— Анна Павловна, хватит тут под окнами шататься! Крыша теперь моя, и никого туда не пущу!
Голос Зинаиды Аркадьевны раздался с балкона второго этажа, резкий и самодовольный. В руке у неё поблёскивал новенький замок.
— Зинаида Аркадьевна, да как же так можно? — Анна Павловна подняла голову, щурясь от солнца. — Мы же сорок лет здесь живём рядом, я всю жизнь бельё на крыше сушила!
— А теперь не будешь! — соседка махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Надоело мне на твои тряпки каждый день смотреть. Безобразие какое-то! То трусы развешаешь, то пододеяльники. Весь вид портишь!
Анна Павловна сжала в руках корзину с мокрым бельём. Вода капала на асфалт, образуя маленькие лужицы у её ног.
— Зина, ну подумай сама — куда же мне теперь вещи сушить? У меня ведь балкона нет, а во дворе собаки бегают.
— А мне-то что? Не моя проблема! — Зинаида Аркадьевна скрылась в квартире, громко хлопнув балконной дверью.
Анна Павловна медленно опустилась на лавочку у подъезда. Корзина стояла рядом, мокрые вещи тяжело свисали через край. Вода просочилась сквозь плетёное дно и оставила тёмное пятно на бетоне.
— Ну что это за люди такие пошли, — проговорила она тихо, больше себе, чем кому-то ещё.
Через полчаса Анна Павловна постучала в дверь управляющей компании. За столом сидела молодая девушка с накрашенными ногтями, которая даже не подняла головы от телефона.
— Девочка, у меня тут проблема с соседкой. Она замок поставила на крышу, а я там бельё сушила всегда.
— А вы документы на крышу имеете? — девушка наконец оторвалась от экрана.
— Какие документы? Мы же просто… всегда так делали.
— Тогда не можем помочь. Если собственность не оформлена, то кто первый встал, того и тапки, — девушка снова уткнулась в телефон.
— Но как же так можно? Люди же живут рядом!
— Обращайтесь в суд, если что. Мы тут ни при чём.
Анна Павловна вышла на улицу, чувствуя, как ноги стали ватными. Мокрое бельё в корзине казалось тяжелее с каждым шагом. Она остановилась у своего подъезда и посмотрела наверх — на крыше действительно болтался новенький навесной замок.
— Надо же, какая сообразительная, — пробормотала она. — Небось ночью поставила, чтобы никто не видел.
В тот вечер Анна Павловна сидела на кухне, разглядывая мокрые вещи, развешанные по всей квартире. Рубашки висели на спинках стульев, полотенца — на батареях, а простыня растянулась между шкафом и холодильником, как парус без ветра.
— Тридцать лет одна живу, и никого не трогала, — говорила она пустой комнате. — А теперь вот тебе — новые порядки.
На следующее утро Анна Павловна проснулась от стука молотка. Выглянув в окно, она увидела, как Зинаида Аркадьевна прибивает к крыше ещё одну табличку: «Частная собственность. Посторонним вход воспрещён».
— Ишь ты, какая деловая, — пробормотала Анна Павловна, наливая себе чай из старого самовара. — Юрист, видать, по образованию.
Она вспомнила, как три года назад, когда умер муж, Зинаида Аркадьевна первая прибежала с соболезнованиями и пирожками. Тогда говорила: «Анечка, мы же соседи, должны друг другу помогать». А теперь вот — замки да таблички.
— Петрович небось в гробу переворачивается, — вздохнула она, глядя на фотографию мужа на комоде. — Он-то всегда говорил: «Анька, с соседями живи мирно, а то потом горько пожалеешь».
В обед Анна Павловна решила ещё раз попробовать поговорить. Поднялась на второй этаж, постучала в дверь.
— Зина, открой, поговорить надо.
— А говорить не о чем! — донеслось из-за двери. — Всё решено окончательно. И вообще, ты мне надоела со своими просьбами. Купи себе сушилку и не мучай людей!
— Да где ж я денег возьму на сушилку? Пенсия-то копеечная!
— Не знаю! Продай что-нибудь! У тебя там антиквариата полная квартира!
Анна Павловна медленно спустилась к себе. «Антиквариата», — усмехнулась она горько. — Одни воспоминания и старая мебель Петровича. Даже телевизор ещё советский, кинескопный.
Вечером она сидела за кухонным столом, считая деньги из старой жестяной банки. Мятые купюры лежали стопочками: за коммуналку, за лекарства, за продукты. На сушилку оставалось рублей двести — смехотворно мало.
— Что же делать-то, Петрович? — спросила она фотографию. — Подскажи старой дуре.
За окном послышались шаги Зинаиды Аркадьевны — она возвращалась с работы. Каблуки цокали по асфалту победно, словно отбивали марш триумфатора.
Прошла неделя. Анна Павловна приспособилась сушить бельё на кухне, но квартира превратилась в парилку. Влажность была такая, что обои начали отклеиваться, а на окнах постоянно оседал конденсат.
— Хорошо живём, — бормотала она, протирая запотевшее стекло. — Скоро грибок заведётся.
В субботу утром она услышала голоса во дворе. Выглянув в окно, увидела Зинаиду Аркадьевну, которая показывала крышу какой-то женщине в деловом костюме.
— А здесь у нас прекрасное место для сушки белья, — говорила Зинаида Аркадьевна. — Очень удобно и солнечно. За символическую плату, конечно.
Анна Павловна не поверила своим ушам. Схватила платок и выбежала во двор.
— Зина! Ты что же это делаешь? Деньги берёшь за то, что всегда бесплатно было?
— А что такого? — соседка развернулась с холодной улыбкой. — Я хозяйка, имею право. Тамара Николаевна готова платить триста рублей в месяц за пользование. А ты всё халявы ищешь.
— Но мы же соседи! Всю жизнь рядом живём!
— Вот именно — всю жизнь на моей шее сидишь! — голос Зинаиды Аркадьевны стал резче. — Думаешь, мне легко даётся эта крыша? Я её ремонтировала на свои деньги, когда после зимы протекла!
— Да когда это было? И ремонтировал-то слесарь из ЖЭКа!
— Неважно! Главное — я теперь хозяйка. И если хочешь пользоваться — плати, как все нормальные люди.
Тамара Николаевна неловко переминалась с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
— Может, вы как-то договоритесь между собой? — робко предложила она.
— Не с кем тут договариваться! — отрезала Зинаида Аркадьевна. — Либо деньги, либо ищи другое место. У нас тут не благотворительность.
Анна Павловна почувствовала, как горячая волна поднимается от груди к горлу.
— Знаешь что, Зинаида Аркадьевна, — сказала она тихо, но твёрдо. — Может, ты забыла, как три года назад, когда твоего Колю в больницу увозили, я тебе борщ носила каждый день? А когда у тебя отопление зимой отключили, кто к себе на ночь звал погреться?
— Это другое дело было, — соседка отвернулась. — Тогда времена другие были.
— Какие же времена? — Анна Павловна шагнула ближе. — Времена, когда люди людьми были, а не торгашами?
— Хватит мне тут совесть качать! — взорвалась Зинаида Аркадьевна. — Надоело! Хочешь бельё сушить — плати триста рублей в месяц, как все! А нет — вон из моего двора!
— Твоего двора? — Анна Павловна даже рассмеялась от возмущения. — Ну ты даёшь, Зинка! Скоро ещё за воздух плату вводить будешь!
— А что, идея неплохая, — злобно усмехнулась соседка. — Особенно за тот воздух, которым ты тут постоянно сотрясаешь!
Анна Павловна вернулась домой, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла в старых рамах. Руки тряслись, когда она наливала воду в чайник.
— Вот же змея подколодная! — говорила она вслух, расхаживая по кухне. — Триста рублей! Да у меня на лекарства столько не остаётся!
Она села за стол и уткнулась лицом в ладони. Впервые за все три года после смерти мужа Анна Павловна почувствовала себя по-настоящему одинокой. Не просто грустно, а именно брошенной всеми.
— Петрович, что же мне делать? — прошептала она. — Совсем люди озверели.
В дверь постучали. Осторожно, но настойчиво.
— Кто там? — Анна Павловна вытерла глаза платком.
— Виктор Петрович, сантехник. Можно войти?
Она открыла дверь и увидела мужчину лет шестидесяти в рабочей куртке, с большой сумкой инструментов.
— Добрый день, Анна Павловна. Я тут во дворе слышал ваш разговор с соседкой. Думаю, может, помочь чем смогу?
— А вы откуда? — удивилась она. — Я вас не звала.
— Живу в соседнем доме, работаю слесарем на пенсии. Вашего Петра Семёновича хорошо знал, мы вместе на заводе трудились. Светлая ему память.
Анна Павловна почувствовала, как что-то тёплое шевельнулось в груди. Давно уже никто не вспоминал мужа добрым словом.
— Проходите, Виктор Петрович. Чаю налью.
Он прошёл на кухню, оглядел развешанное повсюду бельё.
— Понимаю вашу проблему. Нехорошо соседка поступает. Но у меня есть предложение. У меня дома стиральная машинка-автомат лежит, почти новая. Жена, царствие ей небесное, купила перед смертью, а пользоваться не успела. Может, возьмёте? С сушкой у неё всё в порядке.
Анна Павловна чуть не выронила чашку.
— Виктор Петрович, да что вы! Денег у меня таких нет. Машинки-то нынче дорогие.
— А кто про деньги говорит? — он улыбнулся. — Мне что, с ней в могилу идти? Лучше пусть у хорошего человека служит. Только одно условие — иногда борщика сварите. А то мужская кулинария, сами понимаете — макароны да яичница.
Анна Павловна посмотрела на него внимательно. В его глазах не было ни жалости, ни снисходительности — только простое человеческое участие.
— Виктор Петрович, да как же я могу? Мы же почти незнакомы.
— Зато ваш Петрович был хороший человек. Когда у меня инфаркт случился, он первый ко мне в больницу приехал. Сказал: «Не пропадёшь, Витька, пока я жив». Вот теперь я то же самое вам говорю.
За окном раздался знакомый цокот каблуков — Зинаида Аркадьевна возвращалась с дачи. Анна Павловна невольно поморщилась.
— Не обращайте внимания, — сказал Виктор Петрович, заметив её реакцию. — Таких везде хватает. Главное — не позволяйте им отравлять вам жизнь.
— Легко сказать. А как быть, когда каждый день на глаза попадается?
— А вы её игнорируйте. У вас теперь своя стиральная машинка будет, с сушкой. Пусть хоть всех соседей на крышу пускает за деньги — вам какая разница?
Анна Павловна задумалась. Действительно, какая разница? Зачем ей эта Зинаидина крыша, если можно спокойно дома бельё стирать и сушить?
— Знаете что, Виктор Петрович, — сказала она решительно. — Согласна. И борщ варить буду с удовольствием. Только машинку эту как доставить? Она же тяжёлая.
— Да это не проблема! У меня племянник есть, на «Газели» работает. Завтра с утра привезём.
На следующий день Виктор Петрович со своим племянником Дмитрием привезли стиральную машинку. Белоснежная, с множеством кнопочек, она выглядела в старенькой кухне Анны Павловны как космический корабль.
— Ой, Виктор Петрович, а вдруг я не разберусь? — волновалась она, рассматривая панель управления.
— Да тут ничего сложного! — Дмитрий подключал шланги. — Вот эта кнопочка — обычная стирка, эта — деликатная, а вот здесь сушка. Загрузили бельё, выбрали программу — и всё. Через два часа достаёте чистое и сухое.
— Неужели и сушит тоже?
— Ещё как! — рассмеялся Виктор Петрович. — Лучше любой крыши.
В этот момент за окном раздался возмущённый голос Зинаиды Аркадьевны:
— Что это тут за техника? Анька, ты что, на богатую наследницу записалась?
Анна Павловна выглянула в окно.
— А тебе-то что, Зинаида Аркадьевна? Не твоя машинка — не твоё дело!
— Как это не моё? Ты же вчера нищету разводила, денег на триста рублей не было!
— И не было, и нет! — спокойно ответила Анна Павловна. — А машинку мне добрые люди подарили. Знаешь, такие ещё на свете остались.
Виктор Петрович незаметно подмигнул ей.
— Не верю! — заорала соседка. — Небось в долг взяла! Или продала что-то втихую!
— А хоть бы и так! — Анна Павловна почувствовала удивительную лёгкость. — Моя жизнь, моя машинка, мои дела. А ты можешь теперь хоть билеты на крышу продавать — мне плевать!
— Да как ты смеешь так разговаривать! — Зинаида Аркадьевна аж затряслась от злости.
— А вот так! — Анна Павловна захлопнула окно.
Виктор Петрович и Дмитрий переглянулись и рассмеялись.
— Молодец, Анна Павловна! — сказал Виктор Петрович. — Давно пора было поставить её на место.
— Знаете, мне даже легче стало, — призналась она. — Будто гора с плеч свалилась.
— А теперь давайте первую стирку запустим, — предложил Дмитрий. — Для счастья.
Анна Павловна загрузила в барабан полотенце, выбрала программу и нажала кнопку. Машинка тихо загудела, началась стирка.
— Ой, как тихо работает! — восхитилась она. — А я думала, грохотать будет.
— Это вам не советское барахло, — усмехнулся Дмитрий. — Тут всё по уму сделано.
Вечером, когда гости ушли, Анна Павловна сидела на кухне и слушала тихое гудение машинки. На столе стояла большая кастрюля — она варила борщ для Виктора Петровича, как обещала.
— Вот так, Петрович, — сказала она фотографии мужа. — Оказывается, не все люди озверели. Есть ещё хорошие.
За окном цокали каблуки Зинаиды Аркадьевны, но теперь этот звук не вызывал у Анны Павловны ни раздражения, ни тоски. Просто звук. Чужая жизнь, которая её больше не касается.
Машинка пиликнула — стирка закончилась. Анна Павловна достала полотенце — мягкое, сухое, пахнущее свежестью.
— Красота-то какая, — прошептала она и улыбнулась.
