Моя свекровь, Зинаида Анатольевна – женщина с осанкой балерины и характером цепного пса – превратила мою жизнь в реалити-шоу «Выживание в городской квартире».
Всё началось в промозглый вечер, когда мы с Максимом сидели на кухне нашей съёмной квартиры, разложив счета веером по столу – как в пасьянсе, где выигрыша не предвидится. Он в третий раз пересчитывал цифры, близоруко щурясь и нервно постукивая карандашом. Я молча попивала, уже зная, что он скажет. После сокращения его зарплата уменьшилась вдвое, и платить за квартиру стало просто нечем.
– Может, к родителям тогда? – наконец выдавил он, теребя волосы и устало протирая глаза. – Временно? У них три комнаты пустуют.
Я замерла. В голове, как в калейдоскопе, завертелось всё – от маминого обеспокоенного – доченька, может не надо? – до собственных наблюдений за свекровью во время наших редких визитов.
Как она демонстративно перемывает после меня чашки, словно я использовала их для выращивания бактерий. Как закатывает глаза, глядя на мою одежду, будто я заявилась на королевский приём в пижаме. Как цокает языком, если я говорю что-то за столом – с точностью метронома, отмеряющего такты моих промахов.
Но выбора не было. Максим позвонил родителям на следующий же день. Я слышала, как он минут сорок объяснял ситуацию, как неловко мялся, подбирая слова. В трубке то и дело взвивался голос Зинаиды Анатольевны – то удивлённый, то возмущённый, то притворно-сочувствующий. В конце концов она соизволила дать своё королевское разрешение, но таким тоном, будто мы просили у неё почку, а не временный угол.
– Ну, раз уж такое дело… – вздохнула она в трубку. – Приезжайте, конечно. Когда планируете?
– Думаю, дня через три, – ответил Максим. – Нужно кое-какие дела уладить.
– Хорошо, хорошо, – протянула свекровь таким тоном, словно не верила, что мы действительно решимся приехать.
И вот через три дня, точно как договаривались, мы стояли на пороге родительской квартиры – я с чемоданом, полным надежд на лучшее (наивная!), Максим – с рюкзаком и виноватым выражением лица, как у кота, притащившего в дом мышь.
А свекровь встречала нас с таким искренним удивлением, будто мы явились без предупреждения или она приняла весь наш разговор за неудачную шутку.
Свекровь открыла дверь и застыла в проёме, как статуя командора. Она медленно сняла очки для вязания – такой театральный жест у неё всегда предшествовал особо ядовитым тирадам. Я успела заметить, как дрогнула её рука, поправляющая идеально уложенную седую чёлку.
– Ну что, наигрались в самостоятельность? – каждое слово падало как камень. Она повернулась к сыну: – Говорила я тебе, Максим, рано жениться. Особенно на… – она смерила меня взглядом с головы до ног, словно оценивая бракованный товар на распродаже, – …приезжей.
В этот момент из-за газеты, как из-за щита, появился свёкор. Николай Петрович – вечный миротворец с добрыми глазами – отложил свое бумажное убежище и негромко, но твёрдо произнес:
– Зина, прекрати. Молодым тяжело сейчас. Пусть поживут.
Мы прошли в квартиру. Я осторожно, стараясь не шуметь, катила чемодан по начищенному до блеска паркету. Зинаида Анатольевна шла следом, и я спиной чувствовала её взгляд – так, наверное, снайпер следит за целью. В воздухе пахло корицей и неодобрением.
Началось распределение территории. Свекровь, величественно восседая за столом и объявила условия:
– За коммуналку платите полностью, – она постукивала наманикюренным пальцем по столешнице, отбивая марш моему спокойствию. – Это даже не обсуждается.
Мы с Максимом переглянулись – конечно, мы и не рассчитывали жить на всём готовом. Более того, накануне долго обсуждали, как будем организовывать быт, чтобы не быть обузой для родителей. Всё-таки мы взрослые люди, а не подростки, сбежавшие из дома.
Я, пытаясь показать себя разумным человеком (ха!), предложила:
– Давайте составим график готовки и будем складываться на продукты. Я могу…
– Готовить? – она усмехнулась так, словно я предложила построить космический корабль из спичек. – Ну, попробуй. Посмотрим, что у тебя выйдет.Свекровь демонстративно не замечала моего существования, только иногда принюхивалась, проходя мимо, когда я готовила – как санитарный инспектор на внезапной проверке.
Максим уходил на работу рано утром – искал подработки, пытался наладить старые связи. А я… я работала посменно, три через три, и именно это стало настоящим камнем преткновения.
Я почувствовала, как краснею. До этого момента мы с Максимом два года жили отдельно, и никто не слег от моей стряпни. Более того, муж часто хвалил мои блюда, особенно рагу – фирменный рецепт от мамы.
Но сейчас, под презрительным взглядом свекрови, я вдруг почувствовала себя неумехой-первоклассницей. Впрочем, деваться было некуда – не заказывать же доставку три раза в день.
– Хорошо, – я постаралась, чтобы голос звучал уверенно. – Давайте составим график: три дня я, три дня вы. И продукты будем закупать вместе.
Свекровь так посмотрела на меня с вызовом, но возразить было нечему – предложение звучало вполне разумно. Николай Петрович одобрительно кивнул из своего угла, и вопрос был решён. По крайней мере, так мне тогда казалось.
Первая неделя была относительно спокойной.
В свои рабочие дни я возвращалась измотанная, мечтая только о душе и постели. Но в мои выходные начинался настоящий цирк, где я была и клоуном, и дрессированным животным одновременно. Свекровь, как заправский надзиратель, дежурила на кухне. В дни её готовки она просто не пускала меня поесть.
Помню, как-то раз я пришла на кухню – после ночной смены, голодная как волк. Открыла холодильник…
– Это я покупала, а это я готовила, – она выросла за спиной бесшумно, как призрак. – Нечего тут! – и начала греметь кастрюлями, создавая звуковой барьер между мной и едой.
Я пыталась готовить сама, но это напоминало выступление на конкурсе талантов перед самым придирчивым жюри. Свекровь кружила по кухне, как ревизор в ресторане, бормоча под нос:
– Ходят тут, топчутся. Только продукты переводят.
И так не дала же нормально поесть — я сварганила бутерброд и убежала к себе в комнату.
В итоге я начала готовить впрок в свои выходные – просто чтобы не умереть с голоду. Но и тут не угодишь. Однажды купила говяжью вырезку – Зинаида Анатольевна, схватившись за сердце, закатила глаза:
– Деньги-то не твои тратишь! Максимкины! Конечно не жалко! Нахлебница
В другой раз взяла курицу по акции, хотя срок годности еще три дня – она поморщилась так, словно я предложила ей поесть землю:
– Решила нас всех отравить? У меня давление, мне такое нельзя! Да и ты отравить меня хочешь?
А потом началась эпопея с ванной. После двенадцатичасовой смены на ногах единственное, что спасало – горячая ванна. Я специально дожидалась ночи, когда все уже спали. Включала воду потише, прикрывала дверь полотенцем, чтобы свет не мешал. Но от взгляда свекрови не укрылось и это.
Однажды, когда я блаженно отмокала под пеной, в дверь раздался стук – громкий, требовательный.
– Час и двадцать минут! – голос Зинаиды Анатольевны звенел от возмущения. – Ты там золото моешь?
Я вздрогнула, расплескав воду. Наспех вытерлась, накинула халат.
– Я же ночью купаюсь, никому не мешаю, – пролепетала я, выходя из ванной в клубах пара.
Свекровь стояла в коридоре с квитанциями в руке, как с обвинительным приговором:
– А счётчик? – она потрясала бумажкой перед моим носом. – Счётчик не спит! Ты посмотри, сколько мы до тебя платили и сколько сейчас уже набежало! — а вы всего-то живете — еще месяца нет!
В этот момент хлопнула входная дверь – Максим вернулся с вечерней подработки. Он застыл в прихожей, переводя взгляд с меня на мать:
– Мам, опять?
– А что опять? – она развернулась к сыну, как боевая башня. – Она твои деньги на ветер пускает! На помывку тратит, как принцесса! навела себе пены и валяется!
– Мам, мы же платим за коммуналку, – в его голосе звучала усталость человека, который устал быть вечным переводчиком между двумя мирами. – Все счета на нас.
– Все счета на ТЕБЯ! – она ткнула пальцем в его сторону, как указкой в провинившегося ученика. – А она только пользуется!
Я стояла, дрожа от холода и обиды, с мокрыми волосами, и думала – неужели теперь придется спрашивать разрешения даже помыться? Может, составить график с точностью до минуты? Или вообще перейти на влажные салфетки?
Но настоящий финал наступил через неделю. В тот вечер — может, усталость накопилась, а может, просто терпение лопнуло. Когда свекровь начала свою обычную песню про то, как я транжирю деньги её сына — а я просто сидела весь день за ноутбуком, и она придумала, что я нажигаю свет! Я впервые не промолчала:
– А вы знаете, – как сработал предохранитель терпения, – я ведь тоже работаю. Удивительно, правда? И зарабатываю – вот прямо как человек! – ничуть не меньше вашего сына. И за коммуналку, и за продукты мы платим вместе. Так что можете расслабиться и перестать подсчитывать каждую съеденную мной котлету – они все оплачены из моей зарплаты тоже.
Свекровь замерла с приоткрытым ртом, словно актриса, которой в самый драматичный момент спектакля суфлер подсунул не тот текст — такой наглости от невестки она явно не ожидала.
А через час ворвалась в нашу комнату, пылая праведным гневом:
– Всё! – она влетела, размахивая руками. – Вот до чего докатились! Сын без нормальной работы мотается, еле концы с концами сводит! А всё потому что рано женился! Говорила я ему – куда торопишься? На кого позарился? На приезжую бесприданницу!
Я попыталась вставить слово:
– Давайте поговорим спок…
– Молчать! – она перебила меня, срываясь на крик. – Не смей даже рот открывать в моём доме! Ишь ты, права качать вздумала! Да кто ты такая? Я тут хозяйка, я решаю, кому и что говорить! Развела тут барские замашки! Ванны по ночам, готовка-переготовка! Сын последние силы тратит, чтобы тебя содержать, а ты только и знаешь, что деньги транжирить! И ещё смеешь мне перечить? В моём доме? Всё! Или платите за комнату как за съём, или выметайтесь отсюда! Хватит сидеть на шее у моего ребёнка!
– Если бы было куда уйти… – начала я, чувствуя, как дрожит голос.
– Меня не волнует! Приживалка! Только и умеешь, что права качать да моего сына в нищету загонять! А теперь ещё и голос на меня повышаешь? В моём доме? Посмотри на себя – ни готовить толком не умеешь, ни экономить! Только воду лить да свет жечь! И не смей, слышишь, не смей мне тут указывать! Я в этом доме хозяйка, и только я решаю, кому тут жить, а кому на выход!
В этот момент в комнату вошел Максим…
Молча выслушал мать, потом повернулся ко мне:
– Собирай вещи.
– Куда это вы собрались? – Зинаида Анатольевна растерянно моргнула.
– Куда угодно, – он достал спортивную сумку из шкафа. – Где угодно будет спокойнее чем здесь.
Николай Петрович, услышав шум, прибежал из своей комнаты:
– Зина, ты что творишь? Одумайся! – он переводил растерянный взгляд с жены на сына. – Максим, давай поговорим…
– Не о чем говорить, пап. Мама всё сказала – мы тут лишние.
Мы собрались за полчаса. Я складывала вещи механически, не разбирая что куда, только ноутбук для работы упаковала аккуратно – как маленький спасательный плот в море неопределённости. Максим позвонил другу – договорился пожить у него несколько дней.
Прошло полтора месяца. Мы нашли маленькую квартиру на окраине, потихоньку обжились.
Прошло полтора месяца, и вот однажды звонок в дверь. Я открыла, не глядя в глазок – привыкла уже жить без постоянного чувства тревоги – и замерла: на пороге стояла Зинаида Анатольевна.
В первую секунду рука сама дернулась захлопнуть дверь – интересно, она бы успела отпрыгнуть? Но…
«Откуда она узнала адрес?» – пронеслось в голове. Наверняка выпытала у свёкра, он-то знал, Максим ему сразу написал.
Свекровь, не дожидаясь приглашения (а чего ждать – привычка!), переступила порог и включила свой режим придирчивого осмотра. Прошлась по комнате, заглянула на кухню, даже на балкон выглянула – даже на балкон выглянула – наверное, искала спрятанные от неё миллионы. Я молча наблюда, как она собирает в копилку своих претензий каждую мелочь: потертости на обоях, старую мебель, тесноту.
– Что-то у вас тут… – она замялась, подбирая слово поядовитее.
– Уютно? – подсказала я, чувствуя, как внутри растет что-то новое – не страх, не обида, а спокойная уверенность.
– Тесновато, – поправила она, теребя ручку своей любимой сумочки, как будто та могла дать ей подсказку, что делать дальше.
– Зато спокойно, – ответила я, впервые глядя ей прямо в глаза. Больше не было нужды опускать взгляд, играть роль вечно виноватой невестки.
Она потопталась у окна, явно не зная, что сказать дальше. Потом вдруг повернулась:
– Мне сына бы дождаться… – и добавила с привычными начальственными нотками: – Мне даже чаю не нальешь?– свекровь всплеснула руками возмущаясь.
– А с чего бы? – я впервые позволила себе тот же тон, которым она месяцами изводила меня. – В этой квартире я хозяйка. И решаю, кого поить чаем, а кого нет. А вы же сами учили – чужих людей не угощаю — ухмыльнулась я.
Свекровь аж перекосило от возмущения:
– Ты что себе… Да как ты смеешь?! Я мать твоего мужа!
– А это всего лишь моя кухня, – я пожала плечами с деланным равнодушием. – Не ваша. Тут ваши правила не работают.
Она побагровела, открыла рот для своей фирменной гневной тирады, но вдруг осеклась. Видимо, впервые осознала – здесь она не на своей территории. Постояла еще минуту у окна, затем процедила сквозь зубы:
– Ну, я тогда позже зайду… когда Максим будет.
Она развернулась к двери, но на пороге не удержалась, обернулась:
– А ты… ты после такого даже не думай к нам приходить! На порог не пущу!
– О, не беспокойтесь, Зинаида Анатольевна, – я улыбнулась максимально сладко. – Я как-то и не рвалась. Знаете, осадок от вашего гостеприимства еще не выветрился.
Дверь за ней закрылась со звуком, похожим на возмущенный выдох. А я наконец-то почувствовала, что действительно дома – в квартире, где никто не будет считать мои котлеты и минуты в ванной.
