Заседание суда дышало затхлостью старых бумаг и приглушенным шепотом ожидающих своей очереди людей. Я ерзала на жесткой скамье, вцепившись в сумку так, будто это был спасательный круг. Сердце колотилось, как пойманная птица. Напротив, Ирина Петровна, моя бывшая свекровь, сидела царицей ледяного трона. Неподвижная, словно выточенная из камня. Угрюмая, как осеннее небо перед дождем. Ее взгляд, цепкий, буравил меня насквозь, словно хотела заглянуть прямо в душу и вытащить наружу все мои тайны и слабости. Хотя, казалось бы, чего ей еще надо? Разве недостаточно было тех бессонных ночей, нервных срывов и горьких слез, которыми она щедро одарила меня за последние полгода?
– Елена Сергеевна, – голос судьи, ровный, привычно уставший, вернул меня в душную реальность судебного зала. – Подтверждаете ли вы, что квартира по адресу: улица Тихая, дом семь, квартира двенадцать, была приобретена вами до вступления в брак с Дмитрием Игоревичем Ивановым?
– Да, ваша честь, – твердо ответила я, выпрямив спину и стараясь, чтобы голос не дрогнул, хотя внутри все кипело. – Квартира была куплена мною за два года до свадьбы, в две тысячи пятнадцатом году. Все необходимые документы приложены к делу, как вы можете видеть. Вот и договор купли-продажи, и выписка из ЕГРН…
Ирина Петровна презрительно фыркнула, словно мои слова были не убедительными доводами, а назойливым жужжанием мухи. – Документы можно нарисовать! – выпалила она, даже не глядя на меня, словно обращаясь к стенам суда, но нарочито громко, чтобы каждое слово долетело до меня и жалило, как оса. – И вообще, кто знает, на какие деньги она ее купила! Может, она…
– Ирина Петровна, – судья строго посмотрел на свекровь, останавливая ее жестом. – Прошу вас, сохраняйте, пожалуйста, порядок в зале суда. У вас будет возможность высказаться позже, в свое время.
Порядок. Как же легко рассуждать о порядке в стенах суда, когда твоя собственная жизнь превратилась в хаос из-за чьей-то беспричинной злобы и упрямого нежелания принимать реальность. Весь этот судебный спектакль, весь этот фарс – ведь Ирина Петровна в глубине души прекрасно знала, что квартира добрачная. Дмитрий, ее драгоценный сын, наверняка сто раз ей все объяснил. Да и адвокат, на которого, судя по его надменному виду, она выложила целое состояние, профессионально проконсультировал ее, разложив все по полочкам. Но нет, она уперлась рогом, словно взбешенный бык на красную тряпку. «Мой сын имеет право на эту квартиру!» – твердила она с маниакальным упорством, как заезженная пластинка, абсолютно не желая понять, что сын ее уже давно не маленький мальчик, и что у нас с ним, к величайшему сожалению, уже давно ничего общего, кроме туманных воспоминаний, которые, признаться честно, в последнее время все больше саднили сердце осколками несбывшихся надежд, чем согревали теплом прошлого.
Воспоминания хлынули потоком, словно прорванная плотина. Дмитрий… Боже мой, как же сильно я его любила. Вспоминаю нашу первую встречу – кажется, это было словно вчера. Весенний день, солнце играет в листве, мы столкнулись в библиотеке, возле полки с томиком Есенина. «Любите Есенина?» – спросил он с улыбкой, от которой сердце забилось чаще. И в тот момент мне показалось, что я встретила родственную душу, человека, с которым можно не только читать стихи под луной, но и пройти через огонь и воду, если понадобится. Он был таким внимательным, таким заботливым, с тонким чувством юмора, а его глаза… О, эти глаза! В них можно было утонуть, забыв обо всем на свете.
Квартиру я купила, когда уже твердо стояла на ногах, добилась хорошей должности в отделе маркетинга крупного банка, мечтала о собственном уютном гнездышке, где можно было бы скрыться от суеты мегаполиса. Родители помогли, конечно, немного, но основную часть я заработала сама, вкалывая как проклятая, засиживаясь в офисе до поздней ночи, отказывая себе во многом. Вкладывала душу в ремонт, сама выбирала обои нежных пастельных тонов, занавески с цветочным рисунком, уютные светильники… Каждый уголок этой квартиры был пропитан моим трудом, моими мечтами о светлом и счастливом будущем.
Когда мы решили пожениться, вопрос о квартире даже не поднимался – это было мое неприкосновенное личное пространство, мой островок стабильности. Дмитрий был полностью согласен, никогда не претендовал на нее, и меня это подкупало – честность и порядочность я ценила выше всего. Мы переехали вместе, в мою квартиру, и первое время жили, как в сказке. Каждые выходные ходили в кино или театр, путешествовали по старинным русским городам, принимали гостей – моих и его друзей. Ирина Петровна, конечно, с самого начала держалась немного отстраненно, словно испытывала меня на прочность, ценично присматриваясь, достойна ли я ее единственного сына. Но я старалась изо всех сил наладить с ней отношения, хотела мира и гармонии в семье. Возила ей вкусные пироги и дорогие подарки, регулярно звонила, интересовалась здоровьем, приглашала на семейные праздники. Но все тщетно. В ней словно сидела глубоко закоренелая, иррациональная неприязнь ко мне, какая-то болезненная ревность к сыну, как будто я отнимала его у нее.
Первый тревожный звоночек прозвенел, когда мы робко заговорили о детях. Дмитрий очень хотел ребенка, мечтал о сыне – наследнике фамилии, я тоже мечтала о материнстве, но хотела немного повременить, пока окончательно не укреплюсь на новой, ответственной должности. И тут, словно коршун из темного поднебесья, вмешалась свекровь. Она начала звонить по несколько раз в день, назойливо выспрашивать, когда же она дождется внуков, давить на жалость, причитать о том, что ей скоро старость встречать одной, без радости нянчить маленьких ножек. Потом она перешла в открытое наступление, начала грубо говорить, что я эгоистка, думаю только о карьере и деньгах, а о главном женском предназначении – о продолжении рода совершенно не забочусь. Дмитрий как-то поник под ее тяжелым моральным напором, стал более молчаливым, отстраненным, словно погрузился в свои мрачные мысли. Наши вечера, раньше такие теплые и душевные, все чаще заканчивались молчаливыми обидами и натянутыми ссорами. Ирина Петровна словно умело сеяла между нами коварные зерна раздора, которые обильно всходили на благодатной почве нашего непонимания.
А потом начались непредвиденные проблемы на работе. Мировой финансовый кризис тяжелой лавиной обрушился на экономику страны, банк зашатался, как корабль в шторм. Пошли массовые сокращения, нервы у всех были на пределе. Я стала раздражительной, постоянно усталой, сон пропал совсем. Дмитрий перестал меня понимать, вернее, он просто отстранился, закрылся в своем маленьком мирке, где не было места моим тревогам и проблемам. Ирина Петровна, словно чувствуя нашу слабость, тут же активизировалась, начала постоянно бывать у нас в квартире, якобы «поддерживать» любимого сына, а на самом деле безцеремонно лезла в каждый угол нашей личной жизни, критиковала все и вся. Ее лицемерная «поддержка» неизменно выливалась в жесткую и унизительную критику меня, моих привычек, моих кулинарных способностей, даже моего измученного внешнего вида. Она как будто наслаждалась нашим разладом, с садистским удовольствием подливала масла в уже пылающий огонь семейного раздора.
И однажды Дмитрий просто сказал, что уходит. Буднично так, без эмоций. Словно сообщал о погоде за окном. Просто собрал свои немногочисленные вещи в дорожную сумку и ушел. Без громких объяснений, без слезливых ссор, молча закрыл за собой дверь. Словно выгорел до тла. Или перегорел от материнской гиперопеки. Оставив меня одну в огромной пустой квартире, наедине с осколками разбитых надежд и тяжелыми вопросами, на которые у меня не было сил искать ответы. Развод оформили быстро, в загсе, без лишней волокиты, мы как-то деликатно разделили совместно нажитое нехитрое имущество, хотя Ирина Петровна и там не удержалась, пыталась вставить свои бесцеремонные «пять копеек», но Дмитрий, на удивление, остановил ее резким жестом, видимо, остатки мужской совести еще не позволили ему опуститься ниже плинтуса. Я наивно полагала, что все наконец-то кончено, что смогу начать новую главу в своей жизни, забыть как страшный сон этот неудачный брак. Как же я горько ошибалась…
Прошло полгода относительного затишья, и вот – гром среди ясного неба. Повестка в суд, словно приговор к мучительной пытке. Иск от Ирины Петровны, циничный и бесстыдный. «О признании права собственности на долю в квартире». Я просто не могла в это поверить, не укладывалось в голове, за гранью разумного понимания. Зачем она это делает? Почему так откровенно и необоснованно ненавидит меня? Чего она хочет добиться в конце концов? Уничтожить морально? Растоптать мое достоинство? Дмитрий на телефонные звонки упорно не отвечал, избегал случайных встреч на улице, словно исчез с горизонта. Я чувствовала себя бедной осажденной крепостью, одинокой и беспомощной перед этой непробиваемой стеной непонимания и враждебности, которую возвела вокруг меня ненавидящая свекровь.
– Елена Сергеевна, – снова услышала я сухой голос судьи. – Вы хотите что-то добавить к вышесказанному? Может, какие-то пояснения?
Я словно очнулась от тяжелого оцепенения. Оторвала тяжелый взгляд от окна, за которым маячило серое безрадостное небо. Посмотрела прямо в лицо Ирине Петровне. Она сидела, выпрямившись, словно натянутая струна, смотрела на меня немигающим взглядом волчицы, готовой в любой момент вцепиться острыми зубами в беззащитную глотку жертвы. В ее жестах, во всем облике чувствовалась непримиримая злость и полное отсутствие какого-либо желания понять мою позицию. И я вдруг осознала, что слова здесь бесполезны, абсолютно бессмысленны. Ее не переубедить никакими логическими доводами, не достучаться до ее черствого и озлобленного сердца. Если оно у нее вообще есть, это самое сердце.
– Нет, ваша честь, – сказала я тихо, но достаточно внятно, чтобы все услышали. – Все документы, подтверждающие право собственности, уже представлены вашему вниманию. Квартира – мое добрачное имущество, это абсолютно очевидный факт, подтвержденный законом. И я до сих пор не могу понять и принять, зачем нужен весь этот бессмысленный судебный процесс. Зачем тратить время суда и мои нервы?
Судья кивнул и обратился к адвокату Ирины Петровны. Тот, с деланным сожалением в голосе, что-то неторопливо пробормотал про «интересы единственного сына», про какую-то призрачную «справедливость по-человечески», про «сложные жизненные обстоятельства, в которых оказался его клиент». Смешно было слушать этот жалобный лепет, этот набор заученных бессвязных фраз, не подкрепленных ни одним весомым аргументом. Всем в зале было совершенно очевидно, что никаких реальных «правовых оснований» для бесперспективного иска Ирины Петровны просто не существует в природе. Это была чистой воды месть, прикрытая дешевыми демагогическими уловками. Месть обиженной женщины. Месть за то, что я не смогла сделать ее сына счастливым в ее больном понимании «счастья». Месть за то, что я оказалась не той идеальной невесткой, какую она себе нарисовала в маниакальных грезах. Месть за то, что я вообще когда-то появилась в жизни ее сына как неотъемлемая часть его прошлого, от которого она упорно хочет избавиться любой ценой, даже ценой унижения и несправедливости.
Судебное заседание неоправданно затянулось, будто резиновое. Судья, по долгу службы, продолжал задавать формальные вопросы, адвокат Ирины Петровны отчаянно пытался зацепиться за какие-то незначительные детали моего прошлого, вытаскивал на свет божий мелкие неточности, не имеющие никакого отношения к делу. Ирина Петровна молчала, не проронив ни слова, но продолжала буравить меня своим тяжелым, неприязненным взглядом. Дмитрия, как я и ожидала, не было в суде. Он словно умыл руки, трусливо отстранился от всего этого грязного цирка, предоставив своей ревнивой матери развлекаться как ей только вздумается. Или, может быть, все было совсем не так, как мне казалось? Может, он на самом деле и стоял за всем этим бесстыдным судебным фарсом? Может, именно его коварными руками она действует, слепо исполняя его тайную волю? Эта мысль внезапно обожгла меня изнутри холодным пламенем отчаяния. Неужели Дмитрий способен на такую низкую подлость? Неужели тот добрый, чуткий и понимающий человек, которого я так сильно любила, так бесповоротно пал нравственно?
После короткого объявленного перерыва судья вернулся в зал и торжественно объявил решение суда. В иске гражданки Ивановой Ирины Петровны к гражданке Соколовой Елене Сергеевне отказать в полном объеме. Я выдохнула с облегчением, словно скинула с тяжелых плеч огромный камень – груз неопределенности и тревоги. В зале суда воцарилась звенящая тишина. Ирина Петровна продолжала сидеть неподвижно, как изваяние, лишь желваки нервно заходили ходуном на ее суровых скулах. Она медленно, как робот, повернула ко мне свою тяжелую голову. В ее замутненных от злости глазах плескалась такая густая и отравляющая ненависть, что мне невольно стало не по себе.
– Ты еще пожалеешь об этом! – прошипела она сквозь плотно стиснутые зубы, медленно поднимаясь с места. – Я тебе клянусь, я тебе жизнь испорчу! Ты заплачешь еще горькими слезами!
Я молча смотрела ей в след, как она тяжелой поступью выходила из зала суда, словно злобный торнадо, унося с собой густую волну негатива, тяжелой и липкой ненависти. И вместо ожидаемой радости от заслуженной победы над несправедливостью почувствовала какую-то необъяснимую пустоту и горькую горечь в сердце. Эта пожилая женщина, зацикленная на своих больных фантазиях, отравила мне лучшие годы моей молодости. Бесцеремонно разрушила мою несостоявшуюся семью. И даже после официального развода не хочет оставлять меня в покое, цепко держит в своих липких когтях ненависти. Чего она хочет добиться в конце концов? Сделать меня несчастной до конца моих дней? Уничтожить морально и физически? Превратить мою жизнь в сплошной ад?
Я тяжело вышла из душащего воздуха судебного зала на улицу. Яркое весеннее солнце неожиданно слепило глаза после полумрака казенного помещения. Теплый весенний ветер ласково трепал выбившиеся из прически волосы. Вокруг меня люди спешили по своим повседневным делам, погруженные в свои личные заботы, абсолютно не подозревая о драмах, которые беспрерывно разворачиваются за серыми стенами равнодушных казенных зданий. Я робко вдохнула полной грудью пьянящий свежий воздух свободы. Суд наконец-то окончился. Справедливость восторжествовала. Моя квартира осталась моей по закону. Но что теперь делать с этой тяжелой, разъедающей горечью в израненной душе? Как жить дальше, зная, что где-то совсем рядом есть человек, который так отчаянно и необоснованно тебя ненавидит, который готов на любые самые гнусные поступки, лишь бы тебе навредить?
Автоматически пошла домой, медленно брела по знакомым улицам к своему уютному гнездышку, в свою выстраданную квартиру. В квартиру, за которую только что с таким напряжением боролась в душных стенах суда. Квартира встретила меня привычной уютной тишиной и спокойствием. На солнечном подоконнике весело цвели махровые фиалки нежных расцветок, купленные еще в счастливые времена, когда мы с Дмитрием мечтали о совместном будущем. Я без сил опустилась в мягкое кресло и неожиданно горько заплакала. Не от горя или обиды, не от бессильной злости. А от дикой, изматывающей усталости. Усталости от нескончаемой борьбы, от бессмысленного непонимания, от тупой, ничем не оправданной человеческой жестокости.
Но облегчающие слезы быстро высохли, словно утреннее солнце росу на траве. Я резко встала, подошла к большому зеркалу в прихожей. В пыльном зеркальном отражении устало смотрела на меня немолодая, измученная треволнениями, но все еще полная непоколебимой внутренней силы женщина. Женщина, которая не сломалась под жестокими ударами несправедливой судьбы. И пусть в дальнейшем еще будут нелегкие испытания, пусть мстительная Ирина Петровна не захочет оставить меня в покое – я выдержу. Я не сдамся. Я обязательно стану только сильнее духом. Я во что бы то ни стало докажу себе и всем остальным – прежде всего себе, – что заслуживаю быть по-настоящему счастливой, несмотря ни на что и вопреки всему, что мне пришлось пережить.
Поздним вечером мне робко позвонила верная подруга Светлана. – Леночка, ну что там с судом? Как все прошло? – спросила она взволнованно, чувствуя мое напряженное состояние.
– Свет, выиграла, – устало, но с облегчением улыбнулась я в телефонную трубку. – Выиграла свою квартиру и самое главное – свою личную независимость. Поставила жирную точку в этой бесконечной истории.
– Ну ты молодец! – искренне обрадовалась подруга за меня. – Я ни минуты не сомневалась, что ты сможешь выстоять и победить. Давай же обязательно отметим это знаменательное событие! Сегодня вечером ты торжественно ужинаешь у меня. Как тебе такая идея?
– С огромным удовольствием согласна, – охотно откликнулась я, чувствуя, как маленькая, но яркая искорка надежды на лучшее будущее зажглась в глубине моей израненной души. Жизнь неумолимо продолжается, несмотря ни на какие невзгоды. И в ней непременно еще найдется место для искренней радости, для теплой дружбы, для новой неожиданной любви, для настоящего человеческого счастья. Даже после всего тяжелого, что мне несправедливо пришлось пережить. Главное сейчас – не терять веру в себя, в добро и справедливость, не позволять губительной злобе и разъедающей ненависти навсегда завладеть твоим сердцем. А остальное – непременно приложится. Обязательно приложится. Нужно только верить и не сдаваться.
