Дверь дачного дома распахнулась настежь, выпуская на улицу ароматный запах пирогов.
Арина, держа в одной руке сумку с детскими вещами, а другой, подталкивая вперед шестилетнего Мишу, весело крикнула:
– Мам, мы приехали! Сюрприз! Решили на все выходные задержаться, погода-то какая! Миша, Лиза, раздевайтесь быстрее, бабушка нас ждет!
Из глубины дома, из-за угла, ведущего в кухню, показалась София Васильевна. На ней был старый, выцветший, но чистый халат, волосы собраны в небрежный пучок, а в руках – горшок с рассадой.
Лицо ее, обычно светящееся при виде внуков, на этот раз было необычно серьезным, даже усталым.
– Арина… Герман… – начала она тихо, но твердо, глядя не на оживленно копошащихся у порога Мишу и Лизу, а прямо на дочь. – Я… я не ждала вас. И не могу принять.
Арина замерла, будто споткнулась о невидимый порог. Улыбка медленно сползла с ее лица.
– Мам? Что ты? Мы же договаривались… в субботу?
– Договаривались, да, – кивнула София Васильевна. Она осторожно поставила горшок на подоконник. – Но я передумала. Я… я очень устала, Ариночка. От шума, от беготни, от постоянного «бабуля, а где?», «бабуля, а можно?». Устала по-настоящему.
– Устала? От внуков? – Арина не могла поверить своим ушам.
Герман, только что поставивший на крыльцо коробку с игрушками, насторожился.
– София Васильевна, они же вас обожают! Они так скучали! Только о вас всю неделю говорили.
– И я по ним скучаю, – голос тещи дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. – Безумно скучаю. Но сейчас… сейчас мне нужна тишина. И покой. Посмотри на меня. Я с утра на ногах. Весь огород перекопать надо, рассаду высадить, цветы… Георгины эти капризные ждут, пионы… А сил уже нет. Совсем нет. После прошлых выходных я три дня отходила. Миша грядки с только что посеянной морковью перекопал, считая, что ищет клад. Лиза все мои секаторы растащила и поломала. А постоянные крики, ссоры… Я просто хочу тихонько посадить свои цветы. Спокойно. Без суеты. Хотя бы в эти выходные.
В доме повисла тягостная тишина. Миша и Лиза, почувствовав напряжение, притихли и прижались к ногам Германа.
Арина смотрела на мать, и в ее глазах появилась обида, непонимание и капелька стыда.
– То есть… ты просто не хочешь их видеть? – выдохнула она, едва сдерживая слезы. – Они тебе мешают? Твои же внуки?
София Васильевна закрыла глаза на мгновение, потом снова открыла их. Ее взгляд был печальным, но непреклонным.
– Не мешают. Люблю я их, своих сорванцов. Но сейчас – да, мешают. Мне нужен отдых, Арина. Не от них лично, а от… от этой постоянной детской бури. Я не железная. Я хочу прийти в себя. Посадить свои цветы и просто сидеть вечером на крылечке, слушая, как поют птицы, а не как кричат внуки. Я слишком многого прошу? – в голосе женщины прозвучала мольба.
Герман, чтобы успокоить жену, осторожно положил свою крепкую руку Арине на плечо.
– София Васильевна, мы понимаем… – начал он мягко. – Просто не ожидали. Арина так хотела вас порадовать, да и ребята…
– Порадовать? – дочь резко выпрямилась, смахивая непрошеную слезу. – Мама говорит, что внуки – это не радость, а обуза! Что она устала от них! Я правильно поняла?
– Не перевирай, Арина, – устало сказала София Васильевна. – Я сказала, что устала от шума и суеты, и мне нужен отдых, чтобы потом, с новыми силами, снова их обнимать и баловать. Но не сейчас. Пожалуйста.
Она обвела взглядом растерянные лица дочери, зятя и притихших внуков. Лиза испуганно спрятала лицо в папину куртку.
– Поезжайте домой. Или на пикник съездите, на озеро. Погода прекрасная. А ко мне… приезжайте через недельку. Я все посажу, отдохну немного… и буду ждать вас с распростертыми объятиями. Обещаю. А пока… – она сделала шаг назад, в глубь притихшего дома. – Пока мне нужна тишина. Для моих георгинов и для меня.
Арина замолчала, ее губы задрожали. Неистовая обида заклокотала внутри. Ей хотелось закричать, что мать — эгоистка, что бабушка обязана хотеть видеть внуков всегда.
Но в глубине души, глядя на осунувшееся лицо Софии Васильевны, на ее руки в земле, на горшок с хрупкой рассадой, она остановила себя.
Арина вдруг вспомнила, как мать в прошлый их приезд уснула прямо за столом, пока дети смотрели мультики.
– Ладно… – прошептала она, не глядя на женщину. – Поедем домой. Миша, Лиза, одевайтесь. Быстро.
– Бабуля, а почему мы не можем остаться? – пискнула Лиза, не понимая, почему им нужно уехать.
– Потому что бабушке нужно немного отдохнуть, рыбка, – тихо сказал Герман, подхватывая дочь на руки. – Мы еще приедем, но немного попозже. Помашите бабушке.
Дети неохотно помахали. София Васильевна помахала им в ответ, слабая улыбка тронула ее губы, но глаза оставались грустными.
Арина молча забрала сумку, которую только что внесла. Она почувствовала себя отвергнутой, непонятой.
– Мам… – сказала уже в дверях девушка и обернулась. – Ты… ты что нас разлюбила?
София Васильевна вздрогнула от ее слов, как от удара. В ее глазах появилась боль.
– Ариша, родная, как ты можешь так говорить? – голос матери сорвался. – Я люблю вас всех больше жизни. Но любовь – это не значит быть всегда наготове, как загнанная лошадь. Иногда любовь – это сказать «стоп», чтобы не свалиться завтра от усталости и не поругаться со всеми. Чтобы встретить вас позже… с радостью, а не с раздражением. Поверь мне.
Арина ничего не ответила. Она кивнула, резко развернулась и вышла на крыльцо, хлопнув дверью чуть громче, чем нужно.
Герман бросил Софии Васильевне сочувствующий взгляд и, пожав плечами, пошел за женой.
Машина зятя медленно отъехала от участка, оставив за собой облако пыли. София Васильевна стояла у окна, глядя, как оно медленно растворяется в дачной аллее.
В доме воцарилась та самая тишина, о которой она мечтала. Тишина, которая вдруг показалась слишком громкой, слишком пустой.
Женщина вздохнула, подошла к горшку с рассадой, осторожно провела пальцем по нежному стебельку.
«Может, правда я — эгоистка?» – пронеслось в голове. Но потом она посмотрела на заросший сорняками огород, на груду не распакованных пакетов с семенами, почувствовала ноющую боль в пояснице и усталость, накопившуюся за долгие месяцы бесконечных забот.
Нет. Она просто хотела немного покоя. Чтобы снова стать той бабушкой, которая рада внукам.
Через час, углубившись в прополку грядки с клубникой, София Васильевна услышала телефонный звонок.
На экране светилось: «Ариша». Женщина отложила тяпку в сторону, смахнула землю с рук.
– Алло?
– Мам… – голос Арины звучал приглушенно, но уже без гнева. – Мы дома. Доехали нормально. Ребята… ребята заснули в машине.
– Хорошо, что доехали, – тихо ответила София Васильевна.
– Мама… я… я тут подумала, что ты права. Ты, действительно, выглядела сильно уставшей. В последний раз. Я просто… я так хотела тебя порадовать, а получилось… прости, что возмутилась и повела себя, как настоящая эгоистка…
– Ты меня порадовала уже тем, что позвонила, – сказала София Васильевна, и в ее горле вдруг встал ком, — и это главное.
– Можно мы приедем через неделю? – спросила Арина, и в ее голосе снова зазвучала надежда. – Герман поможет с посадками, а детей… детей я сама займу. По максимуму.
– Обязательно приезжайте, – тепло произнесла женщина, глядя на аккуратные ряды прополотой клубники. – Через неделю. Я буду ждать. И мои георгины… они тоже будут ждать. Особенно Лизину помощь с лейкой, – она позволила себе легкую шутку.
– Договорились, – на другом конце провода Арина даже, кажется, улыбнулась. – Пока отдыхай, мам. Люблю тебя.
– И я вас люблю. Всех. Очень-очень, — София Васильевна положила телефон. Тишина снова окутала дом, но теперь она была другой – не пугающей, а обещающей.
Женщина взяла тяпку. Завтра она посадит георгины. А через неделю… через неделю здесь снова зазвучит детский смех.
