Лидия Михайловна ушла во сне. Тихо, как жила — почти неслышно, не доставляя хлопот. Марина сама нашла ее утром, остывшей и спокойной, с чуть заметной улыбкой на увядшем лице. Странно, но первым чувством было не горе, а недоумение: как же так — три года нянчила, мыла, кормила с ложечки, а старуха даже не попрощалась?
Марина привыкла, что в этой семье ее не замечают. Вроде есть — и нет. Сорок лет жизни за чужой спиной.
— Мы с тобой поженились рано, — любил повторять Владимир. — Ты еще ребенком была, двадцать лет всего… Кто бы тебя тогда приютил, если не мы?
Приютили. В тесной трехкомнатной, где у каждого своя территория: у свекрови — большая комната с телевизором и фикусом, у них с Владимиром — самая маленькая, где еще и сын их Костя до отъезда в институт жил, а Нина занимала среднюю с книжными полками до того момента, как вышла замуж и переехала в однокомнатную в соседнем районе.
После развода она иногда ночевала в родительской квартире, хотя основное время проводила в своей «однушке». Комната её, впрочем, всегда оставалась нетронутой — «На всякий случай». Квартира досталась семье Владимира, когда его отец, инженер военного завода, получил награду за рационализаторское предложение.
Давно это было, еще при Хрущеве. Теперь же и отца нет, и времена другие, но квартира осталась — единственное, что держит их вместе.
Через неделю после прощания пришло уведомление от нотариуса. Лидия Михайловна заранее оформила завещание и оставила его в нотариальной конторе.
— Всю квартиру Нине оставила, — произнес Владимир, возвращаясь из нотариальной конторы.
— А нам что? — озабочено спросила Марина .
— А на нас оформила завещательный отказ, — он поморщился, вспоминая юридические термины. — Нотариус объяснил, что это значит право пожизненного пользования жилым помещением. Типа обременение на квартиру.
— То есть нас не могут выселить?
— Теоретически не могут, пока мы живы. Но на деле всякое бывает. Нина — собственник, она может коммуналку поднять, ремонт затеять, жизнь осложнить так, что сами съедем. Юридически не выгонит, а фактически… — он безнадежно махнул рукой.
Нина налетела вечером, с горящими глазами, с какой-то новой, незнакомой властной ноткой в голосе:
— Теперь мы по-новому заживем. Не беспокойся, Вовка, тебя я никуда не денусь. Ты же брат мне. А вот порядок в своей квартире наведу.
Она оглядела прихожую с брезгливостью завоевателя, вошедшего в чужое жилище.
— Здесь будет моя обувь, а ваша пусть в тумбочке стоит, чтобы глаза не мозолила. И это старье, — она кивнула на вешалку, где висели Маринины плащи, — выбросить пора. Сколько раз говорила маме, что надо отсюда хлам вывезти.
Владимир молчал. Всегда молчал, когда Нина начинала свои атаки. С детства у них так повелось: сестра говорит — брат кивает.
— А что значит «право жить»? — Марина схватила мужа за локоть, как только Нина ушла. — Она же нас выставит рано или поздно.
— Да ладно тебе, — он высвободил руку. — Нинка покричит и успокоится. Она всегда такая.
— Ты видел, как она со мной разговаривает? Как с прислугой!
— А ты не перечь ей, — вдруг жестко сказал Владимир. — Не спорь, не возражай. Живи тихо — и все будет нормально.
— Так это же…
— Это наша крыша над головой, Маринка, — отрезал он. — Мы с тобой на птичьих правах. Хорошо, что мать хоть этот завещательный отказ оформила, иначе были бы вообще бесправными. А то Нина с три короба наплетет, если захочет нас выжить. Так что будь умницей — улыбайся и не спорь.
А Нина не успокаивалась. Приходила через день, с сыном-подростком и дочерью-студенткой, раздавала указания, перекраивала пространство.
— Марина, надо Тимке компьютер поставить, — командовала она, вторгаясь в их комнату. — Он у меня в десятый класс перешел, к экзаменам готовиться надо. А у меня в однушке места нет совсем.
— Нина, но это же наша спальня, мы только вещи туда перевезли — пыталась возразить Марина.
— БЫЛА ваша. Теперь у нас общая квартира. И потом, чего ты волнуешься? Тимка будет приходить только когда делать уроки. Я ж его не поселяю к вам, хотя имею полное право. Это же мой сын, в конце концов!
Когда Нина ушла, Марина не выдержала:
— Куда она лезет? Тебе не кажется, что это перебор?
Владимир нахмурился:
— Послушай меня внимательно — Не спорь с ней. Не вздумай прекословить. Улыбайся и соглашайся. Я знаю свою сестру – если её разозлить, она может и похуже что-то придумать.
— Но это же…
— Знаешь что? — он вдруг повысил голос. — Я всю жизнь вас обеих кормил! И мать, и Нинку с её детьми, и тебя! А теперь мы на её милости висим. Так что будь добра — терпи. Хоть что-нибудь в этой жизни сделай без нытья и жалоб.
И Владимир снова молчал.
— На коммуналку теперь будет новая система, — объявила Нина через месяц, заявившись внезапно с какими-то бумагами. — Вы платите две трети, я — одну треть.
— Почему две трети? — возмутился Владимир. — Мы же здесь только одну комнату занимаем — ты две себе забрала!
— Я собственник. Имею право устанавливать правила, — она разложила на столе квитанции. — Вас двое. И потом, я планирую делать ремонт. Окна менять, трубы. По закону я имею право требовать с вас долю на капитальный ремонт.
— Какой ремонт, Нина? — в глазах Марины заблестели слезы. — Еле концы с концами сводим.
— Зато моя собственность. Или вы думаете, что будете тут бесплатно обитать? Съемная квартира сейчас знаешь сколько стоит?
Деньги у них были скромные — пенсия Марины да зарплата Владимира с завода, где он до сих пор работал мастером. Едва хватало на лекарства и продукты. Какие окна, какой ремонт?
— Она нас выживает, — шептала Марина по ночам.
— Перестань параноить, — отмахивался муж.
На шестидесятилетие Марина накрыла стол — пригласила соседей, бывших коллег по ателье, где проработала тридцать лет швеей, родственников Владимира. Нина пришла последней, осмотрела накрытый стол с таким видом, словно ее обманули.
— Маринка, ты бы предупредила, что гулянку затеваешь. Я бы Вовке сказала, чтобы купил чего-нибудь приличного. А то наготовила… — она покрутила пальцем над салатницами. — Ладно, я веселящего принесла.
К полуночи, когда разговор стал громче, а лица раскраснелись, Нина встала, постучала вилкой по бокалу:
— Пока все в сборе, хочу объявить. С понедельника в бывшей маминой комнате будет жить Светка с мужем.
Гости притихли. Марина застыла с тарелкой в руках:
— Как это? Мы же договаривались, что эту комнату для Кости оставим. Мы её обустроили, его вещи там…
— Договаривались? — Нина громко рассмеялась. — С каких пор хозяйка квартиры должна с кем-то договариваться? Забыла, Маринка, что завещание на меня оформлено?
— Но Костя…
— «Костя, Костя»! — передразнила Нина. — Светке негде жить, она беременна. А Костя твой раз в год приезжает на три дня — поспит на диване, не барин.
Владимир молча доедал салат, словно не слышал разговора.
— Нина, — тихо сказала Марина, — может, не при гостях?
— А что такого? — Нина окинула взглядом притихших гостей. — Все здесь свои, пусть знают, как ты на старости лет двушку захапала в одни руки! Пока мы с мамой за тебя хлопотали, пока тебе и твоему сыну крышу над головой обеспечивали, ты нам ни в чем не перечила. А как только мама умерла — сразу комнату под себя оттяпала.
— Какую двушку? — не поняла соседка Галина.
— Да вот эти две спальни они под себя заняли! — Нина широким жестом обвела рукой коридор. — Одна — для себя, другая — для сыночка, который тут и не живёт! А у меня дочь без жилья мается, срочно комната нужна!
— Но ведь это была комната Лидии Михайловны, — заметила Галина.
— А теперь вся квартира моя, — отрезала Нина. — И я имею право распоряжаться ею как хочу. А хочу я, чтобы Светка с мужем там жили. И точка. Вопрос решённый, в понедельник переезжают.
Марина тихо вышла на кухню. В комнате повисла тяжелая тишина. Галина повернулась к Владимиру:
— Что-то я не пойму, Владимир. Сорок лет Марина в вашей семье, ухаживала за твоей матерью, когда та слегла, а Нина с ней вот так разговаривает? И в день рождения!
— А вы не лезьте, — огрызнулась Нина. — Это наши семейные дела.
— Владимир, — не унималась соседка, — ты что молчишь? Это твоя жена.
Он поднял наконец голову:
— Женщины сами разберутся. Не хочу я в это впутываться.
Когда все разошлись, Владимир подошел к Марине на кухне:
— Зачем ты это устроила? Почему не могла просто кивнуть и согласиться?
— Согласиться отдать комнату сына?
— Это всего лишь комната! — он ударил кулаком по столу. — Неужели нельзя уступить? У меня работа, нам жить на что-то надо. Ты что, не понимаешь? Нинка нас в любой момент может на улицу выкинуть!
— Значит, ты хочешь, чтобы я терпела её унижения и молчала?
— Да! — заорал он. — Да! Улыбайся ей, кланяйся, ноги целуй, если надо! Потому что у нас нет выбора!
После этого вечера многие гости перестали к ним заходить. «Неудобно, — говорили, — будто в театре сидишь, только спектакль так себе».
Через неделю после свадьбы, которая скромно прошла в Нининой однушке, молодожены появились на пороге с чемоданами и коробками. Марина в этот момент протирала пыль в гостиной.
— Вот и новоселы, — объявила Нина, распахивая дверь своим ключом.
Светка с мужем Геной, высоким нескладным парнем, замерли в дверях, неловко переминаясь с ноги на ногу. За ними громоздились коробки с вещами.
— Уже сегодня? — только и смогла выдавить Марина.
— А чего тянуть? — Нина закатила глаза. — Ты что, надеялась, я передумаю? Я же объявила при всех.
— Но я еще не успела вынести все вещи Кости…
— А это уже твои проблемы, — отрезала Нина, нетерпеливо махнув рукой. — Я тебе две недели давала на сборы. Что не успела — не моя забота.
Светка с виноватым видом двинулась в сторону комнаты, которую Марина с такой любовью обустраивала для сына.
— Мам, я не знаю, как там что лежит, — она обратилась к Нине. — Может, ты поможешь…
— Погодите, — Марина решительно встала в дверях комнаты. — Мне нужно хотя бы час. Там личные вещи Кости, его документы, фотоальбомы…
— Слушай, Маринка, — Нина стиснула зубы, — ты меня бесишь. Я тебя по-человечески предупредила, дала время. Ты его профукала. Что теперь? Мои дети должны на лестнице сидеть, пока ты копаешься?
— Мама, может, мы… — начала было Светка.
— Закрой рот! — оборвала ее Нина. — Вы стоите и ждете, пока я разберусь с этой… упрямой женщиной.
Она схватила Марину за локоть и оттащила в сторону:
— Даю тебе пятнадцать минут. Бери только самое ценное. Остальное мы сами разберем и сложим. Что выкинуть — выкинем, что оставить — оставим. Твой Костя теперь чужой человек в этой квартире.
— Я позвоню Владимиру, — твердо сказала Марина.
— Звони, — усмехнулась Нина. — Он на моей стороне, забыла? Это всё уже решено.
И действительно, Владимир только устало вздохнул в трубку:
— Марина, ну мы же это обсуждали. Чего ты звонишь? На работе все спрашивают, не случилось ли чего. Костя живет своей жизнью, молодым нужна комната. Бери самое важное и выходи из положения.
Чувствуя, как внутри все дрожит от унижения и бессилия, Марина молча собрала документы сына, фотоальбомы, несколько дорогих сердцу мелочей. Гена, муж Светки, уже нетерпеливо топтался у двери, время от времени бросая взгляд на компьютер Кости.
— Компьютер я тоже забираю, — сказала Марина, увидев этот взгляд.
— Эй, погоди-ка, — вмешалась Нина. — Компьютер остается здесь. Гена дизайнер, ему для работы нужен. А твоему Косте он на что? У него наверняка уже свой есть.
— Это его собственность, — тихо, но твердо произнесла Марина.
— А это моя квартира, — парировала Нина. — И я решаю, что в ней остается, а что — нет.
Марина оглянулась на Свету, ища поддержки, но та отвела глаза. Почувствовав, что сейчас разрыдается, Марина выбежала из комнаты со своими скудными пожитками.
Вечером, когда вернулся Владимир, Марина попыталась снова поднять эту тему:
— Они забрали компьютер Кости. И его книги. И даже постельное белье!
— Ну и что? — он устало потер лицо. — Купим ему новое, когда приедет. Если приедет.
— Как ты можешь так говорить о собственном сыне?
— А как он может так редко звонить собственным родителям? — огрызнулся Владимир. — Слушай, я устал. Я работаю весь день, а прихожу — только скандалы. С Ниной не ссорься, с молодыми не ссорься, тихо сиди и не высовывайся. У нас выбора нет.
Вечером Марина не удержалась:
— Володя, ты понимаешь, что будет дальше? Родится ребенок? Нам куда деваться?
— Ну что ты паникуешь раньше времени…
— Я не паникую! Она теперь хозяйка. В любой момент может сказать: «Выметайтесь», и куда мы пойдем?
— Не выгонит она, — отмахнулся Владимир. — Завещательный отказ — это серьезно. В Росреестре зарегистрировано. Суды такие дела долго рассматривают.
— А она найдет способ, вот увидишь. Выживет, как крыс. Законно не выгонит, так измором возьмет. Я её знаю.
К Новому году Светка уже ходила с заметным животом, а ее муж Гена повадился устраивать посиделки с друзьями. Молодые люди громко смеялись, слушали музыку, и Марина все чаще оставалась ночевать у подруги Тамары.
— Ты что, не можешь пустить меня домой? — возмутилась однажды Марина, обнаружив замененный Геной замок в двери.
— Извините, мы не знали, что вы придете, — промямлил Гена, открывая ей. — У нас, знаете, ценные вещи…
— Это МОЙ дом!
— Технически, — протянул он, — это дом Нины Петровны.
— Что здесь происходит? — Марина через порог увидела кухню: грязную посуду в раковине, пепел на столе, пятна на скатерти. — Что вы тут устроили?
— Просто встретились с друзьями. Мы уберем.
— Вовка знает, что вы тут творите? — прошипела Марина.
— А что Вовка? — из-за спины зятя появилась Светка. — Дядя Вова только рад, что в доме молодежь. Он сам тут по выходным с нами сидит.
И правда, вечером обнаружилось, что Владимир прекрасно знает о новых порядках. Он даже не скрывал своего удовольствия:
— Да ладно тебе, Маринка. Ну посидели ребята, поговорили. А то тоска — то давление, то спина, то таблетки… А тут — молодежь, анекдоты, жизнь!
— В моем доме бардак и чужие люди, а тебе весело?
— Какой «твой дом»? — он посмотрел на нее с удивлением. — Никогда твоим не был.
Марина никогда не думала, что ее жизнь может измениться в один день из-за случайности.
От соседей пришла жалоба — потекла батарея, затапливает потолок. В поисках акта на батареи Марина перебирала старые бумаги и наткнулась на запечатанный конверт. Он был адресован ей и отправлен два года назад из родного городка в Тверской области. Отправитель — нотариус Смирнов И.П.
Конверт затерялся в бумагах и счетах, которые складывали в ящик комода – после болезни свекрови и вовсе некогда было разбирать макулатуру. А теперь Марина вскрыла его с любопытством.
«Уважаемая Марина Сергеевна! Нотариус Смирнов И.П. извещает Вас о необходимости явиться для оформления наследства по завещанию гражданки Сергеевой Ольги Ивановны. Согласно документам, к Вам переходит право собственности на жилой дом, расположенный по адресу…»
Бабушкин дом. Старый, деревянный, с палисадником и верандой, где они с Костей проводили каждое лето. Бабушка умерла два года назад, но Марина на проводы поехать не смогла — Лидия Михайловна как раз слегла после инсульта. А потом все забылось в суматохе будней.
— Дом? В деревне? — Владимир скептически хмыкнул, когда она показала ему письмо. — И что с ним делать? Продать разве что, но много не выручишь.
— Я поеду посмотреть, — твердо сказала Марина. — В следующие выходные.
— Езжай, — он пожал плечами. — Только Нинке не говори, а то решит, что там клад зарыт.
Деревня встретила Марину снегом и тишиной. Дом стоял чуть в стороне от дороги, под тремя старыми липами. Изба оказалась крепкой — бабушка следила за хозяйством, меняла доски, конопатила стены. Внутри пахло сухой травой и печным дымом, хотя печь не топили больше двух лет.
Марина провела в доме два дня. Нашла старые фотографии, бабушкины тетради с рецептами, отцовские книги. Тридцать соток земли за домом, колодец, сарай. И тишина — звенящая, чистая, от которой отвыкли уши.
Когда она вернулась в город, квартира показалась ей особенно тесной и враждебной.
— А что это ты скрывала, что у тебя дом в деревне есть? — Нина подловила Марину в коридоре. — Думаешь, наследство получила, так теперь можно нос задирать?
— Это мое наследство, Нина, — устало ответила Марина. — От моей бабушки.
— И что, продавать будешь? — Нина сразу перешла к делу. — Светке с Геной деньги нужны на первый взнос за квартиру. Поможешь племяннице родной?
Марина промолчала. Весь вечер она сидела у окна, не включая свет, и думала о бабушкином доме с его особым уютом и свободой.
Сначала она просто стала чаще ездить в деревню. На выходные, потом на три-четыре дня. Владимир не возражал — ему нравились молодежные вечеринки у Генки, куда его теперь приглашали «как своего».
Постепенно Марина перевезла в деревню свои вещи — швейную машинку, любимые книги, фотоальбомы.
Когда у Светы родилась дочь, Марина и вовсе стала редкой гостьей в квартире. Приезжала раз в неделю, привозила продукты из деревни, забирала почту и уезжала. Нина злорадствовала:
— Выжили старуху, а!? Нам теперь просторнее!
Владимир не возражал — ему нравилось нянчиться с внучатой племянницей, чувствовать себя нужным и молодым.
Но однажды он приехал в деревню сам. Без предупреждения, с маленькой сумкой. Стоял на пороге, переминаясь, не решаясь войти.
— Можно к тебе? — спросил, будто чужой.
— Что случилось?
— Нинка выживает меня из квартиры. Говорит, что Светка родила, комната им нужна побольше. Требует, чтобы я переехал в кухню, на раскладушку, а нашу спальню им отдал под детскую.
— А ты что?
— Сказал, что это уже слишком. А она в ответ: «Тебе что, жалко для родной племянницы? У тебя только право проживания, а собственность моя. Хочешь — живи на кухне, хочешь — на балконе. А не нравится — снимай квартиру».
Марина молча впустила его в дом. Он осмотрелся — чисто, уютно, пахнет пирогами. На стене — фотографии Кости, на столе — вышитая скатерть.
— Хорошо тут у тебя, — заметил он с удивлением. — Как живешь-то?
— Нормально живу, — ответила она. — По-человечески.
— А печку кто топит?
— Я топлю. Дрова сосед помогает колоть, а так все сама.
— Сама?! — он смотрел с изумлением, будто впервые увидел собственную жену. — А я думал…
— Что? Что я без тебя пропаду? Что без крыши над головой останусь?
— Ну, вроде того…
— Сорок лет я делала вид, что без тебя пропаду, Володя. И где я теперь? А где ты?
Он сел на лавку, потрясенный простой истиной.
— Мне к тебе можно? — повторил он. — Насовсем. Я понял уже все. Дурак был.
— А как же Нина? Светка? Внучатая племянница?
— Да пошли они! — вдруг взорвался он. — Сил моих больше нет! Нинка каждый день мне выговаривает, что я, дескать, на ее площади живу. Гена компьютер на полночи включает, ребенок орет… А еще соседи Нинкины ходят, какие-то загульные. Денег просят, шумят. Я один раз сказал им, чтоб убавили музыку, так меня чуть не избили. «Ты кто такой? — говорят. — Нина Петровна разрешила». Я теперь как приживал у них.
Марина смотрела на постаревшего, сгорбленного мужа и чувствовала странную смесь жалости и торжества.
— Ты сам выбрал, — сказала она. — Всегда выбирал Нину, когда надо было выбирать меня.
— Прости меня, Маринка, — он вдруг опустился перед ней на колени. — Был, слепой. Всю жизнь за сестру прятался. Заставлял тебя терпеть, унижаться… Приказывал тебе молчать, когда должен был сам кричать. Слабый я, понимаешь?
— Понимаю, — она кивнула. — Давно уже поняла.
— Пусти меня к себе. Я все сделаю — и колоть, и пилить, и копать. Золушкой твоей буду.
Марина улыбнулась:
— «Золушкой»? В шестьдесят пять лет?
— Лучше поздно, чем никогда.
— А комнату свою ты им оставишь?
— Да пусть подавятся, — махнул он рукой. — Я документы свои забрал и пару костюмов. Остальное — старье.
Она налила ему чаю, отрезала кусок пирога с капустой.
— Будешь здесь жить — будешь работать, — предупредила она. — Огород большой, дел много. И живем по моим правилам.
Он кивнул, счастливый.
По весне к бабушкиному дому подъехала машина. Марина как раз развешивала выстиранные занавески и заметила знакомый седан. Сердце тревожно сжалось.
Из машины вышли Нина, Светка с мужем и ребенком. Нина оглядела ухоженный двор, покрашенное крыльцо, новую теплицу у забора.
— Надо же, — протянула она с наигранным восхищением, — прямо дача у вас получилась. А в городе говорила всем — развалюха, еле крыша держится.
— Вы по делу? — Владимир вышел из комнаты, вытирая руки ветошью — он как раз чинил стул.
— Ну конечно по делу, — фыркнула Нина. — Или ты думаешь, мы просто так за двести километров потащились? Гена, скажи им.
Гена, муж Светки, вынул из папки какие-то бумаги.
— В общем, есть возможность хорошо дом продать, — начал он деловито. — Можно выручить под миллион, если быстро оформить. У нас уже покупатель на примете.
— Это будет выгодно всем, — подхватила Нина. — Вам деньги — можете в городе комнату купить или квартиру-студию. Нам комиссия. Все довольны.
— Зачем нам комната в городе? — удивилась Марина. — У нас здесь дом.
— Маринка, ну что ты как маленькая! — закатила глаза Нина. — Какой дом? Вам шестьдесят с лишним! Здесь зимой сугробы по пояс, врачей нет, магазина приличного нет. А в городе — и поликлиника, и культурная жизнь. Да и к нам ближе!
— Мы не собираемся продавать дом, — спокойно сказала Марина.
— Ты глянь на них! — Нина повернулась к дочери. — Эгоисты какие! У них тут целый дом, а мы в тесноте! Светка беременна опять, между прочим!
— А нам тут нравится, — Владимир пожал плечами. — Воздух чистый, огород свой. Не шумно.
— Вовка, это всё она тебя настроила? — Нина ткнула пальцем в сторону Марины. — Всю жизнь ведь ты мне говорил, что деревня — это глушь, дыра, что ты туда ни ногой. А теперь, видите ли, «воздух чистый»! Да ты просто под каблуком у неё!
С каждой фразой голос Нины становился всё громче, лицо краснело. Ребенок на руках у Светки заплакал.
— А мы тут разрывайся на части! — продолжала кричать Нина. — С мира по нитке собираем, чтоб смеси хватило! Гена на трех работах, я с ребенком сижу, дочь беременная по магазинам бегает…
— Ты, Нина, — Марина наконец нашла в себе силы прервать этот поток, — как в детской сказке жадная: все в рот тащишь, сколько не дай — все мало. Лидия Михайловна тебе квартиру оставила? Оставила. Кто смотрел за ней три года? Я. Кто горшки выносил? Я. Кто на себе весь дом тащил сорок лет? Я. А ты что? «Дайте, дайте, дайте».
— Маринка, ты что себе позволяешь? — Нина задохнулась от возмущения.
— А то и позволяю! — Марина распрямила плечи. — Дом мой. Земля моя. И живу как хочу. А вам тут делать нечего.
— Вовка! Ты что молчишь? Она же нас оскорбляет!
Владимир, впервые в жизни, встал рядом с женой, обнял ее за плечи и твердо сказал:
— Я — с Мариной. Вы на своем берегу, мы — на своем. И дом продавать не будем.
Нина остолбенела. За все эти годы она впервые услышала, как брат перечит ей.
— Ты что, спятил? — она перевела взгляд с Владимира на Марину. — Это она тебя настраивает? Она тебя против родной сестры настроила?!
— Сорок лет, — тихо сказал Владимир, — сорок лет я заставлял её молчать, когда ты хамила. Приказывал улыбаться, когда тебе хотелось грубить. Требовал терпеть твои выходки. Думал, так правильно, так надо… А теперь вижу — я всю жизнь предавал собственную жену. Но больше этого не будет.
— Ну и живите тут, пни старые! — Нина потащила за собой дочь с мужем. — Только потом не просите помощи!
Машина уехала, подняв пыль. Марина и Владимир стояли на крыльце, глядя ей вслед.
А летом приехал Костя с женой и двумя сыновьями. Мальчишки носились по двору, ловили лягушек, купались в речке. Костя помогал отцу подшивать крышу, невестка собирала с Мариной яблоки.
— Ты помнишь, мам, — спросил как-то Костя, сидя вечером на веранде, — как мы тут с бабой Олей землянику собирали?
— Помню, — кивнула Марина. — И как ты с крыши сарая прыгал, тоже помню.
— А тетя Нина знает, что я сюда приехал?
— Нет. Да и зачем ей знать?
— Она ведь всегда меня недолюбливала, — задумчиво произнес Костя. — Все детство попрекала, что я тебе мешаю с ней общаться, что я внимание перетягиваю.
— Она всех недолюбливала, кто не вокруг нее вертелся.
— Знаешь, — сказал вдруг Костя, — я ведь потому и уехал в Новосибирск. Не мог больше эту атмосферу выносить. Каждый раз как приезжал — слышал только попреки. И ты всегда такая забитая была…
— А теперь?
— Теперь другое дело, — он улыбнулся. — Теперь ты наконец-то на себя похожа. Пусть даже на седьмом десятке.
