Почта пришла как обычно – тоненькая пачка конвертов, брошенных на подоконник. Ничего особенного – рекламные буклеты, счет за свет, письмо от страховой… Вот это? Незнакомый отправитель. Мелкие буквы адресата. И, боже мой, откуда здесь название районного суда?
Сердце подпрыгнуло. Заколотилось так, будто решило прямо сейчас вырваться из груди и ускакать куда подальше. Суд? Почему? Мы ничего не нарушали вроде бы, никаких штрафов, никаких историй… Разве что…
Руки задрожали, когда вскрывала конверт. Бумага хрустнула неприятно, будто шепнула: «Готовься». Документ. Официальный. Строчки расплывались перед глазами, а потом собрались во что-то ужасающе четкое. Иск. О расторжении брака. Истец – мой муж, Игорь.
Муж. Игорь. Мой муж подал на развод. Наш брак… вот так? Без разговоров? Без единого слова о том, что его что-то не устраивает?
По щекам потекли слезы – горячие, горькие, обжигающие. Это был шок. Не просто неприятность, а настоящее землетрясение, которое раскалывает мир на «до» и «после». Сижу вот так, в привычной кухне, под привычным абажуром, а все вокруг стало чужим. Это не мой мир. Мой мир – там, где Игорь, где мы вместе строим планы, где наши пусть небольшие, но общие радости. А здесь… иск о разводе.
В голове – туман. Он ведь две недели назад уехал «в командировку»! Вроде бы по работе, что-то срочное возникло в филиале. Собирал чемодан, ворчал на погоду, целовал на прощание – как обычно. Даже спросил, не нужно ли мне что-то привезти из той поездки. Как он мог… В этот момент… Уже зная…
Бумага выскальзывает из рук, падает на пол. Лежит там, белая, равнодушная. Как предсмертная записка нашего брака, подписанная им собственноручно.
А я-то… Я ведь ничего не замечала! За последние месяцы? Ну да, он стал немного замкнутей. Часто засиживался допоздна у компьютера – «работа». Старался куда-то уехать на выходные – «рыбалка с друзьями», «надо съездить к матери». Я списывала это на его характер. Он никогда не был особенно словоохотливым, а с возрастом стал совсем каким-то себе на уме. Мужчина, он же – голова, а женщина – шея, говорили когда-то. Голова думает, куда шея повернется, а шея уже послушно вертит. Только вот моя «голова» повернулась куда-то совсем не туда, не спросив даже разрешения.
Понимаю, что надо успокоиться. Вдохнуть-выдохнуть. Это еще не конец света, просто… очень, очень плохо. Как выбраться из этого болота?
Тут взгляд цепляется за другую строчку в иске. Мелким шрифтом, в пункте об имущественных требованиях. «…не имеет общей совместной собственности, подлежащей разделу, поскольку квартира по адресу… переоформлена по договору дарения на мать истца…»
Что-о-о? На мать? Квартира? Наша квартира, которую мы купили почти пятнадцать лет назад? В которую вложили все наши сбережения, которую ремонтировали своими руками, выбирали обои, радовались новой плитке в ванной? Эту квартиру он… переписал на мать? Когда? Как? И зачем, главное?!
Шок сменяется новой волной – жгучей, ледяной яростью. Предательство? Это было не просто предательство мужа, это была еще и подлость, расчетливая, мерзкая. Он не просто ушел, он попытался меня обобрать, оставить ни с чем. Совсем. Потому что, кроме этой квартиры, у нас, по сути, ничего такого и не было. Машина старенькая, дача в деревне, доставшаяся мне от родителей… А квартира – это же самое главное, самый дорогой актив, наш общий дом! И он, зная, что я буду иметь право на половину, просто… отдал ее своей матери?
Дрожащими руками хватаю телефон. Звонить Игорю? Смысл? Чтобы он врал в трубку, как он врал последние месяцы, годы, пока готовил эту подлость? Нет. Звоню Татьяне. Моей старой подруге. Она юрист. Острый ум, крепкие нервы, а главное – никогда не лезет за словом в карман и всегда рубит правду-матку. Она мне сейчас нужна, как воздух.
— Тань, привет. Ты можешь говорить? – Голос предательски дрожит.
— Лена? Привет! Могу, конечно. Что случилось? Ты какая-то… встревоженная.
— Тань… – слезы снова подступают к горлу, – Тань, Игорь… он подал на развод. И он… переписал квартиру на свою мать. Тайно. Я только что узнала.
На другом конце провода – тишина. Секунда, две… Вечность.
— Лен… Ты уверена? Прямо вот так?
— Уверена. У меня в руках иск из суда. И там черным по белому про квартиру и его мать.
Еще одна пауза. Потом Татьяна вздыхает. Тяжело так, по-свойски.
— М-да. Ну, Игорек, конечно, фрукт… Хорошо спрятался, ничего не скажешь. А когда он переписал? Документы на квартиру у тебя есть?
— Не знаю когда! Ничего не знаю! Он уехал «в командировку», а я нашла письмо… Документы… Какие? У меня вроде все где-то лежат, в коробке. Но я их сто лет не доставала… Свидетельство о собственности, договор купли-продажи…
— Ага. Найди их, Лена. Найди сейчас же. И договор, по которому покупали. Если по нему покупали… А как покупали-то? За наличку? Ипотека?
— По программе! – внезапно вспоминаю я. – По программе для работников госсектора! Я же в бюджетной сфере работаю, у нас там… вроде льготы какие-то были, когда покупали…
— Стоп. Стоп-стоп-стоп! По какой программе? Льготы? – голос Татьяны сразу становится звонче, в нем появляется какой-то деловой азарт. – Вот с этого места поподробнее! Ты была участником программы? Квартира на кого оформлялась? На вас двоих?
— На нас двоих, да. В общую собственность. А участник программы – я. В смысле, это же по моему стажу, по моей работе нам эту субсидию или что там давали… Я точно не помню всех деталей, там Игорь этим занимался… Но все бумаги я подписывала, от работы справки брала…
— Во-от! Вот это уже интереснее! – Татьяна потирает руки на том конце провода, я прямо чувствую это. – Это может быть тем самым нюансом! Игорек мог забыть, что эта квартира – не просто так куплена. Что в ней есть часть… твоей, как участника программы. А это уже совсем другая история! Он мог оформить договор дарения на мать, но законность этой сделки под большим-большим вопросом. especially если эта субсидия или льгота была значительной!
Надежда, тоненькая-тоненькая ниточка, проскальзывает в мое заледеневшее сердце. Не все потеряно? Не совсем в чистом поле меня оставили?
— Что мне делать, Тань?
— Сейчас? Успокоиться раз. Насколько возможно. Собрать все документы, какие найдешь – договор купли-продажи, свидетельство о собственности, любые бумаги, связанные с этой госпрограммой, справки с работы твои за тот период, выписки, если сохранились, показывающие первоначальный взнос или платежи. Все-все! Даже самые, казалось бы, незначительные. И приезжай ко мне. Завтра. Прямо с утра. Часам к одиннадцати. Адрес помнишь?
— Помню.
— Вот и отлично. А Игорю… Не звони пока. Ни слова. Пусть думает, что ты пока ничего не знаешь. Посмотрим, как он себя поведет, когда вернется. И главное – никаких скандалов! Никаких выяснений отношений! Просто… прими информацию к сведению. Тяни время. Нам нужно собрать все бумаги.
Разговор заканчивается. Я кладу трубку, и первое оцепенение проходит. Остаются боль, обида и… маленькая искра надежды. И еще – злость. Такая холодная, целеустремленная злость, которой я раньше за собой не замечала. За спиной, втихую… Подло. Что ж, Игорек. Посмотрим. Посмотрим, кто кого.
На поиски документов уходит полночи. Я перерываю шкафы, антресоли, старые коробки с бумагами – все, что обычно лежит «на всякий случай». Нахожу толстую папку с надписью «Квартира». Там – куча всего. Договор купли-продажи от застройщика. Свидетельство о регистрации права собственности на нас двоих. Какие-то квитанции. И… отдельный набор документов, тоненькая папочка с логотипом нашей госструктуры. Там справки о моем стаже, заявление на участие в жилищной программе, решение комиссии о выделении субсидии, договор между мной, Игорем и организацией, которая курировала программу. Субсидия! И правда, большая часть стоимости квартиры была покрыта за счет этой субсидии! А субсидия выделялась… лично мне! Как молодому специалисту с определенным стажем в бюджетной сфере! Вот оно что… И эта субсидия не была «просто деньгами». Она была целевой. Под покупку жилья. И участвовать в программе мог только работник отрасли.
Поздняя ночь. Я сижу посреди разворошенного шкафа, обложившись пыльными бумагами, и чувствую, как ярость во мне закипает. Он знал. Знал об этом нюансе! Ведь он подписывал все эти документы вместе со мной! Он не мог забыть! Значит, он сознательно пошел на эту махинацию, надеясь, что я либо не узнаю, либо не смогу доказать, либо… просто смирюсь. Думал, что я, клуша из бюджетной сферы, испугаюсь его связей (ну да, у него связи в каких-то там коммерческих кругах, всегда этим гордился), испугаюсь суда, юристов…
Наивный.
Засыпаю под утро, в голове – мешанина из цифр, дат, юридических терминов из найденных бумаг и образов Игоря – то ласкового, то отстраненного, то подписывающего этот подлый иск.
Следующий день. Офис Татьяны. Уютно, строго, пахнет кофе и типографской краской. Татьяна внимательно изучает привезенные мной документы. Перелистывает страницы, хмыкает, что-то записывает.
— Так-так… – она постукивает ручкой по папке с документами госпрограммы. – Так я и думала. Это не просто покупка. Это… совместная покупка с использованием целевой субсидии, выделенной лично тебе, Лена, как работнику. Игорь здесь шел как член семьи, созаемщик, сособственник. Но основание для получения субсидии – твоя деятельность. Это очень важно.
— То есть… он не мог просто так взять и подарить нашу общую квартиру своей матери?
— Мог. Чисто технически – мог. Подписал договор дарения, зарегистрировал переход права. Все вроде бы выглядит законно. Но! Есть несколько «но». Первое: это ваше совместно нажитое имущество. Даже если часть денег была субсидией, она выдана в период брака, и квартира оформлена на вас двоих. Второе: он не получил твоего согласия на сделку. Крупную сделку с совместно нажитым имуществом! Это прямое нарушение закона! И третье, самое главное: источник средств. Эта субсидия, она не просто так появилась. Это мера государственной поддержки. И есть определенные условия ее использования. Часто такие программы предусматривают ограничения на отчуждение жилья в определенный срок. Или условия, при которых субсидия может быть возвращена государству!
— Возвращена?! – у меня перехватывает дыхание.
— Ну, это надо читать внимательно ваш договор с организацией, курирующей программу, и само положение о программе, – Татьяна листает документы. – Но даже если этого прямого требования нет, сам факт, что основанием для получения такой существенной части стоимости квартиры была твоя работа, твое положение… Это говорит о том, что его сделка с матерью – фиктивная. Сделана с целью увести имущество от раздела при разводе. А такие сделки в суде легко оспариваются. especially когда речь идет о таком откровенном маневре – подарить всю квартиру своей матери за две недели до подачи на развод!
— Две недели! – только сейчас до меня доходит этот тайминг. Он все рассчитал!
— Да, тайминг просто кричит о его намерениях, – подтверждает Татьяна. – Но он просчитался. Или недооценил тебя. Или просто запаниковал и сделал грубую ошибку. Переписать совместно нажитое имущество без согласия супруги – это раз. И переписать имущество, в котором есть доля, приобретенная за счет целевой госпрограммы, выданной другому супругу – это два. И вот этот второй пункт, Лена, это его роковая ошибка.
В следующие недели моя жизнь превращается в сплошную работу со следователем. Ну, то есть, с Татьяной. Мы собираем доказательства. Подтверждения, что субсидия была выделена мне, что большая часть стоимости квартиры была покрыта ею. Справки из моей бухгалтерии о моей зарплате за тот период (чтобы показать, что из нашей зарплаты покрывалась оставшаяся часть и, возможно, платежи, если они были), выписки из банка, где видно движение средств (первоначальный взнос, ежемесячные платежи, если это была ипотека под субсидию – надо уточнить). Мы даже находим какие-то старые совместные фотографии, где мы с Игорем выбираем обои, клеим их… Татьяна говорит, что это мелочи, но они создают фон, показывают, что это был наш дом, наша общая жизнь.
А Игорь… Игорь возвращается. Как ни в чем не бывало.
— Лена, привет! Что-то я смотрю, ты какая-то… задумчивая, – говорит он, войдя в квартиру. Квартиру, которую он уже мне не считает.
Я держусь. Вспоминаю наказ Татьяны – ни скандалов, ни выяснений отношений. Тянуть время.
— Устала что-то, – отвечаю как можно более равнодушно.
— Ну да, работы много. Мне вот тоже пришлось задержаться, там такие завалы!
Он врет. Так спокойно, привычно. Как будто эти две недели он правда пахал на работе, а не ходил по нотариусам и судам. Я смотрю на него и почти физически ощущаю гадливость. Как я могла жить с этим человеком столько лет и не видеть, кто он на самом деле? Эта его расчетливость, эта скрытность… Я списывала это на характер. А это оказался признак другой болезни – жадности и беспринципности.
Он делает вид, что ничего не произошло. Живет как раньше. Ест приготовленные мной обеды, смотрит телевизор по вечерам. Я смотрю на него и думаю: неужели он думает, что все так просто? Что я вот так сглотну и уйду в никуда?
Как-то вечером он все-таки заговаривает о разводе. Вскользь так, между прочим, будто говорит о плохой погоде.
— Знаешь, Лена… Мне кажется, нам надо… поговорить. О нас. Мне кажется, наши отношения… зашли в тупик. Мы стали чужими.
Я слушаю, и внутри все сжимается от негодования. Чужими? Это ты сделал нас чужими, когда готовился меня выкинуть!
— Да, Игорь, думаю, нам есть о чем поговорить, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, даже немного устало.
— Ну вот… Видишь. Я, кстати, тут… к юристу обращался. Так, чисто проконсультироваться. Ну, чтобы понимать, как это все происходит. Процедура… – он запинается. – Просто чтобы знать. Если вдруг… ну, если вдруг мы решим…
Я не перебиваю. Смотрю на него. И чувствую, как мои глаза, наверное, становятся жесткими.
— Он сказал, что раз нет общих детей, общих долгов… то все быстро. А имущество… Ну, общее имущество мы можем как-то сами поделить. Если захотим. Но у нас же особо и нет ничего… Квартира вот… А дача твоя, машина старая…
— А квартира? – спрашиваю я, глядя ему прямо в глаза.
Он слегка отводит взгляд.
— Ну… квартира… Это же… Помнишь, я говорил тебе, что надо ее немного… обезопасить? Всякие там риски, проверки… Я же в бизнесе, там всегда… Ну, в общем, я переписал ее на маму. Временно. Чтобы спокойнее было. Потом, когда все устаканится, я верну. Это чисто формальность! Ты же понимаешь?
Временно. Формальность. Какое лицемерие! Переписать квартиру, подать на развод – и называть это «формальностью» и «временно»!
— Временно? Игорь, – я говорю медленно, каждое слово чеканю. – Ты подал на развод. Вот у меня письмо из суда. И там написано, что квартира уже не наша, а оформлена на твою маму. Как это – временно? И почему ты подал на развод без меня, без разговоров?
Лицо Игоря меняется. Он бледнеет, теряет напускную уверенность.
— Ты… ты видела это? Письмо? Да, оно… оно пришло. Это… недоразумение! Ну, почти. Я хотел… я хотел сначала все оформить с квартирой, а потом уже с тобой поговорить. Чтобы ты не волновалась! Это все ради нашего блага!
— Нашего? – теперь уже я не могу сдержаться. – Какого нашего блага? Ты пытался лишить меня всего, оставить на улице! Ты мне врал, пока готовился к этому! Как ты мог?!
— Не повышай голос, Лена! – он вскидывается. – Я ничего не пытался! Это просто… мера предосторожности! Я же потом все…
— Не будет потом, Игорь. Есть сейчас. Сейчас ты пытался обманом отнять у меня дом. И подал на развод, чтобы я не смогла на него претендовать. Но ты кое-что забыл.
— Что я забыл? – он выглядит растерянным.
— Забыл про нюанс. Про тот самый нюанс, который Татьяна сейчас поможет мне поднять. А теперь… Собирай вещи, Игорь. Ищи другую квартиру. Временно или навсегда – это уже твои проблемы. Но жить здесь ты больше не будешь. С человеком, который так подло поступает, я под одной крышей не останусь.
Его лицо искажается злостью.
— Да как ты… Ты! Ты вообще знаешь, сколько это стоит, юристы эти! Ты думаешь, тебе что-то обломится?! Моя мать – собственница, все по закону!
— По закону? Посмотрим, Игорь, – отвечаю я спокойно, чувствуя внезапную силу. – Посмотрим, как твои «по закону» будут выглядеть в суде. Особенно когда выяснится, на какие средства эта квартира покупалась. И кто был основным льготником.
В тот вечер он собирает чемодан. Не кричит, не скандалит, но чувствуется, как он кипит от злости и непонимания. Он уходит, хлопнув дверью. Я остаюсь одна в квартире, которая вроде как снова моя. И это ощущение… оно странное. Пустота от его ухода смешивается с облегчением. И с решимостью.
Подготовка к суду – это отдельная история. Куча бумаг, запросов, встреч с Татьяной. Она работает как машина – четко, быстро, уверенно. Объясняет мне каждый шаг, каждую деталь. Как мы будем доказывать фиктивность сделки. Как будем использовать документы госпрограммы. Как будем показывать его злой умысел и мою неосведомленность.
Татьяна готовит доказательства со всех сторон. Не только факт получения мной субсидии, но и наши общие семейные траты, доказывающие, что оставшаяся часть денег вносилась из семейного бюджета (читай – из моих зарплатных накоплений, потому что его «бизнес» никогда особо больших дивидендов не приносил, и я об этом всегда знала, но молчала – любовь зла). Чеки на ремонт, мебель – все, что подтверждает, что мы создавали этот дом вместе. Мы даже находим его СМС-переписку с кем-то, где он мельком упоминает о планах «урегулировать вопрос с квартирой до развода». Мелочь, а приятно – лишнее доказательство его намерений.
Судебное заседание. Я в зале. Рядом – Татьяна, сосредоточенная, в строгом костюме. Напротив – Игорь. С ним – какой-то адвокат, лоснящийся, с надменным видом. И свекровь… Мария Ивановна. Сидит с постным лицом, смотрит в пол. Ей явно не по себе в этой роли «владелицы» квартиры.
Судья – пожилая женщина с проницательным взглядом. Слушает неторопливо, делает записи.
Первым выступает адвокат Игоря. Он гладко излагает позицию: брак распался, совместно нажитого имущества нет, потому что квартира теперь принадлежит матери Игоря на основании договора дарения, который был заключен задолго (ну, почти задолго) до иска о разводе. Все чисто, все законно. Он представляет договор дарения, выписку из ЕГРН, подтверждающую переход права. Смотрит на меня с легкой усмешкой – мол, ну что, провинциальная госслужащая, против нас попрешь?
Игорь дает показания. Рассказывает, что отношения с Леной испортились давно. Что он решил «защитить» квартиру от возможных… ну, от чего-то там. И подарил ее матери. Из лучших побуждений, конечно. А Лена… ну, Лена знала, что отношения не очень, но сама никаких шагов не предпринимала. В общем, все почти красиво, кроме того, что я сижу там же и слышу эту откровенную ложь.
Моя очередь. Я говорю о том, как я узнала о разводе, как нашла документы, как была потрясена. Говорю о наших планах на жизнь, о том, как мы вместе выбирали эту квартиру. О своих вложениях – не только в деньги, но и в уют, в создание дома.
Потом выступает Татьяна. И вот тут начинается самое интересное. Она не кричит, не обвиняет. Просто методично раскладывает факты.
— Ваша честь, – говорит она спокойно. – Сторона истца утверждает, что совместно нажитого имущества нет, так как квартира подарена матери истца. Однако, мы оспариваем законность и добросовестность этой сделки. Во-первых, квартира приобреталась в период брака и была оформлена в общую совместную собственность супругов. Госпожа Елена Иванова, моя доверительница, не давала своего нотариально заверенного согласия на отчуждение своей доли в этой квартире. А поскольку квартира находится в совместной собственности, господин Игорь Иванов не имел права распоряжаться ею без согласия супруги. Это прямое нарушение статьи Семейного кодекса РФ.
Адвокат Игоря что-то шепчет ему на ухо, сам выглядит уже не так уверенно.
— Но это лишь вершина айсберга, ваша честь, – продолжает Татьяна, и ее голос становится чуть жестче. – Самое главное – это источник средств, на которые приобреталась данная квартира. И тут мы подходим к тому самому «нюансу», который, видимо, истец и его представители решили проигнорировать.
Татьяна передает судье папку с документами из моей госструктуры.
— Данная квартира приобреталась, в том числе, за счет целевой государственной субсидии, выделенной моей доверительнице, Елене Ивановой, как работнику… (называет мою организацию). Вот подтверждение – решение комиссии, справка о стаже, договор о предоставлении субсидии. Сумма субсидии составила более семидесяти процентов от стоимости квартиры. Таким образом, подавляющая часть средств на покупку была выделена государством именно моей доверительнице, благодаря ее многолетней работе в бюджетной сфере.
Она делает паузу, давая судье возможность изучить документы. В зале – тишина. Все смотрят на Татьяну. Игорь смотрит то на нее, то на свою мать, то на своего адвоката. В его глазах – паника. Он понял. Он понял, что его хитрый план рушится.
— Субсидия была целевой, – продолжает Татьяна. – Выделена для приобретения жилья для семьи работника. Господин Игорь Иванов был указан как член семьи. Но ключевое условие – это участие госпожи Ивановой в программе. Таким образом, деньги, пусть и формально внесенные как часть общей суммы, по сути являются вложением, напрямую связанным с трудовой деятельностью и статусом моей доверительницы. Передача такой квартиры, приобретенной в значительной мере за счет средств, полученных благодаря статусу одного супруга, другому лицу (матери второго супруга) без ведома и согласия основного получателя субсидии… Ваша честь, это не просто сомнительная сделка. Это попытка уйти от раздела имущества, используя третьих лиц и скрывая истинное положение вещей. Сделка дарения, очевидно, была совершена фиктивно, с целью вывода актива накануне расторжения брака. Это недобросовестное поведение со стороны истца.
Татьяна приводит ссылки на судебную практику, где оспаривались подобные сделки. Объясняет, что суд может признать договор дарения недействительным и вернуть квартиру в статус совместно нажитого имущества, подлежащего разделу.
Адвокат Игоря пытается возразить, ссылается на то, что субсидия – это не лично Еленины деньги, а помощь государства, и неважно, на чье имя она была оформлена формально. Что Игорь тоже участвовал в жизни семьи, вносил свою долю. Но Татьяна легко отбивает эти аргументы, показывая выписки о зарплатах за тот период, сравнивая их с размером субсидии. Иронично замечает, что если бы квартира действительно была куплена только на средства Игоря, то он не смог бы получить такую большую скидку по моей госпрограмме.
Судья слушает. Ее лицо остается бесстрастным, но по тому, как она кивает, по вопросам, которые она задает (лаконичным, точным), видно, что доводы Татьяны находят отклик.
— То есть, господин Иванов оформил квартиру, значительная часть которой была оплачена целевой субсидией, выделенной его супруге как работнику определенной отрасли, на свою мать, непосредственно перед подачей на развод, не получив при этом согласия супруги на отчуждение совместно нажитого имущества? – уточняет судья, глядя прямо на Игоря.
Игорь мнется, адвокат пытается ответить за него, но судья останавливает жестом.
— Я спрашиваю истца.
Игорь вынужден признать: да, оформил. Да, до подачи иска. Да, согласия не брал. И он не может убедительно объяснить, почему именно на мать, почему именно сейчас и почему он назвал это «временными мерами». Его попытки свалить все на «риски бизнеса» звучат неубедительно на фоне представленных Татьяной фактов.
Мария Ивановна, свекровь, на вопрос судьи, была ли она осведомлена, что квартира приобреталась с участием субсидии для невестки, тихо отвечает: «Игорь сказал, что это наша… что он на меня оформит, чтобы проще было…» Ее слова только подтверждают фиктивность сделки.
Кульминация. Судья удаляется в совещательную комнату. Ожидание кажется бесконечным. В зале повисает напряжение. Я смотрю перед собой. Игорь смотрит в пол. Его мать смотрит в окно. Татьяна невозмутимо пролистывает какие-то бумаги.
Возвращается судья. Садится. В зале тишина, которую можно резать ножом.
— Суд, рассмотрев материалы дела, выслушав стороны, приходит к следующему выводу, – начинается ее речь. Каждое слово – взвешенное, четкое. – Иск о расторжении брака между Ивановым Игорем Петровичем и Ивановой Еленой Сергеевной удовлетворить. Брак считать расторгнутым.
Первая часть – как будто пустяк на фоне всего остального. Но теперь…
— Касательно исковых требований о разделе имущества. Судом установлено, что квартира по адресу… была приобретена в период брака сторон, оформлена в общую совместную собственность. Документы, представленные стороной ответчика, подтверждают, что значительная часть средств на приобретение квартиры, а именно… (называет сумму субсидии), являлась целевой государственной субсидией, выделенной лично Ивановой Елене Сергеевне как работнику… в рамках жилищной программы. Данное обстоятельство является существенным при определении статуса имущества.
Судья смотрит на Игоря.
— Суд также установил, что господин Иванов Игорь Петрович осуществил отчуждение данного имущества, а именно – заключил договор дарения в пользу своей матери, Ивановой Марии Ивановны, незадолго до обращения в суд с иском о расторжении брака. Согласие супруги на данную сделку не получено.
Она делает паузу. Этот момент – самый главный.
— Анализируя все обстоятельства дела, суд приходит к выводу, что договор дарения от… (дата) между Ивановым Игорем Петровичем и Ивановой Марией Ивановной является мнимой сделкой, совершенной исключительно с целью вывода совместно нажитого имущества из-под режима совместной собственности для уклонения от его раздела при расторжении брака. Данные действия являются недобросовестными. Доказательства, представленные стороной ответчика, убедительно подтверждают участие Ивановой Е.С. в программе, являющейся основанием для получения субсидии, и, соответственно, ее право на данное имущество.
При этих словах Игорь сникает. Его адвокат сидит как оплеванный. Мария Ивановна закрывает лицо руками. А у меня по щекам снова текут слезы. Но это уже другие слезы. Слезы облегчения, справедливости.
— В связи с изложенным, – продолжает судья. – Суд постановляет: Признать договор дарения квартиры… недействительным. Вернуть квартиру в статус совместно нажитого имущества супругов Ивановых. И разделить совместно нажитое имущество следующим образом…
И тут происходит кое-что неожиданное, но очень важное для меня. Учитывая, что большая часть квартиры была куплена на мою целевую субсидию, судья не делит ее пополам. Судья присуждает квартиру… мне. Полностью. Игорю полагается небольшая денежная компенсация за его, по сути, незначительные вложения в оставшуюся часть стоимости и ремонт (долю, не покрытую субсидией).
Когда звучит это решение, у меня перехватывает дыхание. Полностью моя! Не половина, не что-то спорное, а моя! Это признание не только моего вклада, но и той подлости, с которой пытались меня обмануть.
— Судебное заседание объявляется закрытым, – говорит судья и встает.
Мы выходим из зала суда. Татьяна сияет.
— Ну что, Лена! Я же говорила – нюанс! Они думали, ты про эту программу забудешь или не поймешь ее важности. А тут…
Я не могу говорить. Просто обнимаю ее. Спасибо, Тань. Огромное спасибо.
Игорь выходит вслед за нами. Останавливается в коридоре. Смотрит на меня злым, побежденным взглядом.
— Ты… ты что, думаешь, это все? Я еще поборюсь! Это несправедливо! Я же тоже…
— Что ты, Игорь? – спрашиваю спокойно. – Ты тоже врал и пытался обмануть? Да. И это суд только что подтвердил. Тебе присудили компенсацию за твой вклад, небольшой, честный. Получишь свои деньги. А квартира… Квартира моя. Потому что это по моей программе.
Смотрю ему прямо в глаза. Впервые за долгое время не чувствую страха, обиды или боли. Только спокойствие. И понимание, что рядом с этим человеком мне больше не по пути.
— Удачи тебе, Игорь. И больше не забывай про нюансы, – говорю я и иду к выходу, оставив его стоять посреди коридора.
Вечером я возвращаюсь в квартиру. Теперь она точно моя. Мои ключи, мои вещи, мои воспоминания – все на своих местах, но обрело новый смысл. Я прохожу по комнатам. Привычные стены, окна, мебель… Но они не кажутся больше чужими. Это мой дом, отвоеванный в нелегкой схватке.
Завариваю крепкий чай. Сажусь у окна. Тишина. Спокойствие. Первый вечер одна в своей квартире после развода. После всего.
Вдруг замечаю, что кухонный кран подтекает. Всегда подтекал немного, Игорь обещал починить, но все руки не доходили. Раньше я бы ждала, напоминала, расстраивалась. А сейчас…
Иду в ванную, нахожу ящик с инструментами. Нехитрый набор, но кое-что есть. Немного неумело, но уверенно, нахожу нужный ключ, подтягиваю гайку. Пара поворотов… Течь прекращается.
Стою над раковиной, смотрю на сухой кран. И улыбаюсь. Сама себе. Эта маленькая поломка, которую я сама починила… Как же это символично. Я сама починила свою жизнь. Нашла силы, нашла помощь, отстояла свое. Без него. Стала сильнее.
Не знаю, что будет дальше. Начну новую жизнь, это точно. Переклею обои, переставлю мебель. Может быть, куплю новое кресло, о котором мечтала. Не нужно будет больше ни с кем советоваться, ни под кого подстраиваться.
Свобода. Горьковатая, как этот крепкий чай, но настоящая. И она в этом тихом доме, где больше нет места предательству. Только я. И мой дом.
