— Ты вообще помнишь, за кого замуж выходила? За инженера, а не за неудачника, как нынче выражается молодёжь! — Павел хлопнул ладонью по столу, отчего подпрыгнула салфетница.
Галина молча поставила тарелку с голубцами перед мужем. Тридцать лет брака научили её не реагировать на вспышки гнева — проще переждать, как грозу.
— А что так притихла? Язык проглотила? — он отодвинул тарелку. — От твоих голубцов уже оскомина. Неделю одно и то же.
— Паш, у нас пенсия когда? — Галина присела на краешек стула. — За квартиру платить, а у меня восемьсот рублей всего.
— А что ты со своей преподавательской пенсией сделала? Опять Ольге отдала? — он скривился, словно разжевал лимон. — Всё в детей, в детей… А толку?
Телефонный звонок прервал начинающийся скандал. Галина поспешила в коридор, радуясь возможности избежать продолжения.
— Мам, мы сегодня заедем. Отец просил, — голос Игоря звучал отстранённо.
— Конечно, сыночек! Я пирожков напеку, с яблоками, как ты любишь.
Она суетилась на кухне, рассыпала муку, нервничала. Может, Паша наконец смягчился? Решил помириться с детьми?
К вечеру квартира наполнилась напряжённым гомоном. Ольга, деловитая, в строгом костюме, целовала воздух возле маминой щеки. Игорь с женой расположились в гостиной.
— Чай будете? Или кофе? У меня турка новая, — Галина кружила между кухней и комнатой.
— Мам, сядь уже, — Ольга похлопала по дивану. — Отцу слово.
Павел прошёлся перед сервантом, заложив руки за спину, словно лектор перед важным выступлением.
— Короче, я всё решил, — он остановился, оглядел всех присутствующих. — Мы с вашей матерью разводимся.
Галина замерла, ощущая, как комната начинает кружиться.
— Тридцать лет — достаточный срок, чтобы понять, что жизнь проходит мимо, — продолжал Павел, не глядя на жену. — Квартиру нужно продать и разделить деньги.
— Но… мы же… — Галина хотела сказать про внуков, про вышитый плед, который грел их зимними вечерами, про альбомы с фотографиями. Но слова застряли где-то внутри.
— Мам, ты что, не слышала? — Ольга смотрела с лёгким раздражением. — Пап, ты уверен? В твоём возрасте…
— В моём возрасте ещё можно пожить для себя, — отрезал Павел. — Ваша мать сама виновата. Ни развития, ни интереса к жизни — только вечное брюзжание.
— Я не брюзжу, — тихо возразила Галина.
— Вот! — Павел театрально указал на неё. — Даже сейчас ты думаешь только о том, как выглядишь в глазах детей. А обо мне ты подумала? Тридцать лет бубнежа и упрёков!
Игорь нервно побарабанил пальцами по подлокотнику.
— Вы сами разбирайтесь. Мы с Леной на следующей неделе в отпуск. Так что не втягивайте нас.
Ольга поправила причёску, избегая смотреть на мать.
— Пап, я поговорю с риелтором. Если что, моя подруга может помочь с продажей. Только документы соберите.
— А я куда денусь? — голос Галины прозвучал так тихо, что все замолчали.
Повисла неловкая пауза. Потом Павел хмыкнул:
— Разберёшься. Ты же всегда хвасталась, какая ты самостоятельная. Вон, сколько носков перештопала за свою жизнь.
Игорь и Ольга переглянулись, но промолчали. Галина увидела в их глазах что-то похожее на облегчение. Словно нашлось оправдание их отстранённости.
— Так, значит… — Галина провела рукой по скатерти, разглаживая несуществующие складки.
— Значит, всё, — отрезал Павел. — Завтра пойдём к нотариусу. Я уже договорился.
Чайник на кухне запел пронзительную ноту. Галина механически поднялась, чтобы выключить газ. На кухне, среди привычных запахов и звуков, она прислонилась к холодильнику.
«Тридцать лет. Тридцать лет как один день. И всё — коту под хвост?»
Утро встретило Галину Петровну серым дождём за окном. Она механически заправила постель, застелив половину кровати — ту, где всегда спал Павел. Привычка оказалась сильнее вчерашнего потрясения.
Нотариус, полноватый мужчина с аккуратными усиками, долго перебирал документы. Галина смотрела на его руки — ухоженные, с коротко подстриженными ногтями — и думала, что никогда не видела таких у мужа. У Павла всегда были заусенцы и въевшаяся чернота под ногтями.
— Ставьте подпись здесь и здесь, — нотариус протянул ручку.
— А можно сначала прочитать? — Галина придвинула бумаги.
— Господи, да что там читать! — Павел нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. — Не тяни резину. Соглашение о разделе имущества.
— Я же имею право знать, что подписываю, — Галина всматривалась в мелкий шрифт, буквы расплывались перед глазами.
— Тут написано, что я отказываюсь от квартиры… Паш, но мы же договаривались разделить…
— Галя, ты в своём уме? Какое разделить? На что мне половина? Мне нужно жильё, понимаешь?
— А мне?
Нотариус деликатно покашлял.
— Может, вам стоит обсудить это наедине? Я могу…
— Не нужно, — отрезал Павел. — Галя просто капризничает. Ей есть куда пойти — к дочери или к сыну.
— Но они не предлагали, — растерянно произнесла Галина.
— А ты спросила?
Странно, но в этот момент Галина подумала не о квартире. Она вспомнила, как тридцать лет назад они с Павлом клеили обои в их первой «однушке». Он держал стремянку, пока она балансировала наверху. «Не бойся, я тебя держу,» — говорил он тогда.
— Я позвоню детям, — ручка дрожала в её руке.
Телефонный разговор с Ольгой оказался коротким.
— Мам, у нас двухкомнатная, сама знаешь. Коля работает из дома, мне тоже нужен кабинет. А вы с папой… вы же взрослые люди, сами разберётесь, правда?
Игорь ответил не сразу. В трубке слышался детский смех и шум телевизора.
— Мам, ну ты даёшь! У нас ремонт, помнишь? Мы вторую спальню только начали доделывать… Может, с подружками поживёшь пока?
Галина вернулась в кабинет нотариуса, чувствуя, как внутри разрастается холодная пустота.
— Ну что, поговорила? — Павел выглядел почти довольным. — Видишь, я был прав.
Галина поставила подпись там, где указывал нотариус. Буквы расплывались перед глазами, а рука двигалась словно сама по себе.
Шкаф в прихожей оглушительно скрипнул, когда Павел распахнул дверцы. За тридцать лет Галина так и не смазала петли — всё руки не доходили. Теперь этот скрип казался насмешкой.
— Паш, ты куда это складываешь? — Галина стояла в дверном проёме, наблюдая, как муж методично укладывает рубашки в чемодан.
— А что, не видно? Съезжаю.
— Сейчас? Мы же договаривались, что сначала найдём покупателя…
Павел выпрямился, окинув жену оценивающим взглядом.
— Знаешь, я подумал — зачем ждать? Квартира пока твоя, живи. А когда найдётся покупатель, съедешь к детям. Так будет честнее.
— А ты куда сейчас? — вопрос прозвучал беспомощно.
— К Витальичу. Он сдаёт комнату в трёшке. Нормально так, с ремонтом, — Павел достал из кармана бумажник и принялся пересчитывать купюры. — Кстати, я снял деньги с нашего счёта. Тебе оставил двадцать тысяч на первое время.
— Всё снял? — Галина прислонилась к косяку, чувствуя лёгкое головокружение. — Там же было… на похороны… на чёрный день…
— Ой, только не начинай! — Павел поморщился. — Какой ещё чёрный день? Мы всю жизнь на этот чёрный день копили, а он так и не наступил. Хватит. Поживи пока здесь, а там видно будет.
В коридоре зазвонил телефон. Галина машинально двинулась к нему, наступив на развязавшийся шнурок домашней тапочки. Мелочь, но отчего-то именно она заставила глаза наполниться слезами.
— Мама? — в трубке звучал голос Ольги. — Ты как там?
— Нормально, доченька, — Галина поспешно вытерла глаза. — Папа вот… вещи собирает.
— Да? Уже? — в голосе дочери послышалось облегчение. — Ну и правильно, чего тянуть? Слушай, мам, я тут подумала… У тебя же шуба есть, норковая. Помнишь, папа дарил на юбилей?
— Помню, конечно, — Галина улыбнулась, вспомнив, как они с Павлом выбирали эту шубу. Он тогда взял кредит, выплачивали почти год.
— Ты бы её продала. Сейчас не сезон, конечно, но всё равно тысяч пятьдесят выручишь. На первое время хватит.
— Ты думаешь? — растерялась Галина. — Но это же папин подарок…
— Мам, ты что, не понимаешь? Тебе деньги нужны будут. И… — Ольга замялась, — и нам с Игорем будет спокойнее. А то знаешь, как это бывает — сегодня денег нет, завтра звонок: «Доченька, выручай».
Галина крепче сжала трубку.
— Я никогда у вас не просила.
— Ну вот и не начинай, — отрезала Ольга. — Мам, мне пора, совещание. Целую!
В трубке раздались короткие гудки.
Галина медленно вернулась в прихожую. Павел уже застегнул чемодан и теперь надевал плащ.
— Ты всё-таки уходишь? — она по привычке поправила ему воротник.
Он дёрнул плечом, сбрасывая её руку.
— Галь, ну не усложняй. Мы с тобой не двадцатилетние, чтобы сопли размазывать. Пожили вместе, хватит.
— А помнишь, — она провела рукой по шероховатой ткани плаща, — ты меня с выпускного забирал, под дождём стоял с цветами. Промок весь.
— Бога ради, только не начинай, — поморщился Павел. — Лучше подумай, куда переедешь, когда я квартиру продам.
— Но как же дети? Внуки? — Галина смотрела на него с недоумением. — Мы же семья…
— Семья? — Павел хмыкнул. — Ты со своими внуками три года не виделась! Только фотографии в телефоне показываешь — смотри, какие у меня хорошенькие. А они тебя не знают совсем.
— Зачем ты так? — она отшатнулась, словно от удара.
— Правду говорю! — он подхватил чемодан. — Так, ладно. Пойду. Я на связи, если что понадобится для продажи.
Дверь захлопнулась. Галина опустилась на пуфик в прихожей, не в силах пошевелиться. Потом медленно прошла на кухню и включила чайник. Машинально достала две чашки, поставила на стол. И только глядя на вторую чашку, вдруг осознала: пить чай больше не с кем.
Дни потянулись пустые и одинаковые. Галина иногда ловила себя на том, что разговаривает с фотографиями мужа и детей, стоящими на трюмо. Рассказывала им о сериале, который смотрела накануне, или о новой распродаже в соседнем магазине. А потом вдруг умолкала, словно вспомнив, что никто её не слышит.
В среду утром раздался звонок. На пороге стоял Игорь. Непривычно серьёзный, с папкой документов подмышкой.
— Мам, привет. Я ненадолго.
— Игорёшенька! — она бросилась обнимать сына. — Проходи скорее. Я сейчас чайник поставлю. У меня печенье есть, то самое, которое ты любишь…
— Мам, — он мягко отстранился, — не надо чай. Я по делу. Вот, — он протянул ей бумаги, — тут сравнительный анализ цен на квартиры в районе. Я посмотрел, за вашу можно выручить хорошую сумму.
— Сынок, — Галина растерянно взяла папку, — да зачем мне это? Я не хочу продавать…
Игорь прошёл в комнату и сел за стол, раскладывая документы.
— Мам, мы же всё решили. Вот тут смета расходов, тут примерный расчёт вашей доли. Папа просил всё объяснить.
— А сам почему не пришёл? — Галина так и осталась стоять в дверях.
— У него… дела, — Игорь отвёл взгляд. — Он просил передать, что нужно поторопиться. У него там… планы.
— Какие ещё планы? — она медленно подошла к столу, вглядываясь в цифры на бумагах.
Игорь помолчал, потом вздохнул:
— Он с Людмилой Васильевной встречается. Ну, помнишь, бухгалтер с его работы. Они вроде как… ну, вместе теперь.
Галина опустилась на стул напротив, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Давно?
— Не знаю, — Игорь пожал плечами. — Но квартиру они хотят общую покупать. Поэтому и торопят с продажей.
Комната поплыла перед глазами. Где-то на краю сознания Галина отметила, что её руки начали дрожать. «Только не при Игоре, только не при нём,» — стучало в висках.
— Мам, ты в порядке? — голос сына доносился словно издалека.
— Да, всё хорошо, — она попыталась улыбнуться. — Просто неожиданно.
— Я думал, ты знаешь, — Игорь смущённо потёр переносицу. — Они же давно… Ну, в общем, не важно.
— Давно? — эхом отозвалась Галина. — То есть ещё до развода?
— Мам, слушай, это не моё дело. И не твоё уже, если честно, — он начал нервно собирать бумаги. — Я просто принёс документы, как папа просил.
— А я? — голос Галины вдруг стал неожиданно твёрдым. — Меня кто-нибудь спросил, что я буду делать? Куда пойду? Как буду жить на старости лет?
— Мам, ну не драматизируй, — Игорь поморщился, напомнив в этот момент отца. — У тебя же пенсия есть.
— Девять тысяч, Игорёш. Девять тысяч на всё про всё. И то большую часть я вам с Олей отдаю.
— Да ладно! Когда это было? — он раздражённо дёрнул плечом, и снова этот жест, такой знакомый, такой павловский.
— В прошлом месяце, — тихо сказала Галина. — Ольге на машину, тебе на ремонт.
— А, ну да, — Игорь растерянно кивнул. — Но это же… это же семья, мам. Родные же люди.
— Родные, — эхом отозвалась она, глядя на сына и видя в нём только отца. Те же жесты, та же интонация.
— Ладно, мне пора, — он поднялся. — Ты изучи документы. И собирай потихоньку вещи. Риелтор приведёт первых покупателей в понедельник.
— В понедельник?! — Галина вскочила. — Но это через три дня!
— Мам, ну чего тянуть? — Игорь уже шёл к двери. — Папа просил ускорить процесс. И вообще, это же ваша квартира, не моя. Вы сами решайте.
Когда за сыном закрылась дверь, Галина долго стояла посреди коридора. Потом медленно прошла в спальню и открыла платяной шкаф. Старая норковая шуба висела в чехле, нетронутая с прошлой зимы. «Ты бы её продала», — вспомнились слова Ольги.
Галина сняла чехол, провела рукой по мягкому ворсу. И вдруг резко содрала шубу с вешалки, бросила на кровать, лихорадочно ища в комоде ножницы.
Первый надрез по шву она сделала, почти не дыша. Потом ещё и ещё. Подкладка затрещала, обнажая дорогой мех. А потом что-то звякнуло, упав на пол.
Галина наклонилась и подняла маленький серебряный ключ. В памяти мелькнула картина: Павел в их годовщину, протягивает коробочку. «Вот, дорогая, ключ от нашего нового банковского сейфа. Храни его, как талисман. Это наше будущее.»
Сейф, про который она почти забыла.
Она опустилась на кровать, сжимая ключ в ладони. Ощущение беспомощности вдруг сменилось чем-то похожим на злость. Тридцать лет она была хорошей женой. Хорошей матерью. А что получила взамен?
«Ты просто капризничаешь», — вспомнились слова Павла.
Галина сжала ключ так сильно, что металл впился в кожу.
Отделение банка встретило Галину прохладным кондиционированным воздухом и настороженным взглядом охранника. Она одёрнула новый сиреневый жакет — единственную обновку за последние три года — и решительно направилась к стойке.
— Здравствуйте. Мне нужно попасть в ячейку, — её голос звучал тише, чем хотелось бы.
— Ваши документы, пожалуйста, — девушка-операционист даже не подняла глаз от монитора.
Пока оформлялись бумаги, Галина сжимала в кармане серебряный ключ, словно талисман. Потом последовала за сотрудницей банка в хранилище.
Ячейка открылась с тихим щелчком. Внутри лежал пакет с документами и конверт. Толстый, перетянутый резинкой.
— Я оставлю вас, — сказала сотрудница. — Звоните, когда закончите.
Дрожащими руками Галина открыла конверт. Внутри были доллары — аккуратные пачки новеньких купюр. И записка, написанная знакомым почерком: «На чёрный день. Не трать на всякую ерунду.»
Она пересчитала деньги. Сорок тысяч долларов. Их с Павлом сбережения на старость, о которых он якобы «забыл», снимая всё с банковского счёта. Она помнила каждую вложенную копейку — урезанные расходы, отложенные покупки, годы экономии.
— Всё в порядке? — заглянула сотрудница.
— Да, вполне, — Галина улыбнулась. — Я закончила.
Выйдя из банка, она впервые за долгое время почувствовала что-то похожее на свободу. Присела на скамейку в сквере напротив, достала телефон.
— Оля? Это мама, — она говорила спокойно, почти безмятежно. — Ты не могла бы посоветовать хорошего риелтора? Я решила купить себе квартиру.
— Что?! — в голосе дочери звучало неприкрытое изумление. — Мам, а как же… Там же денег мало будет от продажи…
— У меня есть сбережения, — Галина смотрела, как напротив молодая мама кормит сына мороженым. — И ещё… Оля, я не смогу больше помогать вам с деньгами. Прости.
Повисла пауза.
— Мам, ты в порядке? — в голосе дочери звучала тревога.
— Да, милая. Пожалуй, впервые за долгое время.
Вечером она сидела на кухне, перебирая старые фотографии. Вот Павел держит на руках новорождённую Олю. Вот они всей семьёй у моря. Игорь с разбитой коленкой — она тогда так испугалась… Фотографии — как годовые кольца на срезе дерева. Вся её жизнь.
Звонок в дверь прозвучал неожиданно громко.
На пороге стоял Павел. Осунувшийся, с кругами под глазами.
— Галь, нам надо поговорить. Я слышал, ты нашла ключ от сейфа.
— Да, — она спокойно смотрела на человека, с которым прожила тридцать лет. — Нашла.
— Там мои деньги, — в его глазах мелькнуло что-то похожее на страх. — Верни их.
— Нет, Паша. Это наши деньги. Мои и твои. А теперь — только мои.
Она закрыла дверь, оставив его на площадке, и прислонилась к прохладному дереву. За дверью слышалось тяжёлое дыхание, потом удаляющиеся шаги.
Галина вернулась на кухню, собрала фотографии и убрала их в старую коробку из-под конфет. Подошла к окну. Город жил своей жизнью — шумной, быстрой, полной возможностей.
— Пора учиться жить одной, — сказала она своему отражению в тёмном стекле.
