— Это что за музей ковров у нас в подъезде развернулся? — Тамара Петровна остановилась у лестничной площадки, глядя на огромную сушилку, заставленную тряпками и одеялами. — Люська, ты что творишь?!
— А что такого? — соседка высунулась из своей квартиры, держа в руках ещё одну влажную простыню. — Сушу вещи, как положено. Или мне теперь в ванной развешивать всё?
— Положено? — Тамара Петровна едва сдержалась, чтобы не повысить голос. — А где тут положено написано, что ты можешь весь коридор превратить в прачечную?
Люська фыркнула и принялась развешивать простыню на верёвке, которую зачем-то протянула от одной стены до другой.
— Ты что, бабуля, совсем того? Это общее место, значит, все равные. А если тебе что-то не нравится, так иди к управдому жалуйся.
— Бабуля?! — голос Тамары Петровны дрогнул от возмущения. — Мне пятьдесят семь лет, и я работаю вахтёршей! А ты тут устроила… кто тебе разрешение дал?
— Сама себе разрешила, — Люська с вызовом посмотрела на соседку. — А ты можешь своё бельишко рядышком повесить, места хватит.
Тамара Петровна растерянно покачала головой. За двадцать лет проживания в этом доме она ни разу не видела, чтобы кто-то так нагло захватывал общее пространство. На лестничной площадке третьего этажа теперь красовалась не только сушилка, но и какие-то корзины, табурет, на котором Люська, видимо, сидела во время развешивания белья.
— Слушай, может, всё-таки уберёшь? — попробовала договориться Тамара Петровна. — Люди ходят, детишки бегают, а тут твои… простыни висят.
— Да ладно, не мешают же никому, — Люська махнула рукой. — Вчера Петрович проходил, даже не заметил.
— Петрович слепой на один глаз! — не выдержала Тамара Петровна. — А что, если пожарники придут? Или скорая? Как они через твою… ярмарку пройдут?
— Пройдут как-нибудь, — соседка пожала плечами и скрылась в квартире, хлопнув дверью.
Тамара Петровна ещё несколько минут стояла посреди коридора, обходя развешанное бельё. Простыни свисали так низко, что приходилось пригибаться. А табурет стоял прямо у двери её квартиры.
— Ну и наглость! — пробормотала она себе под нос, доставая ключи. — Сидит тут, как королева на троне, а нам всем кланяйся и обходи!
Утром Тамара Петровна решила ещё раз поговорить с соседкой по-хорошему. Но когда вышла из квартиры, обнаружила, что к сушилке добавились ещё какие-то коробки, а на табурете лежала Люськина сумка.
— Теперь и сумку тут хранить будешь? — спросила она, когда соседка появилась на пороге.
— А что, воровать будут, что ли? — Люська насмешливо посмотрела на Тамару Петровну. — Ты же тут живёшь, приглядишь.
— Я не сторож твоего добра! — возмутилась Тамара Петровна. — И вообще, ты что себе позволяешь?
— Ничего особенного, — Люська села на табурет и достала из сумки пилочку для ногтей. — Вот, маникюр себе делаю. Тихо же, не мешаю.
Тамара Петровна онемела. Соседка устроилась в коридоре, как у себя дома, и преспокойно занималась личными делами!
— Ты с ума сошла? — прошептала она. — Это же подъезд!
— Подъезд, подъезд, — передразнила Люська. — А в квартире душно, а тут прохладно. Кондиционера-то у меня нет, не все же такие богатенькие.
И она демонстративно продолжила подпиливать ногти, игнорируя возмущённый взгляд соседки.
К вечеру Тамара Петровна поняла, что терпеть дальше невозможно. Люська не просто развесила бельё — она фактически оккупировала весь коридор. И главное, ей это явно нравилось.
Поначалу всё шло нормально. Люська здоровалась, не шумела по ночам, даже пару раз одолжила соль. Но потом начались странности.
Сначала в коридоре появился пакет с картошкой.
— Люся, это ваше? — спросила Тамара Петровна.
— Да, в холодильник не помещается, — небрежно ответила соседка. — Тут прохладно, не испортится.
Через неделю к картошке добавились банки с соленьями. Потом ящик с луком. Люська объясняла каждую новую деталь с невозмутимым видом: «Зимние заготовки», «Место экономлю», «В квартире тесно».
— А может, всё-таки к себе занесёте? — осторожно предложила Тамара Петровна.
— Да ладно, кому мешает? — отмахнулась Люська. — Твоя внучка приезжает иногда, пусть видит, как настоящие хозяйки живут.
Тамара Петровна тогда промолчала. Внучка Марина действительно приезжала на выходные — студентка, учится в городе на журналиста. Умная девочка, только слишком уж современная. Всё время с телефоном возится, в интернете сидит.
— Бабуль, а что это за барахолка в коридоре? — спросила Марина в прошлый раз.
— Да соседка новая, обживается, — неуверенно ответила Тамара Петровна.
— Обживается в подъезде? — удивилась внучка. — Странная какая-то.
Теперь, глядя на табурет посреди коридора и развешанные простыни, Тамара Петровна понимала: Марина была права. Люська не обживалась — она захватывала территорию. И делала это так нагло, что дух захватывало.
— Может, в управдом сходить? — размышляла вслух Тамара Петровна, разглядывая очередной Люськин «натюрморт». — Или участковому позвонить?
Но что скажет? «Соседка белье сушит»? Засмеют. А как объяснить, что дело не в белье, а в том, что Люська ведёт себя так, будто весь подъезд — её личная территория?
Хуже всего было то, что другие соседи молчали. Петрович проходил мимо, кряхтел, но ничего не говорил. Семья с первого этажа вообще редко поднималась на третий. А бабушка Клавдия из соседнего подъезда даже сказала:
— Да ладно, Тома, не накручивай себя. Может, у неё стиральная машина сломалась?
Стиральная машина! Тамара Петровна видела через открытую дверь: у Люськи машинка стояла новенькая, блестящая. Просто соседке нравилось показывать, кто тут хозяин.
На следующий день ситуация усугубилась. Люська не только развесила ещё больше белья, но и притащила раскладной столик.
— Ты что, кафе тут открываешь? — не выдержала Тамара Петровна, увидев, как соседка расставляет на столике банки с компотом.
— Компот настаиваю, — невозмутимо ответила Люська. — В квартире жарко, а тут самое то. Хочешь попробовать? Из собственных яблочек.
— Не хочу! — резко сказала Тамара Петровна. — Я хочу, чтобы ты всё это убрала!
— А кто ты такая, чтобы мне указывать? — Люська выпрямилась во весь рост. — Я никому не мешаю, никого не трогаю. Живу, как умею.
— Мешаешь! — голос Тамары Петровны дрогнул. — Вчера почтальон еле протиснулся с пенсией. А если пожарные понадобятся?
— Да ладно тебе, — Люська села на табурет и налила себе компот. — Никого тут не было двадцать лет, и не будет. Расслабься.
Тамара Петровна почувствовала, как внутри всё закипает. Но что она могла сделать? Драться с соседкой? В её возрасте?
Через два дня Люська принесла ещё один табурет. И кресло-качалку.
— Теперь что, дачу тут устраиваешь? — спросила Тамара Петровна, с трудом протискиваясь мимо новых «приобретений».
— Дочка приедет на выходных, — объяснила Люська, покачиваясь в кресле. — Пусть видит, как я обустроилась. Хорошо тут, уютно.
— Уютно?! — Тамара Петровна чуть не подавилась от возмущения. — Это подъезд, а не твоя дача!
— Подъезд, подъезд, — протянула Люська. — А что толку от него, если пустой стоит? Я хоть пользу приношу — красота кругом, порядок.
Порядок! Тамара Петровна оглядела «красоту»: развешанные тряпки, банки с соленьями, мебель, разбросанные пакеты. Выглядело так, будто кто-то выгружал дачный домик прямо в коридор.
— Люся, ну будь человеком, — попробовала в последний раз Тамара Петровна. — Хоть часть убери. Детвора с первого этажа жалуется, что страшно проходить.
— Детвора пусть дома сидит, а не шляется по подъездам, — отрезала Люська. — А ты, вместо того чтобы придираться, лучше бы тоже что-нибудь полезное сделала. Цветочки, например, поставила.
— Цветочки?! — у Тамары Петровны отвисла челюсть.
— Ну да, озеленение. Я вот думаю, фикус сюда поставить, — Люська указала на угол рядом с лестницей. — И коврик постелить. Будет как в приличном доме.
Тамара Петровна поняла: разговаривать бесполезно. Люська живёт в каком-то своём мире, где подъезд — это продолжение её квартиры, а все остальные должны радоваться её «благоустройству».
Вечером она позвонила внучке.
— Маринка, милая, а ты в своём институте не изучаете, что делать с неадекватными соседями?
— Бабуль, что случилось? — встревожилась Марина.
Тамара Петровна рассказала про Люськины выходки. Внучка слушала внимательно, изредка переспрашивая детали.
— Понятно, — наконец сказала Марина. — Классический случай токсичного соседства. Бабуль, а ты фотографии делала?
— Какие фотографии?
— Ну, всей этой красоты в коридоре. Для доказательств.
— Зачем? — не поняла Тамара Петровна.
— Увидишь, — загадочно ответила внучка. — Я в субботу приеду. И не волнуйся, мы что-нибудь придумаем.
Но в пятницу случилось непредвиденное. Тамара Петровна возвращалась с работы и обнаружила, что её собственная банка с маринованными огурцами, которую она поставила у своей двери на пять минут, исчезла.
— Люся! — крикнула она. — Где моя банка?
— Какая банка? — невинно спросила соседка, не поднимая глаз от вязания.
— Огурцы маринованные! Только что стояли!
— А-а, эта, — Люська махнула рукой в сторону своего столика. — Я убрала. Думала, ты тоже решила обустроиться. Вон, рядом с моим компотом поставила.
Тамара Петровна посмотрела: её банка действительно стояла на Люськином столике, но уже наполовину пустая.
— Ты мои огурцы съела?! — голос Тамары Петровны дрожал от возмущения.
— Попробовала, — спокойно ответила Люська, не отрывая глаз от вязания. — Хорошие огурчики, хрустящие. Правда, соли маловато.
— Как ты смела?! Это воровство!
— Какое воровство? — Люська наконец подняла голову. — Ты же сама в общее место поставила. Значит, для общего пользования. А я что, не жилец что ли?
Тамара Петровна почувствовала, что сейчас взорвётся. За всю свою жизнь она не встречала такой наглости. Люська не просто захватила коридор — она ещё и чужие вещи присваивает!
— Отдавай банку! Немедленно!
— На, бери, — Люська протянула почти пустую банку. — Что осталось. Только зачем тебе? Там на донышке всего ничего.
— Зачем мне?! — Тамара Петровна схватила банку и прижала к груди. — Да я эти огурцы сама солила! Весь день потратила!
— Ну и что? — Люська пожала плечами. — Будешь ещё солить. А я тебе идейку дам: укропчика побольше клади, вкуснее будет.
В этот момент Тамара Петровна поняла: всё, больше терпеть невозможно. Руки у неё тряслись от ярости, а в горле стоял ком. Она развернулась и пошла к своей двери, сжимая банку так крепко, что костяшки пальцев побелели.
— И вообще, — донеслось сзади, — ты какая-то злющая стала, Тамара. Совсем соседский дух потеряла. Раньше люди по-человечески жили, делились всем.
Тамара Петровна остановилась у своей двери. Медленно обернулась.
— Соседский дух? — тихо спросила она. — Делились?
— Ну да, — Люська довольно кивнула. — Вот я с тобой делюсь красотой, уютом. А ты только ворчишь.
— Красотой? — голос Тамары Петровны становился всё тише. — Уютом?
— Конечно! Посмотри, как тут стало жить приятно! — Люська обвела рукой свои владения. — И цветочки скоро поставлю, и коврик постелю. Будет как в хорошем доме.
Что-то щёлкнуло в голове у Тамары Петровны. Она посмотрела на разложившуюся в кресле соседку, на развешанное бельё, на банки и коробки, заставившие весь проход.
— Хорошем доме? — переспросила она. — А скажи мне, Люся, а кто тебе разрешение дал превращать подъезд в свою личную дачу?
— Да кто мне может что-то запрещать? — Люська махнула рукой. — Я никого не трогаю, живу как хочу.
— Ясно, — кивнула Тамара Петровна и достала телефон.
— Маринка? Это бабушка. Приезжай завтра пораньше. И захвати свою камеру, ту, что видео снимает.
— Зачем тебе камера? — насторожилась Люська.
— А ты увидишь, — Тамара Петровна спрятала телефон. — Завтра увидишь.
Суббота началась рано. Марина приехала в восемь утра с рюкзаком, полным какой-то техники.
— Ну что, бабуль, покажешь мне местную знаменитость? — подмигнула внучка.
Люська как раз вышла за газетой и застыла, увидев незнакомую девушку с камерой.
— Это кто? — подозрительно спросила она.
— Это моя внучка, — гордо ответила Тамара Петровна. — Марина. Студентка, журналистика. Изучает социальные явления.
— Какие явления? — Люська попятилась к своей двери.
— Самозахват общественных территорий, — серьёзно сказала Марина, включая камеру. — Для курсовой работы. Очень интересная тема.
— Выключи эту штуку! — заорала Люська. — Я не разрешала себя снимать!
— А вы разрешения спрашивали, когда коридор превращали в свою гостиную? — спокойно поинтересовалась Марина, продолжая снимать. — Вот это ваше кресло-качалка? А столик? О, какие интересные банки! Бабуль, расскажи на камеру, как соседка огурцы украла.
— Не украла! — возмутилась Люська. — Попробовала!
— Ах, попробовала, — Марина повернула камеру на соседку. — Без разрешения. Это называется хищение чужого имущества. А всё это — захват общественной территории. Дядя у меня в полиции работает, он говорит, таких случаев сейчас много.
— Какая полиция? — побледнела Люська.
— Обычная, — пожала плечами Марина. — А что, боитесь? Кстати, я это видео сегодня в соцсети выложу. У меня полторы тысячи подписчиков, все местные. Интересно, что они скажут про такую соседку.
— Не смей! — Люська бросилась к девушке, но Марина ловко увернулась.
— Поздно, уже записала. А это что, ваши простыни на общей сушилке? Тоже в кадр попало.
Люська метнулась к своим вещам и начала судорожно собирать банки.
— Стой, стой! — крикнула Люська, хватая компот и соленья. — Не надо никуда выкладывать!
— Поздно, — невозмутимо ответила Марина, продолжая снимать. — Уже загружается. Кстати, какой у вас интернет классный, быстро грузит.
— Я всё уберу! — Люська схватила кресло и потащила его к своей двери. — Прямо сейчас уберу!
— Не торопитесь, — остановила её Марина. — Досните сначала. А то видео получится неполное.
— Я не снимаюсь! — завопила Люська, зажимая лицо руками.
— Не обязательно лицо показывать, — пожала плечами девушка. — Достаточно голоса и всей этой… как вы говорили, красоты?
Тамара Петровна смотрела, как соседка носится по коридору, собирая свои пожитки, и впервые за месяц чувствовала облегчение. Табуреты исчезли, столик сложился, банки унеслись в квартиру.
— А простыни? — напомнила Марина. — И верёвочки ваши декоративные?
— Сейчас, сейчас! — Люська принялась снимать бельё с такой скоростью, будто её дом горел.
— Сушилку тоже уберёте? — поинтересовалась внучка. — А то она в кадре мешается.
Через полчаса коридор выглядел как обычный подъезд. Люська втащила в квартиру последний пакет и захлопнула дверь.
— Ну что, бабуль, — Марина выключила камеру, — проблема решена?
— Надолго ли? — вздохнула Тамара Петровна.
— Думаю, надолго, — усмехнулась внучка. — Я ей ещё кое-что сказала про административную ответственность за самозахват. Полный бред, конечно, но звучит страшно.
Дверь Люськиной квартиры приоткрылась, и оттуда высунулась встрёпанная голова.
— Девушка, а видео… ты же не будешь его показывать?
— Зависит от обстоятельств, — загадочно ответила Марина. — Если соседке понравится тишина и порядок в подъезде, то видео так и останется в телефоне.
— Понравится, понравится! — закивала Люська. — Я вообще-то тихий человек. Домосед.
— Вот и отлично, — кивнула Марина. — А то у меня подписчики любят такие видео. Особенно когда там есть про кражу огурчиков.
Дверь захлопнулась с таким грохотом, что в подъезде зазвенело эхо.
— Всё, бабуль, — Марина обняла бабушку. — Теперь твоя соседка будет тише воды, ниже травы. А если что — у меня видео есть.
Тамара Петровна посмотрела на пустой коридор. Никаких табуретов, верёвок, банок. Только она, внучка и обычная лестничная площадка.
— Спасибо, Маринка, — прошептала она. — Ты моя умница.
— Да ладно, бабуль, — внучка спрятала камеру в рюкзак. — Это же элементарно. Таких, как твоя Люська, только страхом можно воспитывать. А теперь пошли чай пить, я тебе расскажу, как правильно с соседями-самозахватчиками разговаривать.
Вечером Тамара Петровна вышла в коридор — просто постоять, насладиться тишиной и пространством. Всё было так, как должно быть: никаких лишних предметов, никакого белья, никаких кресел-качалок.
Дверь напротив оставалась закрытой. И это было прекрасно.
