– Да уходи ты от него! – услышал я слова тещи, когда тихонько вошел в квартиру. – Это не жизнь, Катя! Он тебя извел до того, что ты не спишь, исхудала вся.
– Да я и сама понимаю, что бежать надо. Первые год еще терпимо было, а сейчас… У меня от усталости постоянно кружится голова, тошнит. Мне так тяжело, не могу больше.–отвечала жена.
Я застыл на пороге с букетом цветов. Хотел Катю порадовать. Ей нездоровилось последние пару недель, и я уже не знал, чем порадовать жену. А теперь оказывается, это из-за меня ей плохо.
Я не стал заходить в кухню, не стал выяснять отношения – зачем, если все, итак, понятно? Жене со мной не хорошо, я ее измучил, не сумел сделать счастливой. Я поступлю как мужчина – уйду, не стану делить квартиру, не стану устраивать скандалов.
***
Катя тогда звонила, писала. Я не брал трубку, написал только одно сообщение «Я ушел от тебя. Прости и прощай». Написал увольнительную на работе, и махнул на север. Ждал меня заснеженный студеный Норильск, но душа ныла и рвалась к любимой женщине. Но что та душа? После услышанного я не имею права потакать своим желаниям, надо думать о близком человеке, надо ставить его превыше своих эмоций.
Мы с Катей поженились полтора года назад, когда я оставил ее. Я влюбился сразу – словно шел, и упал. В бездны ее голубых огромных глаз, ласковых рук, теплой улыбки. Такой, как она, я никогда не встречал. Сразу понял – моя. Ухаживал, дарил цветы и конфеты, водил по кафе и ресторанам, все сделал, чтобы она ответила мне взаимностью и на предложение стать моей женой, ответила заветное «да!».
Мы купили квартиру в ипотеку, за которую я до сих пор платил, даже когда ушел от жены. Катя обустраивала квартирку, и наш мирок был спокойным и уютным. Был у моей ненаглядной особенный дар создавать атмосферу в доме. На подоконниках, не переставая, цвели декоративные пушистые кустики роз, вечерами меня ждал вкусный ужин, постельное пахло лавандой и жасмином. Я был совершенно счастлив и уверен, что мне несказанно повезло. Я хотел от Кати детей – побольше, штук пять. Чтобы семья была большая, шумная. А как бы малыши подросли, хотел взять просторный дом – своя земля, огородик, свежий воздух. И Катя мечтала обо всем это вместе со мной.
А закончилось все вот так вот. Тем злополучным разговором, из которого я узнал, что жить со мной жена больше не хочет, уйти мечтает.
В Норильске я провел четыре года. Четыре очень и очень долгих года, в течении которых холод был не только вокруг, но и во мне самом. Словно заледенело что-то внутри, и каждую ночь мне снились катины глаза, ее мягкие ладони, ее голос. Я просыпался в темноте, задыхаясь, готовый сорваться к ней, и титаническим усилием воли останавливал себя – нельзя-нельзя-нельзя.
В наш городок вернулся разбитым, пустым, одиноким. Знакомые улицы напоминали мне о потерянном счастье. Разбилось оно, разлетелось на мелкие осколки, как оброненная тарелка – только стеклом прыснуло. И мне уже не верилось почти самому, что ходил я здесь с Катей, мечтал с ней всю жизнь прожить, детей вырастить. Может быть, если бы ребятню завести успели, она полюбила бы меня? Ведь я все для нее делал – каждую копейку нес в дом, помогал с уборкой, на руках был готов жену носить.
Я бесцельно шел вечером с работы, под ногами шелестело осеннее золото листьев. Старые каштаны сыпали желтым мне на плечи, и ветер холодил виски. Я увидел ее до того, как она меня заметила. Это была Катя. Моя потерянная, моя прекрасная милая Катя. То же синее пальто, которое мы выбирали с ней в торговом центре вместе накануне расставания, та же летящая походка мелкими шажками – словно не идет, летит моя девочка. Те же волосы – шелковое золото по плечам. Теперь они отрасли почти до талии, а я помнил лишь до лопаток. А еще она вела за руку маленького темноволосого мальчика, и я готов выл взвыть от разливающейся внутри горечи – она успела родить от другого мужчины, живет с ним, любит его, замужем.
Она подошла ко мне, воркуя с ребенком, и вскинула на меня глаза – две голубые бездны снова распахнулись, и я едва не рухнул в них, как тогда, много лет назад, забыв про все на свете.
– Паша? – Катя смотрела на меня так, словно увидела призрака. – Ты…
– Здравствуй. Вот, вернулся с северов в город наш. А что это засимпатичный молодой человек? – я присел так, чтобы мое лицо было на уровне лица мальчика.
На вид ему года три с половиной, не больше. Ну, четыре может быть. То есть, когда я уходил, у нее уже кто-то был, судя по возрасту малыша?
– Мама, а кто этот дяденька? – мальчик запрокинул лицо к матери, и та ласково улыбнулась ему, потрепав по голове в желтой шапочке.
– Это твой отец, Никитка! Но нам пора в бассейн, а то опоздаем, и Наталия Николаевна будет нас ругать.
Я растерянно смотрел на ребенка и на жену. Кстати, документы о расторжении брака я так и не подал, и уведомлений от Катерины мне тоже не приходило – наверняка, просто затерялось на почте. Не можем ведь мы быть женаты до сих пор? Или…?
– Катя, постой!
– Павел Суворов, отойди, мы спешим в бассейн! – строго сказала жена.
– Можно я приду завтра вечером?
Та пожала плечами, я воспринял это за согласие.
***
Катя открыла дверь в пижаме – той, с мопсами, которую я ей дарил, и которую она очень любила. На плите заливался свистом чайник, а навстречу мне вылетел Никита.
– Папа, смотри какой у меня самолет! – игрушка казалась в маленьких ручках огромной и яркой.
– Классный! А кто его тебе купил?
– Бабушка!
– Никит, родной, беги нарисуй маме бегемота, ладно?
– В водичке или на травке?
– Давай и в водичке и на травке. Двух нарисуй.
Ребенок умчался рисовать бегемотов, я сел за стол в кухне.
– Это правда мой сын?
– Ты мой единственный мужчина – первый и последний. Ничьим другим Никита быть не может.–сказала мне Катя.
И такая радость во мне вскинулась, что едва льды не тронулись:
– Но ведь я слышал твой разговор с матерью тогда. Ты говорила, что жить со мной не хочешь, что давно пора уйти.
– Как же ты ошибся! И наказал и меня и своего ребенка! Мы говорили с мамой тогда про мою работу, про начальника Петра Гавриловича. Он тогда меня замучил совсем, а я была уже беременная Никиткой. Уволилась через месяц, ушла от него. А ты бросил меня, ничего не объяснил. Ты знаешь, сколько я плакала, как ждала, как скучала? – Катя закрыла лицо руками и разрыдалась.
Я вскочил, подбежал к жене, обнял ее крепко-крепко, покрывая поцелуями тонкие холодные пальцы, лицо, волосы:
– Прости, родная, прости-прости, это я виноват во всем, я один. Сможешь ли ты простить меня и принять назад?
–Ради Никиты. Он всегда спрашивал, где папа, а я не знала что ответить. Теперь сам объясняй сыну, куда ты исчез, и почему вернулся только теперь.
– Объясню, не беспокойся. И больше никогда и никуда не исчезну.
Я снова был счастлив. После совершенной глупости, после веры в то, что я не был нужен – такое ослепительное счастье, как сейчас, мне не снилось. Меня ждали, по мне скучали. Теперь я сделаю для своей семьи все-все, что смогу. Теперь у меня есть не только Катя, у меня есть мальчик, который моя копия. И как я не заметил сразу, что мы на одно лицо. Только у Никитки оно еще маленькое, детское, такое нежное и трогательное.
Я укладывал сына, читая ему сказку. Напротив сидела Катя, с нежностью глядя на нас. Никитка доверчиво обнял меня тонкими ручками с ямочками на локотках. От него пахло земляникой после ванны. Малыш бел теплым, усталым, и быстро уснул. А мы с Катей сидели на кухне, пили чай и говорили, говорили. Столько несказанного накопилось за эти четыре долгих года. Она рассказывала мне как появился у нее Никитка, как она ждала меня, думала, я одумаюсь, гадала, почему так внезапно бросил. Я говорил, что не бросал, что просто не так понял. Мы оба успели и поплакать, и попросить друг у друга прощения. А в детской, где сияли в темноте фосфорицированные обои с совами и коростелями, спал наш маленький сын. И теперь я никогда не оставлю моих родных и любимых. И хочу дочку. А лучше двух.
– Кать, я люблю тебя. Ты моя душа, моя жизнь.
Жена мягко улыбалась. За окном светало. Утро субботы катилось нарастающим солнечным диском из-за многоэтажек, и я мечтал пойти гулять всем вместе – кататься на качелях, есть мороженное, катать на плечах Никитку. Счастье ведь в очень простых вещах – в том, чтобы были с тобой те, кто любит тебя и те, кого любишь ты. И тогда самый обычный день наполняется волшебством, и тогда стужа внутри уходит, и на ее место приходит теплый ласковый свет.
Больше ни одной ссоры. Больше никаких расставаний. Больше никаких сомнений в моей Кате. Они с Никиткой – мое все.
