никита«Наташенька, миленькая, ты же понимаешь — мне совсем деваться некуда».
Эта фраза въелась в мой мозг, как чернила в бумагу. Иногда просыпаюсь ночью и слышу этот слащавый голос — даже таблетки не помогают. Именно с этих слов началась история моего грандиозного провала длиной в полгода.
История о том, как женщина, разменявшая шестой десяток, с высшим образованием и немалым жизненным опытом, собственными руками отдала единственную крышу над головой. Свою. Личную. Выстраданную.
Развод после тридцати лет брака дался мне нелегко. Нет, мы не били посуду и не кричали друг на друга до хрипоты — всё прошло тихо и обыденно, как и сама наша семейная жизнь в последние годы. Просто в один момент я поняла, что больше не могу. Борины придирки, постоянное недовольство всем, что я делаю, его растущая с каждым годом раздражительность — всё это превратилось в тяжёлый камень, который я тащила на себе изо дня в день.
— Суп пересолен. Рубашка плохо отглажена. Ты опять потратила слишком много на продукты, — Борин голос звучал всё громче, а моё желание слышать его таяло с каждым днём.
Когда я наконец решилась на развод, он даже не особо сопротивлялся. Просто пожал плечами и сказал:
— Ну и ладно. Меня достало твоё нытьё.
С делёжкой имущества повезло меньше. Две комнаты в коммуналке, купленные ещё в девяностые на деньги от продажи бабушкиной дачи, Борис не собирался оставлять мне просто так. После нескольких месяцев споров и угроз мы пришли к соглашению: я забираю свою долю деньгами и ухожу из квартиры. Борис продаёт коммуналку и переезжает к своей матери, Агафье Карловне, а я временно переезжаю к своей маме.
Собирая вещи, я наткнулась на старую фотографию с УЗИ — единственное материальное напоминание о ребёнке, которого не суждено было родить. Воспоминание о той боли и о неожиданной поддержке свекрови отозвалось глухой тоской. Тогда, двадцать лет назад, Агафья Карловна не отходила от меня в больнице, держала за руку и шептала, что всё образуется. Я быстро убрала снимок в сумочку, не показывая Борису — он никогда не умел поддерживать в трудные минуты.
Не успела я перевезти вещи к маме, как начались звонки от свекрови. Каждый день Агафья Карловна заводила один и тот же разговор:
— Наташенька, как ты? Знаешь, Боря возвращается ко мне жить. Не знаю, как я выдержу в одной квартире с ним…
И хотя голосом она выражала беспокойство о сыне, я чувствовала тревожные нотки. Что-то зарождалось в этих разговорах, но я ещё не понимала, что именно.
Шесть месяцев я прожила у мамы. Шесть месяцев копила деньги, экономила на всём и мечтала о собственном уголке. И вот наконец-то мечта сбылась. Маленькая, но своя однокомнатная квартира на окраине города. Целых 38 квадратных метров свободы! Мама, продавшая свой гараж, чтобы помочь мне с первым взносом, светилась от счастья:
— Наташа, вот теперь заживёшь! Сама себе хозяйка.
Тем вечером я лежала на надувном матрасе в пустой квартире и строила планы. Купить диван и кресло, обязательно книжные полки… Список рос вместе с ощущением, что я наконец-то начинаю новую, свою жизнь.
Не тут-то было.
Телефонный звонок раздался через неделю после подписания документов. На экране высветилось: «Агафья Карловна». Я чуть было не сбросила — зачем мне общаться с бывшей свекровью? Но что-то заставило меня ответить. Все таки 30 лет тесного общения я не смога вычеркнуть столь быстро…
— Наташенька, — голос звучал слабо, прерывисто, — не знаю, как тебе сказать…
Пауза. Длинная, театральная. Я почти видела, как она прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу, изображая изнеможение.
— Боря совсем распоясался, — продолжила она, всхлипывая. — Вчера кричал на меня из-за супа, представляешь? Говорит, недосолила. А мне врач запретил соль! Давление скачет.
Я сидела на кухне, зажав телефон между плечом и ухом, перемешивая остывший кофе. В трубке не затихал монотонный речитатив причитаний Агафьи Карловны. Внутри у меня всё сжалось — я уже понимала, куда ветер дует. В этих прерывистых всхлипах и жалобах прятался конкретный умысел, как змея в высокой траве.
— Так что случилось-то, Агафья Карловна? — не выдержала я наконец. — Говорите прямо. Чем я могу помочь?
Она замолчала. Потом выдохнула так тяжело, словно на её плечи навалили мешок картошки. Театральная пауза затянулась. Я даже представила, как она прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу и откидывается на подушки, будто героиня старого фильма.
Она тяжело вздохнула, создавая драматическую паузу:
— Доченька, я слышала, ты квартиру купила? Собственную?
Вот оно. Я замерла, чувствуя, как учащается пульс.
— Да, небольшую однушку. Только въехала, даже мебели ещё нет.
— Деточка, — её голос внезапно окреп, — а можно мне немножко пожить у тебя? Совсем чуть-чуть, недельку-другую. Не могу я больше с Борей, сердце не выдержит!
Слова застряли у меня в горле. Внутренний голос кричал: «Нет! Откажи!» Но перед глазами неожиданно всплыла та больничная палата, моё отчаяние и тёплая рука Агафьи Карловны на моём плече. Двадцать лет прошло, а я до сих пор помнила её заботу в тот страшный момент.
— Агафья Карловна…
— Я ведь никогда ничего у тебя не просила, — её голос стал жалобным. — За все тридцать лет, что ты была моей невесткой. Наоборот, всегда старалась помочь, поддержать. А сейчас мне так тяжело…
Что-то кольнуло в груди. Смесь жалости и чувства долга. Этого оказалось достаточно.
— Хорошо, — произнесла я и тут же почувствовала, как сжимается сердце. — Но только на время, пока ситуация не уладится. У меня ведь даже спать не на чем, кроме матраса.
— Конечно-конечно! — мгновенно оживилась она. — Я только самое необходимое возьму. Буду тихонечко сидеть, ты и не заметишь!
Так началась история моего добровольного бездомья.
***
Два дня спустя я принесла в «свою» квартиру только что купленный диван — единственную крупную покупку, на которую хватило денег пока.
— Какой чудесный диванчик! — защебетала Агафья Карловна, суетясь вокруг грузчиков. — Такой удобный! Прямо спасение для моей больной спины.
Её вещи уже заняли всю прихожую: какие-то пакеты, узлы, коробки с крупами и консервами — будто она не на неделю, а на Северный полюс собралась.
— Вы обустраивайтесь, — сказала я, — а я пока к маме вернусь. Всё равно тут вдвоём не развернуться.
— Ой, Наташенька, — она прижала руки к груди, — ты такая добрая! Прямо ангел! Твоя мама, должно быть, так рада, что ты с ней живёшь. А мне-то Боря жизни не даёт…
Я кивнула и ринулась к выходу, как будто за мной гнался разъярённый пёс. Заверения в её вечной благодарности звучали в моих ушах фальшиво, как расстроенное пианино. Меня не покидало странное ощущение – словно я только что подписала договор с нечистой силой, но сама ещё не поняла всех последствий.
***
Дома меня встретил мамин взгляд — таким она смотрела на соседского мальчишку, когда застукала его за кражей яблок с нашей яблони.
— Ну ты и отчудила! — она с грохотом поставила чашку на стол. — Скажи мне, что я ослышалась. Ты пустила эту… эту… пиявку в свою новую квартиру?
— Мам, ну что ты кипятишься, — я уткнулась взглядом в потёртую клеёнку на столе, разглядывая узор из полустёртых цветочков. — Она так рыдала, что хоть святых выноси. Говорит, Борис вконец озверел.
— Борис озверел? — мама закатила глаза так сильно, что я испугалась, не застрянут ли они там навсегда. — А когда, позволь узнать, он был ангелом во плоти? На вашей свадьбе, когда нахамил всем моим родственникам? Или когда пропил весь отпускной бюджет? Наташка, ты как трёхлетка — только вытащила голову из петли, и сразу суёшь в неё обе ноги! Не хватило мужа-тирана, решила заменить его мамашей?
— Это ненадолго, — я гладила край скатерти. — Всего на пару недель. Пока они не разберутся между собой.
Мама покачала головой. В её глазах читалось то, что она боялась произнести вслух: «Ты никогда не умела говорить „нет»».
— Помяни моё слово — это ошибка. Большая ошибка.
Моя мама редко ошибалась.
***
Первые тревожные звоночки прозвенели, когда я пришла навестить Агафью Карловну через неделю. Моя пустая квартира уже не выглядела пустой.
— Что это? — я указала на появившийся откуда-то журнальный столик и старое кресло с потёртой обивкой.
— Ах, это, — Агафья Карловна засуетилась, поправляя очки дрожащими руками. — Боренька привёз. Сказал, что мне нужно на чём-то сидеть. Ты же не против, доченька? Ему так стыдно стало, что я ушла. Заезжал, извинялся.
— Но вы ведь вернётесь домой? — осторожно спросила я, ощущая, как сосёт под ложечкой.
Агафья Карловна слегка побледнела. Рука метнулась к сердцу.
— Ой, Наташа, я так ослабла за эти дни. Врач сказал, что нервы совсем никуда, давление скачет, как сумасшедшее. Боря обещал исправиться, но… — она театрально вздохнула, — мне нужно ещё немного времени. Совсем чуть-чуть. Ты ведь не торопишься переезжать? У тебя с мамой хорошо, правда?
Я молча кивнула, подавляя смутное беспокойство, разливающееся внутри.
— Кстати, я тут немножко прибралась, — как бы между прочим добавила она, кивая на аккуратно сложенные в углу мои коробки. — Они мешали пройти, я ведь еле передвигаюсь. Ты же не против, деточка?
Против. Я была против. Но вместо этого сказала:
— Конечно, нет.
— Ты настоящий ангел! — просияла она.
***
Через три недели я застыла на пороге собственной квартиры как вкопанная. Только успела провернуть ключ в замке, как прямо передо мной возникла незнакомая девица в крошечных шортах. Пышные формы, вызывающе-розовые когти на пальцах и вульгарная зелёная прядь в волосах — она напоминала персонажа из тех глянцевых журналов, что продаются возле касс в супермаркетах.
— Вы вообще кто? — бросила она, окидывая меня взглядом, каким рассматривают просроченный продукт на полке магазина.
— Я… я хозяйка квартиры, — растерялась я.
В этот момент из ванной вышел Кирилл — мой племянник, сын двоюродной сестры, рослый двадцатидвухлетний парень с модной щетиной. Я видела его последний раз лет пять назад на дне рождения общей родственницы.
— Тётя Наташа? — он остановился, с нескрываемым удивлением разглядывая меня. — А вы чего тут?
Я оторопела. Меня спрашивают, что я делаю в моей собственной квартире!
— А ты… вы что здесь делаете? — выдавила я.
— А, вы уже познакомились! — Агафья Карловна выплыла из комнаты с безмятежной улыбкой. На ней было новое цветастое платье — такого я раньше не видела. — Это Кирюша, помнишь его? А это Алина, его девушка. Они у меня погостить приехали.
— У вас? — я почувствовала, как голос взлетает вверх.
— Они мне так помогают! — защебетала свекровь. — Алиночка готовит, убирается. А Кирюша по магазинам бегает, когда мне плохо. Вчера давление до 160 подскочило, прямо с постели встать не могла!
— Но мы же договаривались, что только вы будете жить здесь, и то временно, — начала я, изо всех сил стараясь говорить спокойно.
Агафья Карловна тут же поникла. Плечи опустились, лицо приобрело страдальческое выражение.
— Наташенька, — зашептала она, подходя ближе, — мальчику негде готовиться к экзаменам. В общежитии шумно, учиться невозможно. А Алиночка так мне помогает… Ты бы видела, как она ухаживает! Вчера, когда мне стало плохо, она целый день просидела рядом, компрессы меняла.
— Но это же моя квартира, — я чувствовала, как к горлу подступает ком.
— Да, конечно, твоя, — поспешно согласилась Агафья Карловна. Она бросила быстрый взгляд на Кирилла и добавила совсем тихо: — Но ты же живёшь сейчас у мамы. Вам там хорошо вдвоём, просторно. А тут мы сгрудились втроём…
— О, кстати, тёть Наташ, — вмешался Кирилл, — я тут комп поставил, не против? — он кивнул в сторону появившегося компьютерного стола у окна. — Мне для учёбы надо.
Я оглядела комнату. За три недели она полностью преобразилась. На стенах появились какие-то плакаты, в углу — стойка с дисками, на кухонном столе — блендер и тостер. А мои коробки с вещами, книгами и посудой были аккуратно составлены на балконе.
— Я тут немножко по-своему расставила, — виновато улыбнулась Агафья Карловна, заметив мой взгляд. — С моими-то больными ногами так удобнее ходить. Ты же не сердишься, деточка?
Я сглотнула ком в горле.
— Нет, но… когда вы планируете съезжать?
На лице свекрови появилась гримаса боли. Рука прижалась к сердцу.
— Ой, — простонала она, — что-то мне нехорошо… Давление, наверное, опять подскочило. Алиночка, деточка, принеси мне капельки из сумочки.
И разговор, как по волшебству, перешёл в другое русло.
Я ушла с тяжёлым сердцем, чувствуя себя незваной гостьей в собственной квартире.
***
— Телефон отключи, — посоветовала мама, когда я, вернувшись домой, рассказала ей об увиденном. — И не вздумай отвечать на её звонки. Иначе она замучает тебя своими охами и ахами.
— Не могу, мам, — вздохнула я. — Неудобно как-то.
— Неудобно штаны через голову надевать! — отрезала мама. — А ты позволяешь ей на своей шее кататься! Да ещё и спасибо говоришь!
— Я обещала только на время…
— Какое ещё время? — мама всплеснула руками. — Они уже обустроились! Скоро пропишутся и тебя на порог не пустят.
— Но это моя собственность, — неуверенно возразила я. — Я могу…
— Что ты можешь? — перебила мама. — Выселить «бедную старушку»? И выслушивать от всей родни, какая ты бессердечная эгоистка? После всего, что она для тебя сделала?
Я вздрогнула. Мама попала в точку. Именно это останавливало меня от решительных действий — страх прослыть чёрствой и эгоистичной. Да и память о той поддержке, когда мне было так плохо… Каждый раз, как я решалась поговорить по-серьёзному, перед глазами вставал образ Агафьи Карловны, держащей меня за руку в больнице.
— Дай мне ещё немного времени, — сказала я наконец. — Я что-нибудь придумаю.
Мама только вздохнула и покачала головой.
Если бы я только знала тогда, что это лишь начало моих злоключений. И что ответ на вопрос «как вернуть свою квартиру?» окажется куда более радикальным, чем я могла себе представить.