— Не лезь, твоя мать снова драматизирует! — оттолкнул Катю отец. — Мы сорок лет ссоримся и миримся. Нечего за нее вступаться, сама виновата.
— Перестань ее тиранить! — в очередной раз потребовала Катя. — Мама заслуживает лучшего.
Сорок лет Мария жила в страхе. Каждый день просыпалась с мыслью: «Только бы не разозлить». Муж Виктор был не просто строгим, он контролировал ее во всем. Он просматривал ее телефон по ночам, проверял чеки из магазина, выбирал, с кем жене общаться.
– Ты куда собралась? – Виктор оторвался от газеты, когда Мария потянулась за курткой в прихожей.
– К Тане… На чай. Я говорила вчера, – Мария ссутулилась, словно пытаясь стать меньше.
– Не помню такого, – он отложил газету и медленно встал с кресла. – А уж вырядилась! Ты обед на завтра приготовила? Рубашки мои погладила?
– Да, все сделала, – торопливо кивнула она. – Я на час… Максимум полтора.
Виктор подошел ближе, Мария инстинктивно сделала шаг назад, спина уперлась в вешалку.
– Ты без меня никто, – он говорил тихо, почти ласково, отчего мурашки бежали по ее коже. – Помни это, не забывай. Кому ты нужна в твоем возрасте? Костлявая, с морщинами, вторсырье, только мне и сгодишься в роли прислуги.
Он провел пальцем по ее щеке, это была не ласка, он будто клеймо ставил. Мария замерла, боясь шелохнуться, в такие моменты она забывала, как дышать.
– Вот это платье сними, – Виктор осмотрел ее наряд. – Что это за узор веселенький? Коричневое надевай, приличное. И серьги эти дурацкие сними.
– Но это подарок от Кати, – еле слышно возразила Мария. – От дочери нашей, мне они нравятся.
– Безвкусица, – отрезал Виктор. – Как будто из киоска на остановке. Не позорь меня перед людьми.
Мария механически сняла серьги, маленькие серебряные листочки, которые дочь подарила ей на день рождения. Пальцы дрожали, когда она прятала их в карман.
– Ну и чего встала? – рявкнул вдруг Виктор. – Иди переодевайся! Или передумала к своей подружке идти?
– Иду… Сейчас… – она метнулась в спальню, вытирая выступившие слезы.
Дом был клеткой, каждый шаг выверен, слово обдумано. Ловушки повсюду, неизвестно, что выведет из себя Виктора в следующую секунду. Не так посмотрела, не то сказала, ужин остыл, чашку не туда поставила.
– Будешь через час, иначе дверь на цепочку запру, на коврике будешь спать! – крикнул Виктор ей вслед. – И трубку бери сразу, когда я звоню. Поняла меня?
Мария кивнула, хотя он уже не видел ее. Привычка всегда соглашаться, кивать, бояться была у жены Виктора в крови.
«Ты без меня никто», – эти слова намертво отпечатались в сознании Марии. Сколько раз она слышала их за сорок лет? Тысячу, две? Мария уже и сама верила, что это правда. Что она – пустое место, пыль, никто.
Долгие годы Мария терпела, сжималась в комок, когда он кричал, прятала синяки под длинными рукавами, извинялась за то, чего не делала. Думала: «Ну а куда я пойду? Дочь выросла, жизнь уже прожита».
Катя давно звала ее к себе, но Мария всегда находила отговорки. Стыдно перед людьми, поздно что-то менять, страшно остаться одной.
Дома она сняла пальто, аккуратно повесила на плечики, чувствуя себя шпионкой на задании. Бросила взгляд на часы — успела вернуться вовремя. Сердце все еще колотилось от того разговора с Таней.
— Маш, ты когда-нибудь думала… Ну уйти от него? — спросила подруга, опустив глаза в чашку.
— Таня, ну ты что… — Мария нервно хихикнула, оглядываясь, будто Виктор мог их подслушивать даже здесь. — В моем возрасте? Да кому я нужна…
Она сама не заметила, как повторила его слова, Таня только вздохнула и сжала ее руку.
— Рассказала бы ты все дочери, да и уходила. У Кати же своя квартира, — напомнила она. — Не на улице останешься. Все лучше, чем век коротать с этим твоим… Деспотом карманным.
— Не знаю… Разводиться, заново привыкать к одиночеству, — Мария пожала плечами. — Он вроде даже шаркает ногами уютно.
— Ага, а орет — заслушаешься, — оборвала ее подруга. — Маш, поверь, в одиночестве есть свои преимущества.
На кухне Мария достала из холодильника кастрюлю с борщом. Виктор любил поесть после работы, и не дай бог, если обед не готов вовремя. Теперь он был на пенсии, по утрам гулял в парке, играл в домино с мужиками. А потом требовал обед.
— Что у тебя в кармане? — голос Виктора за спиной заставил ее вздрогнуть и едва не выронить кастрюлю.
— Где, ты о чем? — Мария растерянно обернулась.
— В кармане, глухая ты! — он шагнул к ней. — Что там звенит?
Она опустила руку в карман пальто и нащупала серьги, совсем забыла про них.
— Это просто серьги, которые ты не разрешил надеть, — голос предательски дрогнул.
Виктор вырвал серьги из ее ладони, рассмотрел, презрительно хмыкнул.
— Я же сказал, дешевка. А ты все равно таскаешь. За спиной у меня! — он сжал серьги в кулаке. — Ты меня за дурака держишь?
— Нет, что ты… Я просто забыла…
Виктор швырнул в стену тарелку, стоявшую на столе, осколки разлетелись по полу.
— Ты забыла, — передразнил он. — Ничего не помнишь! Кроме того, как мне нервы мотать! Я дома даже покоя не вижу!
Мария молча опустилась на колени и стала собирать осколки.
— И это все из-за тебя! — продолжал кричать Виктор. — Если бы не твоя дурацкая оплошность в прошлом году, я бы все еще работал! А теперь на мое место другого взяли. Если бы ты не таскалась по своим подружкам, а больше внимания мне уделяла, я не загремел бы с давлением в больницу! Все ты виновата!
Мария подняла голову и вдруг увидела его по-другому. Не грозная фигура, а просто стареющий мужчина с красным от гнева лицом и редеющими волосами. Который швыряет посуду и обвиняет ее во всех своих бедах.
И тут что-то щелкнуло внутри, как будто замок открылся. Она осознала, если отложить развод сейчас, то он не случится никогда. Умрет в этой клетке, так и не узнав, каково это — дышать полной грудью.
На следующий день Мария решительно написала заявление на развод. Катя сама отвезла мать, помогла все заполнить и оплатить пошлину. Она это решение полностью поддержала.
Когда Виктор узнал, он рассмеялся. У него даже морщинки вокруг глаз собрались — так искренне веселился. Мария стояла перед ним, крепко сжимая в руках сумку.
— Это что за цирк? — муж небрежно бросил бумаги на журнальный столик. — Ты совсем сдурела на старости лет?
— Я подала на развод, — голос звучал тихо, но твердо. — Больше не могу так жить, Витя.
— Ага, — он снова хохотнул. — А ты подумала, куда денешься? В твоем возрасте? Сними розовые очки. Кому ты нужна, старуха, кроме меня?
Мария молчала, глядя в пол. Так безопасней — не смотреть ему в глаза. Виктор подошел ближе, она чувствовала запах его одеколона, тяжелый и удушливый.
— Думаешь, найдешь себе кого-то? — его голос стал вкрадчивым. — В шестьдесят три года? С твоей-то мизерной пенсией и болячками?
— Я не ищу никого, — тихо ответила Мария. — Я хочу просто жить сама по себе. Без тебя.
— Жить? — теперь он откровенно издевался. — И как ты представляешь эту свою… Самостоятельную жизнь? Квартиру снимать будешь? На какие шиши? Или к дочери под крыло побежишь? Думаешь, ей нужна старая мать на шее?
Мария наконец подняла глаза. В них больше не было страха, только усталость.
— Катя знает. И поддерживает меня, позвала жить к себе. А ты можешь подавиться этой квартирой, столько лет меня ей упрекал. Так и прожили под боком у твоих родителей до старости. Ничего своего не заработал, наследничек.
В глазах Виктора что-то дрогнуло, недоверие, смешанное с тревогой. Но он быстро взял себя в руки.
— А ты и поверила! Она просто тебя жалеет. А как увидит, что ты всю жизнь ломаешь своими капризами…
— Папа, — голос Кати прозвучал так неожиданно, что они оба вздрогнули. — Хватит, маму я не брошу.
Дочь стояла в дверях гостиной, невысокая, с отцовскими чертами лица. Она смотрела на Виктора без страха, прямо. Так, как Мария не умела глядеть все эти годы.
— Что значит хватит?! — взвился Виктор. — Иди-ка сюда, доча. Скажи матери, что она сошла с ума!
Мария съежилась, ожидая, что сейчас все рухнет. Но Катя спокойно подошла и встала рядом с матерью, положила руку ей на плечо.
— Мама совершенно здорова и в своем уме. А вот ты, папа, хлебнул бы, что ли, успокоительного.
— Ты… — Виктор задохнулся от возмущения. — Что себе позволяешь, соплячка?! Я твой отец!
— А она моя мать, — просто ответила Катя. — И мне тридцать восемь, пап, поздновато так меня называть.
Мария почувствовала, как по щекам текут слезы. В последнее время она часто плакала, от страха, от боли, от унижения. Но сейчас — от облегчения.
— Мы уезжаем сегодня, — продолжила Катя. — Вещи мамы я уже собрала, машина внизу.
— Никуда вы не поедете! — Виктор стукнул кулаком по столу. — Я запрещаю, я хозяин в доме!
Катя только покачала головой, в уголках ее губ появилась печальная улыбка.
— Ты столько лет унижал ее… И даже сейчас не спросил, почему она уходит. Ты просто орешь, что она должна остаться. Но я не позволю сломать ее, — твердо сказала дочь.
Виктор застыл с открытым ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Он переводил взгляд с жены на дочь и обратно, пытаясь осмыслить происходящее.
— Мама, давай возьмем твое пальто? — Катя взяла мать под локоть.
— Вот как, значит? Сговорились? — голос Виктора зазвенел от ярости. — Решили все за моей спиной?
Она помогла матери надеть пальто, Мария двигалась механически, будто во сне. Неужели это происходит наяву? Она действительно уходит?
— А потом я стала замечать, — продолжала Катя, застегивая пуговицы на маминой одежде, как маленькому ребенку. — Мама вздрагивает от каждого звука. Замолкает, когда ты входишь в комнату, прячет глаза… И синяки.
— Врешь ты все! — рявкнул Виктор, делая шаг к ним. — Не было такого, сама она неловкая, падает все время!
Мария инстинктивно отшатнулась, заслоняя дочь собой. И этот жест сказал больше любых слов.
— Вот видишь? — тихо произнесла Катя. — Она до сих пор боится, что ты и меня ударишь.
— Я никогда… — начал было Виктор, но осекся, сбитый с толку. — Что за бред! Я о вас заботился, все для семьи делал!
— А помнишь, как на мой семнадцатый день рождения разбил сервиз, потому что гости задержались на полчаса? — голос Кати звучал почти спокойно, только спина под курткой вся промокла от пота. — А как мама потом неделю ходила с разбитой губой?
— Она сама упала, — пробормотал Виктор, отводя глаза.
— И когда я окончила институт, ты порвал мою дипломную работу, потому что я не посоветовалась с тобой при выборе темы, — Катя говорила так, словно зачитывала список покупок, но каждое слово било в цель.
Виктор стоял, сжав кулаки. Вены вздулись на его шее, он смотрел на них, как загнанный в угол зверь, с яростью и непониманием.
— Ты что, против отца? — рявкнул он, последний раз пытаясь применить свою власть.
— Нет, папа, — ответила дочь и взяла мать за руку. — Я просто за маму.
Простые слова, но они прозвучали, как приговор. Виктор открыл рот, закрыл, снова разинул и не нашел что сказать. Все заготовленные фразы, привычные способы давления вдруг стали бессмысленными.
— Такси ждет внизу, — мягко сказала Катя матери. — Пойдем, не будем водителя задерживать.
Мария кивнула, ноги не слушались, но она заставила себя сделать шаг к двери. И еще один.
— Стойте немедленно, никто никуда не идет! — Виктор наконец обрел дар речи. — Вы… Вы не можете просто так уйти! Куда ей нужно, зачем? Мы нормально живем.
— Подальше от тебя, папа, — ответила Катя, придерживая дверь. — Просто жить, без страха.
— Пожалеешь, приползешь обратно, а я не пущу! — пригрозил Виктор жене, встав в проеме двери. — Наслушалась Катьку, а жить надо своим умом. Мы сорок лет в браке!
— Отойди, — настойчиво оттеснила его дочь, крепче сжимая руку матери. — Ма, нам пора, ты все вещи взяла?
— Раскомандовалась тут!
Отступив, Виктор прошел на кухню, где было окно во двор, открыл холодильник. Есть не хотелось, но надо было чем-то заняться. Взгляд упал на кастрюлю с борщом, мужчина схватил ложку и начал с мстительной ухмылкой есть его прямо так, без тарелки.
Через два месяца Мария сидела в небольшой квартире дочери на диване, застеленном клетчатым пледом, и хвасталась обновками. Первые дни она вздрагивала от каждого шороха, просыпалась в холодном поту, готовая извиняться. Но постепенно страх отступал.
Она устроилась поваром в маленькое кафе с домашней кухней, где уже работала Катя, чтобы не быть дочери обузой. И вот уже получила первую зарплату. Катя слушала ее и улыбалась. Конечно, впереди еще был развод, но уже сейчас она видела, что мама справляется куда лучше, чем можно было ожидать после сорока лет отцовской диктатуры.
