«Развод?!» – соседка Нина чуть не поперхнулась чаем. – «В семьдесят три года?!»
– Не развод, – Вера размешивала сахар в чашке, загадочно улыбаясь. – Просто… раздельное проживание. В одной квартире.
– Это как?! – Нина придвинулась ближе, забыв про свежие сплетни про председателя ТСЖ.
– А вот так! – Вера достала из буфета новенький блокнот. – Смотри: теперь каждый живёт на свою пенсию. Всё, что для себя – из своей пенсии. Всё, что для него – из его. Честно и справедливо!
– И давно это у вас?
– Неделя пошла, – Вера хмыкнула и покосилась на стену, за которой гремели кастрюли. – Знаешь, Нин, я ведь сначала сама не верила, что решусь. Сорок два года как-никак вместе прожили…
– А с чего вдруг? – Нина подалась вперед.
Вера помолчала.
– Помнишь, Славик мой с внуком приезжал на прошлой неделе? – она вздохнула. – Сидим мы на кухне, чай пьём, а Мишка вдруг спрашивает: «Бабуль, а почему дедушка такой… беспомощный? Он что, больной?»
– И что ты ответила?
– А что тут ответишь? – Вера пожала плечами. – Стою я тогда у плиты, смотрю, как Коля мой в очередной раз на рыболовном сайте снасти выбирает, и думаю – а ведь правда, почему? Почему в свои семьдесят три он не знает, где у нас крупа хранится? Почему не может отличить порошок для белого белья от цветного? Почему каждый божий день спрашивает, что у нас на ужин, будто не человек в квартире живёт, а… квартирант?
– И что, вот так сразу всё изменила?
– Зрело давно. Последней каплей стали его новые удочки. Знаешь, сколько они стоят? Тридцать тысяч! А у нас счета за квартиру неоплаченные висят…
– А он что? – Нина кивнула в сторону стены, откуда доносилось позвякивание посуды.
– А что он… – Вера усмехнулась. – Первые три дня на пельменях сидел. Потом попытался доставку еды заказать – намучился с приложением, заказал не в тот подъезд. Курьер полчаса по двору кругами ходил…
За стеной что-то с грохотом упало.
– Живой! – прокомментировала Вера, даже не дрогнув. – Учится с новой сковородкой обращаться. Третью за неделю купил – всё пытается подешевле найти. А она, родимая, как заколдованная – всё к себе прижимает.
– Знаешь, – Нина задумчиво помешивала чай, – а ведь у нас во втором подъезде Маргарита Степановна так же мужа своего учила. Месяц продержалась…
– И что?
– Да сдалась! Говорит, жалко его стало – исхудал весь, одичал… – Нина хитро прищурилась. – А твой-то, небось, уже не раз прощения просил?
Вера качнула головой: – Не знает он такого слова – «прости». Зато другие способы испробовал: и конфеты дарил, и про давление жаловался, и даже… – она понизила голос, – полы вчера пропылесосил! Первый раз за сорок два года!
– И что ты?
– А ничего. Говорю – молодец, учишься. Глядишь, к концу месяца и готовить научишься.
В дверь постучали. Стоял Николай – растрёпанный, в некогда белом, а теперь почему-то розовом фартуке.
– Вера, слушай… – он замялся, увидев Нину. – А этот, как его… половник. Он где у нас?
– У нас – нигде. У меня – в правом ящике. Купи себе, в «Фикс-прайсе» есть недорогие.
Николай засопел, развернулся и ушёл. Хлопнула дверь.
– Жестко ты с ним, – покачала головой Нина.
– Жестко? – Вера отставила чашку. – А знаешь, что жестоко? Когда он на прошлой неделе новые крючки купил, а у меня зуб болел – на стоматолога денег не хватало. «Потерпишь», – говорит. А сам эти свои… снасти тащит и тащит. Будто других забот в жизни нет.
В коридоре снова загремело.
– Опять туфли разбросал, – прокомментировала Вера. – Привык, что за ним вечно прибираю. А теперь каждый свою территорию блюдёт. У меня – идеальный порядок, а у него… – она махнула рукой.
– И долго это будет продолжаться?
– Пока не поймёт.
– Что не поймёт-то?
– Что жена – не домработница. Что готовить, стирать, убирать – это не женская обязанность, а общее дело. Что…
Из-за стены донёсся запах горелого.
– О! – Вера принюхалась. – Третья яичница за утро. Учится человек…
– Слушай, – Нина понизила голос, – а тебе не страшно? Ну, что он там натворит чего?
– А чего бояться-то? – Вера пожала плечами. – Не маленький мальчик – семьдесят три года мужику. Пора бы уже элементарные вещи уметь. Вон, Семён Маркович из пятой квартиры после потери жены и готовит, и убирает. И ничего, жив-здоров.
– Так то после такого…
– А я что – вечная? – Вера вдруг посерьезнела. – Вот об этом он думал хоть раз? Что будет, если со мной что случится? Кто ему носки стирать будет, кто готовить? На сиделку его пенсии не хватит – это точно. А так, глядишь, научится потихоньку…
В дверь снова постучали. На пороге стоял Николай, на этот раз с пакетом из «Пятёрочки».
– Вер… – он переминался с ноги на ногу. – А можно я хоть посмотрю, как ты суп варишь? Просто посмотрю…
– Нельзя, Коля, – она покачала головой. – У тебя же интернет есть, YouTube открой – там столько рецептов! Или позвони в службу доставки готовой еды – они тебе и суп привезут, и второе. На твою пенсию должно хватить.
К концу второй недели их «раздельного проживания» в квартире установился странный порядок. Вера по-прежнему вставала рано – привычка за столько лет никуда не делась. Готовила себе завтрак, обед на термосе с собой (она теперь часто ходила к подругам или в парк), ужин простой, но вкусный. На её половине кухни всё блестело, полотенца выглаженные, банки с крупами аккуратно расставлены.
У Николая всё было иначе. Гора немытой посуды в раковине росла с каждым днём. Пакеты с полуфабрикатами заполонили его полку в холодильнике. От плиты периодически доносился запах горелого – готовить он так и не научился, но упрямо пытался каждый день.
Деньги у него утекали с невероятной скоростью. Один раз Вера краем уха услышала, как он разговаривает по телефону с сыном:
– Нет, Славик, не надо приезжать… Да нормально всё! Мать просто дуркует, пройдёт… Что значит «помириться»? А что я такого сделал-то?
Вечерами он всё чаще сидел на кухне с калькулятором, раскладывая чеки из магазина. То и дело доносилось его бормотание: «Не может быть… это же просто хлеб и молоко… откуда такие цены?»
Как-то раз Вера застала его у подъезда – сидел на лавочке, невидящим взглядом уставившись в пространство. В руках мятый чек из «Пятёрочки». Она тогда чуть не остановилась, чуть не спросила – что случилось? Но только крепче сжала сумку и прошла мимо. Сорок два года она пыталась достучаться до него – хватит.
А потом случилось то, чего она втайне боялась все эти годы. На его половине кухни что-то загорелось – то ли забыл выключить плиту, то ли масло перегрелось. Когда она прибежала на запах гари, Николай метался по кухне с полотенцем, пытаясь сбить пламя. Вера молча достала огнетушитель (купила ещё три года назад, на всякий случай), потушила огонь и ушла к себе.
В ту ночь она не спала. Лежала, глядя в потолок, и думала – а что, если в следующий раз её не будет дома? Что, если…
Утром она позвонила сыну.
– Славик, сынок… Помнишь, ты предлагал к тебе перебраться?
Сын на том конце провода помолчал.
– Что случилось, мам?
– Ничего особенного. Просто я тут подумала – хватит. Сорок два года хватит.
– А как же отец?
– А что отец? – Вера невесело усмехнулась. – Он всю жизнь как квартирант прожил. Может, хоть сейчас научится… сам с собой жить.
В тот же день она начала собирать вещи. Неторопливо, методично – как всё делала в своей жизни. Сложила в коробку старые фотоальбомы, отдельно упаковала любимые книги, рассортировала одежду.
Николай делал вид, что ничего не замечает. Только бурчал громче обычного, гремел посудой на кухне и каждый вечер подолгу стоял у окна, щёлкая пультом от телевизора.
В последний вечер она собрала сумку. Немного – самое необходимое. Остальное сын обещал забрать на машине позже.
– Ты куда? – Николай оторвался от телевизора, когда она уже была в прихожей.
– К Славику, – она застегнула пальто, все еще не глядя на мужа.
– А… – он закашлялся, и пульт выскользнул из его рук. – А потом?
– А потом я не вернусь, Коля, – она наконец повернулась к нему. – А потом я не вернусь, Коля, – она наконец повернулась к нему. – Не готовлю, не стираю, не убираю. Я теперь не твоя служанка! А знаешь почему? Потому что я устала. Устала быть твоей домработницей, твоей кухаркой, твоей прачкой. Сорок два года я была кем угодно, только не женой!
– Ну вот, опять начинаешь, – он раздраженно махнул рукой. – Какая домработница? Делать тебе нечего, вот и придумываешь…
– Что я придумываю, Коля? – её голос дрогнул. – За этот месяц ты хоть раз, хоть один раз подумал, как я все эти годы справлялась? Как готовила, стирала, убирала? Как экономила каждую копейку, пока ты тратил деньги на свои удочки?
– А что такого? – он упрямо вздернул подбородок. – Подумаешь, не научили меня в детстве этой… готовке. Зато я деньги в дом приносил!
– Деньги? – она горько усмехнулась. – Помнишь, как у меня зуб болел, а ты сказал «потерпишь»? А сам в тот же день пошёл и купил снасти за тридцать тысяч!
– Ну и что? Это мои деньги, что хочу, то и делаю! И вообще, что ты раздуваешь из мухи слона? Подумаешь, месяц поэкспериментировала! Ничего, вернешься…
– Не вернусь, Коля. – Она помолчала, разглаживая складку на пальто. – Забавно… Все эти годы я ждала, что ты изменишься. Что поймёшь. А ты… даже сейчас не понимаешь. Даже после пожара ты не задумался – а что, если меня рядом не будет? Кто о тебе позаботится?
– Да ладно! – он хмыкнул. – Куда ты денешься? Кому ты нужна в семьдесят три года?
Вера замерла. В этих словах было всё – и его отношение к ней, и причина её ухода.
– А знаешь, – она спокойно посмотрела на него, – я лучше буду никому не нужна, чем еще хоть день проживу с человеком, который за сорок два года так и не научился меня уважать и ценить.
– Вера, ты что, серьезно? – в его голосе наконец мелькнуло беспокойство. – Из-за какой-то ерунды? Ну подумаешь, не умею я готовить! Не царское это дело…
– Видишь? Ты опять не понимаешь, – она вздохнула. – Дело не в готовке. Дело в том, что за все эти годы ты ни разу не подумал обо мне. О том, как я живу, что чувствую. Для тебя я просто… часть обстановки. Как эти часы на стене – тикают и тикают, главное не забывать завести.
– Да перестань ты! – в его голосе появились командные нотки. – Ну хочешь, я эти… кастрюли помою?
– Поздно, Коля. Сорок два года поздно, – она взяла сумку. – Можешь продолжать сидеть в своем кресле. Только теперь сам разбирайся со всей этой… как ты говоришь, ерундой.
– Вера! А ну прекрати этот цирк!
– Знаешь, что я поняла за этот месяц? – она открыла дверь. – Что я тоже могу жить спокойно. Без твоего вечного «где мои носки?», без грязной посуды в раковине, без этого… всего.
– Но… как же…
– Можешь не волноваться, – она поправила сумку на плече. – Делить квартиру не будем. Мне от тебя ничего не нужно… Насмотрелась за сорок два года. У Славика дом большой, внуки рядом будут…
– Вера…
– Живи спокойно, – она стояла в дверях, глядя на их общую жизнь, остающуюся позади. – И научись наконец заботиться хотя бы о себе. Хотя… – она грустно улыбнулась, – даже в этом я сомневаюсь.
Дверь тихо закрылась. В пустой квартире тикали часы – те самые, которые она протирала каждое утро все эти годы. Николай смотрел на закрытую дверь, и впервые в жизни ему стало по-настоящему страшно.
