— Всё украла! До последней серёжки, — Тамара Ивановна с грохотом захлопнула крышку старого комода. — Как можно было довериться этой… этой…
— Танюш, да ты толком расскажи, может, не пропало ничего? Закатилось куда-нибудь, — Людмила, соседка с третьего этажа, суетливо переставляла чашки на столе. — Ты же сама меня просила присмотреть за твоими вещами, пока в больнице лежала.
— Людк, да ты что? Она тут три дня хозяйничала! — Тамара замерла, держась за полку старого серванта. — Она даже мамины серьги взяла. Бабушкины! Те самые, с янтарём. А часы папины? Как я теперь Кольке их подарю, когда ему восемнадцать исполнится?
— Да ладно тебе. Сестра всё-таки, не чужой человек, — Людмила опустилась на краешек дивана.
— Сводная. Нинка мне — сводная сестра по матери, — Тамара в сердцах швырнула тряпку на комод. — И явилась через десять лет, как на похороны не приехала. Ни на мамины, ни на папины! А теперь вот… нагрянула.
Людмила налила в чашки чай, неловко пытаясь сменить тему.
— Смотри, какой крепкий получился. Тебе с сахаром или с вареньем? Я смородиновое принесла, сама закатывала.
— Да какое варенье, Люд! — Тамара всплеснула руками. — Ты понимаешь, о чём я? Она мне мозги пудрила про то, что навести порядок хочет в доме, разобрать вещи родителей… А сама!
На секунду Тамара замерла, потом словно опомнилась и бросилась к ящику стола.
— Фотоальбом! — её пальцы судорожно перебирали стопки бумаг. — Тот, где наши с ней детские снимки. Где мы с мамой на юге, где папа на рыбалке…
Тамара выдвинула ящик до конца, почти вытащив его из пазов стола. На дне что-то блеснуло. Она резко наклонилась и подняла небольшую брошь.
— Надо же, эту оставила, — сказала она с горечью. — Стекляшка какая-то, даже не серебро.
— Может, забыла впопыхах? — неуверенно предположила Людмила.
— Нет, Люд. Нинка ничего не забывает. Помнишь, у папы коллекция была? Монетки старинные, он их годами собирал. Всё! Коробочки пустые! А ведь обещала позвонить, когда вещи разберёт…
Внезапно в дверь позвонили. Тамара вздрогнула, вопросительно посмотрела на Людмилу. Звонок повторился — настойчиво, длинно.
— Может, Нинка вернулась? — прошептала Людмила.
Тамара решительно направилась к двери. На пороге стояла Нина — элегантная, подтянутая, в светлом пальто. В руках — объёмный пакет.
— Привет, сестрёнка! — она широко улыбнулась. — А я тебе гостинцы привезла. И вещи наши родительские. Разобрала, как обещала.
Тамара молча посторонилась, пропуская сестру в квартиру.
— А я смотрю, ты чаи гоняешь, — Нина кивнула на кухню, где сидела растерянная Людмила. — Здравствуйте, Людочка! Всё такая же красавица. А мы с Танюшей сейчас выпьем по чашечке, и я покажу, что привезла. Там есть на что посмотреть!
Тамара стояла, не двигаясь с места, глядя на улыбающуюся сестру.
— Ты чего застыла, Танюш? — Нина поставила пакет на тумбочку. — Неужели не рада меня видеть?
Нина распаковывала пакет, методично выкладывая вещи на диван. Тамара стояла в стороне, скрестив руки.
— Вот, смотри, какая милая брошка у мамы была. Помнишь, она её по праздникам надевала? — Нина протянула небольшую коробочку. — И ещё вот эти заколки. Я думаю, они тебе пойдут.
— А серьги где? — голос Тамары звучал глухо.
— Какие? — Нина продолжала улыбаться, доставая из пакета очередную коробку.
— Бабушкины. С янтарём.
Нина на мгновение замешкалась, но тут же непринуждённо взмахнула рукой.
— Танюш, не помню таких. Может, мама их давно продала? Или подарила кому?
Тамара сжала зубы.
— И часы отцовские. Золотые. Те, что ему на пятидесятилетие дарили.
— А, эти! — Нина хлопнула себя по лбу. — Я же их в ремонт отдала. Механизм барахлил, стрелки заедали. Ты же хотела их Кольке передать?
Людмила поднялась с дивана, нервно одёргивая кофту.
— Я, наверное, пойду. У меня там пирог в духовке…
— Посиди ещё, Люд, — Тамара впервые за вечер улыбнулась. — Нина же чай не попила. И ты не рассказала, как внучка поступила. В институт-то взяли?
Нина недовольно поджала губы, но продолжила рыться в пакете.
— Кстати, Танюш, вот фотоальбом. Тот самый, с нашего юга. Помнишь, как папа нас на катере катал? Мне было страшно, а ты смеялась.
Тамара молча взяла альбом, пролистала несколько страниц. Её лицо изменилось.
— Здесь половины фотографий нет.
— Да ты что? — искренне удивилась Нина. — Альбом старый, наверное, выпали, когда переезжала. Я ведь сейчас в другой город перебираюсь, работу новую нашла.
— И монеты папины? Тоже выпали? — Тамара рывком закрыла альбом.
— Какие монеты? — в глазах Нины мелькнула тревога.
Людмила кашлянула, привлекая внимание:
— А я вот думаю, Ниночка, может, ты что-то перепутала? Забыла, где положила? Память у нас с возрастом уже не та…
Нина хмыкнула.
— У меня с памятью всё в порядке, спасибо за беспокойство.
— Тогда где мамины серьги? — Тамара говорила тихо, почти шёпотом.
— Тань, ты что, обвиняешь меня? — Нина вскинула брови. — Свою родную сестру?
— Сводную, — уточнила Тамара. — Будто ты когда-то об этом забывала.
Нина подошла к окну, задумчиво проводя пальцем по подоконнику.
— Пыльно у тебя. Мама бы не одобрила, — она вдруг резко развернулась. — А сережки, может, ты сама куда-то задевала? В больнице лежала, потом вернулась… Память шалит?
Тамара вспыхнула:
— Людмила может подтвердить. Когда я в больницу ложилась, всё на месте было!
— Ну, Людочка тут ни при чём, — Нина ласково улыбнулась. — Она же не в шкафах у тебя рылась. Правда, Люд?
Людмила растерянно переводила взгляд с одной сестры на другую.
— Я… я только цветы поливала…
— Вот-вот, — Нина снова открыла свой пакет. — А вообще, Танюш, знаешь что? Обидно мне. Я к тебе со всей душой, а ты меня в воровстве обвиняешь.
— Я не обвиняю, — сдержанно ответила Тамара. — Я просто хочу знать, куда делись вещи.
— Может, соседи? — Нина понизила голос до шёпота. — Ты ведь ключи всему подъезду раздаёшь. Людмила вот заходит когда хочет…
— Нина! — возмутилась Тамара. — Как тебе не стыдно!
— А кто ещё мог? — Нина пожала плечами. — В квартиру забраться элементарно. Первый этаж, окна старые… Кстати, я тебе новые шторы привезла. Смотри, какие красивые!
Она достала из пакета свёрток ткани.
— Не меняй тему, — Тамара скрестила руки на груди. — Ты была здесь три дня. Одна. И когда уехала, я обнаружила пропажу.
— Ой, Тань, — Нина показательно закатила глаза. — А может, их и не было вовсе? Может, ты всё придумала? У тебя же с головой… — она выразительно покрутила пальцем у виска, — …после инсульта не всё в порядке.
Людмила охнула. Тамара побледнела.
— Ниночка, не надо так, — попыталась вмешаться Людмила. — Таня в полном порядке.
— Да я же любя! — Нина снова заулыбалась. — Сестра моя, самая близкая. С кем же ещё о здоровье говорить?
Тамара медленно опустилась на стул.
— Знаешь, что самое удивительное? — она невесело усмехнулась. — Я ведь тебе поверила. И про ремонт часов, и про выпавшие фотографии. Только вот сейчас поняла — ты никогда не вернёшься в этот город. Ты прощаешься. Навсегда.
— С чего ты взяла? — Нина нахмурилась.
— Ты сказала — переезжаешь. А твоя квартира? Машина? Друзья?
— Я их не держу, — Нина махнула рукой. — Свободная женщина. Меня Валера зовёт к себе, в Новосибирск.
— Валера? — переспросила Людмила. — Тот самый?
— Да, тот самый, — с вызовом ответила Нина. — Он бизнесмен теперь. Человек с положением.
— Женатый человек с положением, — уточнила Тамара. — Как обычно.
Нина вдруг с силой захлопнула пакет.
— Знаешь что, сестрёнка? Оставайся тут со своими фотографиями, сережками и прочим барахлом! А я буду жить в своё удовольствие. В конце концов, что мне родители оставили? Ничего! Всё тебе досталось!
— Ты даже на похороны не пришла, — тихо произнесла Тамара.
— А должна была? — Нина прищурилась. — Они меня всю жизнь попрекали, что я не их кровная. Что от первого брака! Что я не такая правильная, как ты!
— Не их кровная? — Тамара поднялась со стула. — Ты в своём уме? Ты дочь мамы, родная! Она тебя одну растила, пока отца твоего не стало! А когда за папу вышла, он тебя удочерил! Ты Нина Петровна, как и он — Пётр Сергеевич!
— Вот именно, — огрызнулась Нина. — Удочерил. Из жалости. А потом ты родилась, кровиночка. Всё тебе — и платья, и игрушки, и образование.
— Неправда! — Тамара ударила кулаком по столу. — Папа тебя обожал! Кто тебе свадьбу закатил? Кто квартиру купил?
Нина рассмеялась, но смех вышел натянутым.
— Отстань. Не хочу ворошить прошлое. Из-за тебя я в эту дыру городскую вернулась. Вещи родительские разобрать, проститься по-человечески… А ты меня в воры записала.
— Так отдай серьги, — Тамара смотрела прямо в глаза сестре. — И часы. И монеты. И фотографии верни.
— Не брала я ничего, — Нина отвернулась. — Сама куда-то задевала. После инсульта с памятью шутки плохи.
Людмила робко кашлянула:
— Может, чаю? Он совсем остыл…
— Хватит! — вдруг крикнула Тамара, и обе женщины вздрогнули. — Хватит вранья! Я знаю, что это ты, Нина. Видела тебя.
— О чём ты? — Нина напряглась.
— Я выписалась на день раньше, — медленно произнесла Тамара. — Хотела тебя обрадовать, сюрприз устроить. А увидела, как ты вещи паковала. В машину грузила.
— Глупости, — отрезала Нина, но голос её дрогнул.
— Я не стала заходить, — Тамара словно не слышала. — Подумала: может, у тебя правда работа новая, переезжаешь. Решила дать тебе закончить, не мешать. Вернулась на следующий день, когда ты уже уехала. И обнаружила…
Она замолчала, подошла к серванту, достала оттуда коробку, которую Нина не открывала.
— Вот, — Тамара высыпала содержимое на стол. — Пустые футляры от маминых украшений. От серёг, от колец, от брошей. Всё, что она мне перед смертью отдала. Сказала: «Береги, доченька, это память о нашем роде». Их тут не меньше чем на сто тысяч. А папины вещи? Часы, монеты, фотографии, ордена?
Нина молчала, глядя в сторону.
— Я знаю, зачем ты приехала, — продолжала Тамара. — Проверить, не заявила ли я в полицию. Узнать, что я помню. А ещё — забрать то, что не успела. Может, думала, я ещё в больнице?
— Ты бредишь, — сухо сказала Нина. — Совсем с катушек съехала.
— А что там ещё в пакете твоём? — Тамара кивнула на сумку. — Покажи.
— Нечего показывать, — Нина подхватила пакет. — Шторы только.
Она попятилась к двери, но Тамара оказалась быстрее. Выхватила пакет, заглянула внутрь.
— Вот они! — Тамара достала маленькую шкатулку. — Серьги! Вернуть мне решила, да? Когда поняла, что я всё видела?
— Дай сюда! — Нина попыталась отобрать шкатулку, но Тамара отступила. — Это мои! Мне мама отдала!
— Лжёшь! — Тамара открыла шкатулку. — Эти серьги носила ещё прабабушка! А ты…
Она осеклась. В шкатулке лежали другие серьги — стеклянные, дешёвая имитация янтаря. Тамара ошеломлённо покачала головой.
— Ты их продала, — прошептала она. — Продала и заменила подделкой. Думала, я не отличу?
— Не понимаю, о чём ты, — Нина выхватила шкатулку из рук сестры. — Какие подделки? Что за бред?
Людмила молча наблюдала за сценой, нервно теребя край своей кофты.
— Уходи, — тихо, но твёрдо сказала Тамара. — Уходи и больше не возвращайся. Никогда.
— С радостью! — Нина решительно направилась к двери. — Ненавижу этот дом. И тебя, и твои дурацкие обвинения!
Она резко развернулась уже на пороге:
— Знаешь, почему я не пришла на похороны? Потому что не хотела тебя видеть. Ты всегда была любимицей, всегда получала всё! А мне — объедки с вашего стола! Вот и забрала что причиталось. Моя доля!
Дверь с грохотом захлопнулась. В квартире воцарилась тишина.
— Танечка, ты как? — Людмила осторожно коснулась плеча подруги. — Может, в полицию заявить? Всё-таки ценности…
Тамара медленно покачала головой. Она подошла к окну — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Нина садится в дорогую иномарку. Рядом с ней — мужчина, смутно знакомый. Валера, тот самый. Машина тронулась, унося сестру прочь.
— Знаешь, Люд, — Тамара отвернулась от окна, — самое страшное не то, что она украла. А то, что считает это справедливым. Своей долей.
Людмила суетливо собирала со стола пустые чашки.
— Может, она ещё одумается? Вернёт?
— Не вернёт, — Тамара горько усмехнулась. — Она серьги уже продала. И часы, наверное, тоже. Всё превратила в деньги, чтобы жить в своё удовольствие… с женатым мужчиной.
Она опустилась на диван, вытащила из-под подушки старую фотографию в рамке. Их семья — папа, мама, они с Ниной. Счастливые, улыбающиеся.
— Знаешь, что удивительно? — Тамара провела пальцем по стеклу. — Я не буду заявлять в полицию. И знаешь почему?
— Потому что сестра? — предположила Людмила.
— Потому что мама бы этого не хотела, — тихо ответила Тамара. — Она всегда говорила: «Семья — это святое». Даже когда Нинка в первый раз сбежала из дома. Даже когда связалась с тем аферистом…
Тамара аккуратно поставила фотографию на комод.
— Но знаешь, что забавно? — она печально улыбнулась. — Серьги-то не настоящие.
— Как? — ахнула Людмила.
— Мама продала их ещё при жизни. Чтобы Нинке квартиру помочь купить, когда та замуж выходила. А мне оставила копию, чтобы не расстраивать. Думала, я не узнаю…
Тамара подошла к комоду, выдвинула потайной ящичек и достала маленький конверт.
— А настоящие часы папины — вот они. Я их прятала. Как чувствовала, что Нинка вернётся за ними.
В её ладони блеснул золотой корпус старинных часов.
— Колька их получит, как и обещала. На восемнадцатилетие.
Тамара закрыла глаза, и по щеке скатилась одинокая слеза.
— Знаешь, что самое грустное, Люд? Она даже альбом не пролистала толком. Не посмотрела фотографии. А ведь там вся наша жизнь. Ей просто нужны были деньги. И больше ничего.
Людмила осторожно обняла подругу за плечи.
— А монеты папины? Их тоже нет?
— Нет, — Тамара вздохнула. — Но это не главное. Главное, что память о нём я сохраню. А Нинка… она сама себя наказала. Потеряла семью ради побрякушек.
Тамара подошла к серванту, достала ту самую дешёвую брошь, которую Нина оставила.
— Забавно, Люд. Эта стекляшка, которую она не взяла… Знаешь, сколько ей лет? Двести. Это фамильная драгоценность, просто оправа неприметная. Вот и всё, что осталось от нашего рода. Но для меня это больше, чем всё золото мира.
Она бережно спрятала брошь в ладони и тихо добавила:
— Потому что это память. А память ценнее любых сокровищ.
