этом!»
Елена Сергеевна аккуратно сложила фотографии обратно в альбом. Что-то в ней надломилось — и одновременно окрепло.
Утром Елена Сергеевна вышла из дома. Не на собеседование, как думала Наташа. Она поднялась пораньше, пока все спали, сложила в старую сумку самое необходимое и тихо прикрыла за собой дверь. На столе осталась записка: «Не ищите. Я не хочу быть обузой. Дом продан из-за меня, поэтому все шкафы с вещами — ваши».
Весеннее утро встретило её прохладой и птичьим гомоном. Она знала, куда идёт. Деревенский дом давно продан, но осталась Клавдия Петровна — единственная, кто с ней по-человечески разговаривал в последнее время.
— Елена Сергеевна! — Клавдия всплеснула руками, увидев её на пороге. — Что случилось?
— Клава, не прогоняй, — попросила Елена Сергеевна. — Мне переночевать негде.
— Ты что, с ума сошла? У меня не переночевать, а хоть месяц живи! — Клавдия затащила её в квартиру. — Рассказывай.
За чаем Елена Сергеевна рассказала всё. Про уборщицу в супермаркете, про вышитую скатерть, про обузу.
— Знаешь, у меня в деревне домик пустует, — сказала вдруг Клавдия. — Сестра померла два года назад, а я туда только летом наезжаю. Погреб есть, огородик. Перезимуешь одна?
— Ещё как, — твёрдо ответила Елена Сергеевна.
Через три дня она уже была в деревне. Маленький покосившийся домик встретил её запахом сырости и старых яблок. Но печка была целой, крыша не текла. А главное — это был её дом. Пусть чужой, но теперь — её.
— Вот, возьми, — Клавдия протянула ей старенький кнопочный телефон. — Будем на связи. Ежели что, звони.
Прошла неделя. Елена Сергеевна потихоньку обживалась. Убрала дом, перемыла все окна, разобрала вещи покойной Клавиной сестры. В сундуке нашлись семена — подсолнухи, укроп, морковь. «Будет мне дело», — решила она.
Однажды утром в дверь постучали. На пороге стояла женщина средних лет.
— Здравствуйте! — приветливо улыбнулась она. — Я Маргарита Ивановна, директор нашего сельского клуба. Мне Клавдия Петровна про вас рассказала. Говорит, вы в школе театральный кружок вели?
Елена Сергеевна растерялась:
— Да, было дело… Давно.
— Послушайте, у нас тут беда, — заговорщицки зашептала Маргарита. — Детей много, а заниматься с ними некому. Может, согласитесь хоть пару раз в неделю с ребятишками позаниматься? Платить, конечно, много не сможем, но…
— А сколько детей? — перебила Елена Сергеевна, чувствуя, как внутри просыпается что-то давно забытое.
— Человек пятнадцать наберётся.
— Пятнадцать… — эхом повторила Елена Сергеевна, вспоминая шумные репетиции, детский смех, аплодисменты на школьных спектаклях.
Телефон зазвонил вечером. Елена Сергеевна не узнала номер, но ответила:
— Алло?
— Мам, — голос Димы звучал глухо. — Ты где? Мы с ума сходим.
— Правда? — холодно спросила она. — А я думала, я вам обуза.
— Мам, ну что ты… Наташка просто устала. Возвращайся, а?
— Дим, я не вернусь, — твёрдо ответила Елена Сергеевна. — У меня теперь своя жизнь. Пятнадцать детей ждут меня в клубе на занятия.
— Каких ещё детей? — опешил сын. — Что за бред? Саня каждый вечер плачет, тебя зовёт!
Что-то дрогнуло внутри, но Елена Сергеевна справилась с собой:
— Саню я люблю. Но, понимаешь, сынок, я не только бабушка. Я ещё и человек.
В комнате сельского клуба было холодно, но дети этого не замечали. Пятнадцать пар глаз смотрели на Елену Сергеевну с восторгом и нетерпением.
— А мы правда будем ставить настоящий спектакль? — спросила рыжая девочка с веснушками.
— Правда-правда, Машенька, — улыбнулась Елена Сергеевна. — И не просто спектакль, а целую сказку! С декорациями, костюмами…
Дети загалдели. Кто-то обещал принести мамину шаль, кто-то – дедушкин фонарик. Елена Сергеевна смотрела на них и думала: когда это всё началось? Когда она превратилась из учительницы, из женщины с мечтами и планами в просто бабушку? В обузу?
Прошёл месяц. Елена Сергеевна вскопала огород, посадила семена, а каждый вторник и четверг ходила в клуб заниматься с детьми. Они готовили спектакль «Двенадцать месяцев». Девочка-сирота в исполнении маленькой Машеньки до слёз трогала своей печалью. Елена Сергеевна учила её:
— Не надо плакать по-настоящему, солнышко. Покажи это руками, взглядом.
За работой время летело незаметно. Телефон Елены Сергеевны молчал две недели, пока однажды не раздался звонок.
— Мам, — голос Димы звучал совсем по-другому. — Можно, я приеду?
Елена Сергеевна задумалась.
— Приезжай в эту субботу. Одни, без Наташи.
Он приехал рано утром. Похудевший, с синяками под глазами. Остановился у калитки, не решаясь войти.
— Бабуля! — Саня вырвался из отцовских рук и кинулся к ней.
Елена Сергеевна подхватила внука, прижала к груди. На мгновение захотелось бросить всё, вернуться, снова стать просто бабушкой… Но она заставила себя вспомнить холодный голос Наташи: «Ты хоть понимаешь, что стала нам обузой?»
— Мам, — Дима переминался с ноги на ногу. — Наташка ушла.
Елена Сергеевна замерла.
— Как — ушла?
— Сказала, что ей надоело быть наседкой. Собрала вещи и уехала.
Елена Сергеевна опустила внука на землю. Теперь понятно, почему Дима здесь.
— Ты хочешь, чтобы я вернулась нянчиться с Саней, пока ты работаешь?
Дима поднял на неё глаза — растерянные, как у маленького мальчика.
— Я… я просто не знаю, что делать, мам. Я один не справлюсь.
Елена Сергеевна вздохнула:
— А я, значит, теперь уже не обуза? Теперь я нужна?
— Мам, я не говорил, что ты обуза! — возмутился Дима.
— Но и не защитил, когда Наташа говорила, — тихо ответила она.
Наступила тишина. Только ветер шелестел молодой листвой на яблонях, да Саня копался палочкой в земле, выискивая дождевых червей.
— А что это за дети, о которых ты говорила? — вдруг спросил Дима.
Лицо Елены Сергеевны просветлело:
— Это мои ученики. Представляешь, мы целый спектакль готовим! — она вдруг осеклась. — Премьера через две недели…
— Я не могу две недели один с Саней, — вздохнул Дима.
Елена Сергеевна посмотрела на внука, потом на сына. Потом — на дом, ставший за это время её крепостью.
— Знаешь что, — медленно произнесла она. — Оставь Саню здесь. На эти две недели. А потом… потом решим.
Дима обескураженно уставился на мать:
— Ты… ты оставишь спектакль и приедешь к нам?
— Нет, — твёрдо ответила Елена Сергеевна. — Я не брошу детей перед премьерой. А ты… ты можешь переехать сюда. Если хочешь.
— Сюда? — Дима обвёл взглядом покосившийся домик, развешанное белье, грядки с только-только показавшимися всходами. — Но как же…
— Решай сам, — перебила его Елена Сергеевна. — Мне шестьдесят три, но я только начинаю жить по-настоящему.
Саня подбежал к ним, держа в кулачке извивающегося дождевого червя.
— Бабуля, смотри, какой длинный!
Елена Сергеевна улыбнулась:
— Какой молодец! Знаешь что, Саня? Давай отнесём его на грядку. Там у меня морковка растёт.
— Настоящая морковка? — глаза мальчика расширились от удивления.
— Самая настоящая, — она взяла внука за руку и повела к грядкам, оставив растерянного Диму у калитки.
День премьеры выдался ясным и тёплым. Сельский клуб преобразился — женщины из местного кружка рукоделия сшили занавес, мужчины помогли с декорациями. Зал был переполнен — кажется, пришла вся деревня.
Елена Сергеевна нервничала больше своих юных артистов. Она выглядывала из-за кулис, поправляя костюмы и шепча слова поддержки.
— Не трусь, Машенька. Ты справишься.
Волнение усиливалось от мысли, что среди зрителей был и Дима. Он всё-таки решил приехать с Саней на премьеру.
Когда зазвучала музыка и открылся занавес, Елена Сергеевна ощутила то забытое чувство, которое не испытывала много лет — гордость. Но не за сына или внука, а за себя. За то, что осмелилась начать заново.
Спектакль прошёл на одном дыхании. Маленькие актёры иногда путались, забывали слова, но играли с таким воодушевлением, что зрители не замечали ошибок. Когда падчерица нашла подснежники зимой, в зале плакали. А когда Машенька ушла от злой мачехи к двенадцати месяцам, аплодировали стоя.
После представления к Елене Сергеевне подходили родители, жали руку, благодарили. Она кивала, улыбалась, а сама искала глазами сына и внука.
Дима стоял в стороне, держа Саню за руку. Выражение его лица изменилось — растерянности больше не было.
— Мам, — сказал он, когда она подошла, — я и забыл, что ты… такая.
— Какая? — спросила Елена Сергеевна.
— Настоящая, — просто ответил Дима.
Вечером они сидели на крыльце. Саня уже спал в маленькой комнатке, которую Елена Сергеевна за две недели превратила в уютное гнёздышко для внука.
— Я раньше не понимал, — тихо сказал Дима, глядя на звёзды, — как это важно — быть самим собой. Ты правда хочешь остаться?
— Здесь мой дом, — улыбнулась Елена Сергеевна. — И мои дети.
— И Саня?
— Саня может приезжать на выходные. А летом — жить у бабушки в деревне, как все нормальные дети.
На следующий день она проводила сына и внука до автобуса. Саня обещал вернуться на следующие выходные. Дима молчал, но перед отъездом вдруг крепко обнял мать:
— Я горжусь тобой, — шепнул он ей на ухо.
Елена Сергеевна смотрела вслед уходящему автобусу и улыбалась. На календаре было начало лета — время новых надежд и начинаний.
Время быть не обузой, а собой.
