— А что вы такая нервная? Поезд же общественный транспорт!
Валентина Сергеевна замерла в дверях купе, глядя на мужчину, который развалился на её нижней полке. На маленьком столике красовалась целая экспозиция: варёные яйца, колбаса с резким запахом, банка солёных огурцов и бутылка какого-то напитка.
— Простите, но это моё место. Вот билет.
— Да ладно вам! — махнул рукой сосед, не вставая. — Я тут уже устроился. Возьмите верхнюю полку, что вам стоит?
Он чистил яйцо прямо над её подушкой, скорлупа сыпалась на белоснежную наволочку.
— Молодой человек, я покупала именно нижнее место. У меня больная спина.
— Молодой! — заржал он. — Слышь, тётенька, мне уже полтинник стукнул. А спина у всех болит, не вы одна страдаете.
Валентина Сергеевна поставила чемоданчик в проходе и внимательно посмотрела на своего попутчика. Грузный мужчина лет пятидесяти пяти, в застиранной футболке с пятнами. От него тянуло перегаром и чем-то кислым.
— Как вас зовут?
— Геннадий Петрович. А вас?
— Валентина Сергеевна. Геннадий Петрович, давайте договоримся сразу: я еду до Санкт-Петербурга, это четырнадцать часов пути. Хотелось бы провести их с комфортом.
— Вот и отлично! — довольно прогундосил он, разворачивая ещё один бутерброд. — Будем ехать дружно. Хотите огурчик? Жена сама солила, пальчики оближешь!
Резкий аромат чеснока и укропа заполнил маленькое пространство купе. Валентина Сергеевна осторожно присела на краешек соседней полки.
— Спасибо, я не голодна. Но не могли бы вы…
— А я вот проголодался как собака! — перебил Геннадий Петрович, откусывая от бутерброда так, что майонез потёк по пальцам. — В дороге же хочется покушать хорошенько. Дома жена на диете держит, говорит, живот отрастил. А тут свобода!
Он громко рыгнул и довольно покряхтел.
— Извините, Геннадий Петрович, но могли бы вы кушать чуть тише? И может быть, прикрыть продукты? Запах довольно…
— Какой запах? — искренне удивился он, принюхавшись. — Обычная еда! Вы что, аристократка? Или брезгливая больно?
— Просто я привыкла к определённым правилам приличия.
— Приличие, говорите? — хмыкнул сосед. — А по-моему, это вы слишком заносчивая. Ничего, доедем до Питера, поглядим, кто из нас правильнее живёт.
Валентина Сергеевна достала из сумочки платок и осторожно поднесла к носу. Тридцать пять лет педагогического стажа научили её справляться с разными людьми, но этот случай был особенным.
— Геннадий Петрович, а можно узнать, куда вы едете?
— К сыну в Питер! Внука хочу повидать, гостинцев привёз. — Он похлопал по огромному рюкзаку. — Жена говорит, редко навещаю. Вот решил исправиться.
— Это похвально. Семья — это важно.
— Вот-вот! А вы куда направляетесь?
— К дочери. У неё завтра защита диссертации.
— Ого! Умная выросла. А вы, стало быть, тоже мозговитая?
Валентина Сергеевна слегка улыбнулась:
— Я преподавала литературу в школе.
— Литературу! — воскликнул Геннадий Петрович, откупоривая банку с огурцами. — Значит, книжки всякие читали? А я вот не любитель. Зачем книжки, когда телевизор есть? Там всё показывают, и думать не надо.
Рассол из банки брызнул на пол, несколько капель попало на брюки Валентины Сергеевны.
— Ой, извините! — небрежно бросил он, даже не потянувшись за салфеткой. — Это ничего, высохнет.
— Геннадий Петрович, у меня есть предложение. Может быть, вы поедите в тамбуре? Там больше места, да и проводники не будут возражать.
— В тамбуре? — возмутился он. — Да вы что! Я же билет купил, как и вы. Имею право тут сидеть и кушать. А если вам не нравится — сами идите погуляйте по вагону.
Поезд качнуло на повороте, и банка с огурцами опасно накренилась. Валентина Сергеевна инстинктивно отодвинулась.
— Тише едем, дальше будем! — захохотал Геннадий Петрович. — Не переживайте так, тётенька. Всё будет хорошо. Главное — нервы беречь.
Валентина Сергеевна открыла сумочку и достала небольшую книгу. Может быть, если она покажет, что занята чтением, сосед угомонится.
— О, читать будете! — обрадовался Геннадий Петрович, заглядывая через плечо. — А что это у вас? «Анна Каренина»? Фу, скукотища! Лучше бы детектив взяли, там хоть убийства есть.
— Мне нравится классика.
— Классика, классика… А толку? Жизни она не учит. Вот я, например, всю жизнь на заводе проработал, людей повидал разных. Книжки тут ни при чём.
Он откинулся на её подушку и закинул ноги на соседнее сиденье, ботинки оставляли грязные следы на обивке.
— Геннадий Петрович, а ваш сын знает, что вы едете?
— Конечно! Я ему вчера звонил. Правда, он какой-то неразговорчивый был. Небось работает много, устаёт. В Питере жизнь не сахар, всё дорого.
— А может, предупредить о вашем приезде стоило заранее?
— Да ладно! Я же отец, чего мне предупреждать? Приехал и приехал. Семья должна радоваться.
Валентина Сергеевна невольно поморщилась. В этой фразе слышалось что-то знакомое — та же бесцеремонность, с которой он занял её место.
— А вы часто к сыну ездите?
— Первый раз за три года! — гордо сообщил он. — Всё работа да работа была. А теперь на пенсию вышел, времени больше стало.
Поезд въехал в тоннель, и в окна перестал бить вечерний свет. Геннадий Петрович включил верхний свет, хотя Валентина Сергеевна явно готовилась ко сну.
— Я обычно в это время уже отдыхаю, — деликатно заметила она.
— А я, наоборот, вечером разходился! — объявил сосед. — Дома жена в десять телевизор выключает, говорит, спать пора. А тут свобода! Могу хоть до утра не спать.
Он развернул ещё один бутерброд, на этот раз с селёдкой. Запах рыбы смешался с ароматом чеснока и создал почти невыносимую смесь.
— У вас очень… насыщенная еда, — осторожно проговорила Валентина Сергеевна.
— Жена напаковала на всю дорогу! Говорит, в поезде дорого покупать. Экономная она у меня, всю жизнь копейку считает.
— А может, приберёте пока продукты? Ночью же должно быть потише.
— Да зачем? Поем — и сразу спать лягу. Мне много места не надо, я привычный.
Валентина Сергеевна посмотрела на свою верхнюю полку. Складывалось впечатление, что Геннадий Петрович просто не понимает намёков. Или понимает, но игнорирует их.
— Геннадий Петрович, а давайте всё-таки поменяемся местами? Мне правда тяжело наверх забираться.
— Да ладно вам! Ничего страшного не случится. Я в молодости и не на таких полках спал. В армии, бывало, на нарах лежали по трое.
— Но я же женщина…
— И что? Равноправие же теперь! Сами права качали, вот и получайте.
Проводница заглянула в купе — молодая девушка с усталым лицом.
— Добрый вечер! Билеты есть?
Валентина Сергеевна протянула свой билет, Геннадий Петрович нехотя полез в карман.
— Так, — проводница сверила номера, — девятое и десятое места. А вы, мужчина, на какой полке устроились?
— А какая разница? Мы же договорились с дамой.
Валентина Сергеевна встретилась глазами с проводницей:
— Мы не договаривались. Я просила вернуть мне нижнее место.
— Геннадий Петрович, поднимайтесь на верхнюю полку, пожалуйста, — строго сказала проводница. — У дамы билет на нижнее место.
— Да что вы все придираетесь! — возмутился он, но нехотя начал собирать еду. — Места же одинаковые!
Пока он перекладывал бутерброды, несколько крошек и капель майонеза упало на пол. Запах в купе стал ещё более концентрированным.
— И проветрите, пожалуйста, — добавила проводница. — Пассажиры жалуются, что в коридоре слишком… ароматно.
— Это что, теперь кушать нельзя? — буркнул Геннадий Петрович, карабкаясь наверх с пакетами. — Совсем с ума посходили!
Когда проводница ушла, Валентина Сергеевна попыталась открыть окно, но оно поддавалось с трудом.
— А не надо открывать! — крикнул сверху Геннадий Петрович. — Простудитесь ещё! Я чувствительный к сквознякам.
— Но воздух нужно освежить.
— Ничего не нужно! Нормальный воздух. Вы просто привередливая больно.
Валентина Сергеевна всё-таки приоткрыла окно. Прохладный осенний ветер ворвался в купе, разнося запахи еды по коридору.
— Закройте немедленно! — потребовал сосед. — У меня радикулит, на ветру обостряется!
— А у меня астма, на духоте обостряется, — спокойно ответила Валентина Сергеевна.
— Астма? — недоверчиво переспросил он. — А раньше почему не говорили?
— Вы не спрашивали.
Сверху послышалось недовольное ворчание. Геннадий Петрович устраивался на верхней полке, гремя пакетами и банками.
— Неудобно тут! — жаловался он. — Потолок низкий, сесть нормально нельзя. А вы внизу как королева разлеглись!
— Геннадий Петрович, может, всё-таки уберёте продукты? Ночью же всё испортится.
— Ничего не испортится! У меня всё свежее. Жена с утра готовила.
— Но рыба на жаре…
— Какая жара? Осень же! Вы про что вообще?
Валентина Сергеевна достала из сумочки маленький флакончик с лавандовым маслом и капнула несколько капель на платок. Нежный аромат слегка перебил кухонные запахи.
— Это что за духи? — подозрительно поинтересовался Геннадий Петрович, свешивая голову с верхней полки.
— Лавандовое масло. Оно успокаивает.
— А мне не нравится! Слишком… женское. От этого у мужчин голова болит.
— У вас болит голова?
— Нет, но может заболеть! Уберите эту вонь.
Валентина Сергеевна удивлённо подняла брови:
— Вонь?
— Ну, не вонь… но запах противный. Лучше бы селёдкой пахло, естественнее.
— Геннадий Петрович, а ваша жена как к этому относится?
— К чему?
— К тому, что вы называете лаванду вонью, а селёдку — естественным запахом.
— А жена тут при чём? Она дома остается, а я в дороге. Тут мои правила действуют.
Поезд снова качнуло, и сверху что-то упало с глухим стуком.
— Огурец укатился! — сообщил Геннадий Петрович. — Вы не видите, куда он делся?
Валентина Сергеевна посмотрела под свою полку и действительно обнаружила там солёный огурец, уже покрытый пылью.
— Вот он.
— Поднимите, пожалуйста! Жалко выбрасывать, хороший огурец.
— Поднимите сами.
— Мне сложно спускаться. Вы же внизу, вам ближе.
Валентина Сергеевна наклонилась и подобрала огурец двумя пальцами, словно что-то неприятное.
— Спасибо, — проговорил Геннадий Петрович, протягивая руку. — Давайте сюда.
— Простите, но он упал на пол. Вам стоит его выбросить.
— Да ладно! Пыль сдую — и как новенький. Не баловень же я какой.
Он действительно сдунул пыль и с хрустом откусил. Валентина Сергеевна поспешно отвернулась к окну.
— А вы чего такая брезгливая? — заметил сосед, жуя. — В жизни всякое бывает. Не до чистоты иногда.
— У каждого свои представления о гигиене.
— Гигиена, гигиена… А толку? Микробы всё равно везде. Лучше иммунитет укреплять!
Поезд стал набирать скорость, за окном мелькали огни небольших станций. Валентина Сергеевна попыталась читать, но концентрация давалась с трудом.
— А вы замужем? — неожиданно спросил Геннадий Петрович.
— Вдова.
— А! Понятно. Потому и такая… строгая. Мужик бы вас по-быстрому в чувство привёл.
Валентина Сергеевна медленно подняла глаза от книги:
— Простите?
— Ну, женщина без мужчины что? Характер портится, заносчивой становится. Вот и вы тут воротите носом, как барыня.
— Геннадий Петрович, мы можем поговорить о чём-то другом?
— А что, правда глаза колет? — хмыкнул он. — Небось муж вас баловал, потому и привыкли командовать.
— Мой муж был прекрасным человеком.
— Ага, прекрасным! Слабохарактерным, значит. Нормальный мужик бабе спуску не даёт.
Что-то неприятно кольнуло внутри. Валентина Сергеевна закрыла книгу и посмотрела на соседа:
— А ваша жена довольна такими взглядами?
— Моя жена знает своё место! Тридцать лет вместе, и ни разу не перечила. Вот как надо семью строить.
— И часто вы ей напоминаете о её месте?
— А зачем напоминать? Она сама понимает. Борщ варит, рубашки гладит, не выступает. И живём душа в душу.
— Интересно, — задумчиво проговорила Валентина Сергеевна. — А если она заболеет? Кто будет за ней ухаживать?
— Да ладно, не заболеет. Здоровая она, как лошадь. Всю жизнь пашет.
— Лошадь?
— Ну, не лошадь… но выносливая. Мне с ней повезло.
Валентина Сергеевна открыла сумочку и достала флакончик с лавандовым маслом. Капнула несколько капель на платок, потом ещё, потом ещё.
— Опять эту вонь развели! — возмутился Геннадий Петрович. — Сказал же, не переношу!
— А я не переношу запах немытых ног и селёдки, — спокойно ответила она, капая масло уже на край подушки.
— Это не селёдка воняет, это…
— Это что?
— Ну… естественные запахи! А ваша химия — искусственная!
Валентина Сергеевна встала и подошла к вентиляционной решётке рядом с верхней полкой. Капнула масло туда.
— Что вы делаете? — забеспокоился сосед.
— Устраиваю ароматерапию. Говорят, очень полезно для нервной системы.
— Перестаньте! У меня аллергия может начаться!
— А у меня от ваших запахов уже началась.
Она методично продолжала капать лавандовое масло на различные поверхности купе. Нежный аромат становился всё интенсивнее.
— Да прекратите вы! — взмолился Геннадий Петрович. — Голова уже кружится!
— Странно. А мне, наоборот, лучше становится.
— Я жаловаться буду!
— Пожалуйста. Расскажите проводнице, как боретесь с женской самодурностью. Она, кстати, тоже женщина.
Геннадий Петрович попытался спуститься с полки, но запах лаванды действительно стал очень концентрированным.
— Что за издевательство! — простонал он. — Нормально дышать нельзя!
— А разве я мешаю вам дышать? — удивилась Валентина Сергеевна. — Просто использую натуральное средство для релаксации. Вы же говорили — натуральное лучше.
— Но не в таких количествах!
— А селёдку можно в таких количествах?
— Селёдка — это еда!
— А лаванда — лекарство. От стресса.
Телефон Геннадия Петровича зазвонил. Он неуверенно полез за ним, держась за полку.
— Алло? Пап, это ты? — послышался молодой мужской голос из динамика.
— Сынок! Еду к тебе! Завтра утром буду!
Пауза. Валентина Сергеевна невольно прислушалась.
— Пап… я же говорил, что у нас ремонт. Приезжай через месяц.
— Какой ремонт? Я уже в поезде!
— Пап, мы квартиру красим. Жить негде. Гостиницу найди.
— Да что ты! Я же отец! Переночую на диване.
— У нас дивана нет, мы его выбросили. Пап, серьёзно, не приезжай завтра.
Геннадий Петрович медленно убрал телефон. В купе повисла тишина, нарушаемая только стуком колёс.
— Ремонт, говорит, — глухо проговорил он. — Какой к чёрту ремонт? Три года не видел внука…
Валентина Сергеевна аккуратно закрыла флакончик с маслом и убрала в сумочку.
— Может, правда ремонт? — осторожно предположила она.
— Да какой ремонт! — горько засмеялся Геннадий Петрович. — Просто не хочет видеть. А я, дурак, подарки накупил, жена пирогов напекла…
Он тяжело спустился с верхней полки и сел напротив. Вблизи он выглядел старше и более уставшим.
— Знаете что, — сказал он, собирая свои пакеты с едой, — может, вы правы. Может, я правда… не так себя веду.
— У каждого свои представления о приличиях.
— Жена всегда говорит — ты, Гена, как слон в посудной лавке. А я думал, это она придирается.
Геннадий Петрович завязал пакет с селёдкой и сунул его в рюкзак.
— Извините за… ну, за всё это. Не подумал, что вам неприятно.
— Ничего страшного.
— А что касается места… Давайте я всё-таки наверх перебируюсь. По билету так правильнее.
— Если вам не трудно.
Он начал перекладывать вещи обратно на верхнюю полку. Движения его стали аккуратнее, он старался не греметь и не ронять крошки.
— А вы… эту штуку лавандовую больше не будете?
— А вы селёдкой больше не будете?
— Не буду, — пообещал он. — Аппетит всё равно пропал.
Валентина Сергеевна приоткрыла окно шире. Свежий воздух быстро развеял концентрированный аромат лаванды.
— Лучше, — признал Геннадий Петрович. — А то я уже начал в розовых слонах видеть.
Они помолчали. Поезд мерно покачивался, за окном проплывали сонные пригороды.
— А ваша дочь… она вас ждёт?
— Конечно. Мы созванивались вчера, я помогу ей подготовиться к защите.
— Повезло ей. С такой мамой…
— Просто мы привыкли друг друга уважать.
Геннадий Петрович кивнул и забрался на свою полку. Сверху больше не доносилось шороха пакетов и звуков жевания.
— Валентина Сергеевна?
— Да?
— А как думаете… если я завтра сыну позвоню, попрошу прощения за то, что без предупреждения… Может, он передумает?
— Попробуйте. Мужчины тоже умеют прощать.
— Жена всегда говорит — сначала подумай, потом делай. А я всё наоборот.
— Никогда не поздно измениться.
— Спокойной ночи, Валентина Сергеевна.
— Спокойной ночи, Геннадий Петрович.
Валентина Сергеевна устроилась на своей законной нижней полке, укрылась пледом и открыла книгу. В купе наконец-то стало тихо и пахло только слабым ароматом лаванды — ровно настолько, чтобы было приятно.
За окном промелькнула станция с жёлтыми огнями. До Санкт-Петербурга оставалось ещё восемь часов спокойной дороги.
