Валя стояла у окна, наблюдая за серым ноябрьским дождём. Капли стекали по стеклу, создавая причудливые дорожки. Точно так же текли её мысли — хаотично, болезненно, без направления.
За спиной раздался тихий шорох — Игорь проснулся. Она не обернулась. Досчитала до десяти, глубоко вдохнула, как учила психолог Анна Сергеевна, и только потом повернулась.
— Доброе утро, — произнесла она привычно ровным голосом.
Игорь смотрел на неё глазами своего отца. Тот же прищур, та же привычка чуть наклонять голову. Три года, а уже копия. Валя отвела взгляд и занялась приготовлением завтрака.
— Хочешь кашу или яйцо?
— Кашу, — ответил Игорь, забираясь на стул.
Она механически насыпала овсянку, залила молоком, поставила таймер на микроволновке. Всё как в инструкции. Проснуться. Накормить. Одеть. Отвести к бабушке. Пойти на работу. Забрать. Накормить. Уложить. И так по кругу — правильно, как надо.
Только внутри — пустота.
Это началось с теста на беременность. Две полоски появились, когда Ваня уже съехал из её квартиры. Когда она наконец нашла силы выгнать его после очередной пьяной выходки. Когда почти перестала плакать по ночам.
— Вам нельзя прерывать, — сказала врач в женской консультации, глядя на результаты анализов. — У вас проблемы с проходимостью труб. Это чудо, что вы забеременели. Второго шанса может не быть.
Валя смотрела на белый потолок кабинета, считала трещины и думала о том, что её тело предало её. Сохранило частичку человека, которого она хотела вычеркнуть из памяти.
— Я могу подумать?
— Конечно. Но я рекомендую сохранять.
Она звонила маме. Плакала. Потом подруге Оле. Потом ещё одной подруге, Лене. Все говорили одно и то же: «Оставляй. Ребёнок ни в чём не виноват».
Валя гладила ещё плоский живот и пыталась почувствовать радость. Или хотя бы умиротворение. Но чувствовала только тяжесть. И страх.
«Это пройдёт», — успокаивала себя она. — «Это гормоны. Когда увижу его — полюблю».
В консультации она сидела среди других женщин с округлившимися животами. Они обсуждали коляски, имена, читали книги по воспитанию. А Валя смотрела в окно и представляла другую жизнь — ту, где она успела бы сделать тест раньше. Где не было бы этого ребёнка. Где она могла бы начать с чистого листа.
— Валентина Андреевна? — позвала медсестра.
Роды прошли быстро. Без осложнений. Игоря положили ей на грудь — красного, сморщенного, кричащего. Она дотронулась до его щеки. Посмотрела на крохотные пальчики. И ничего не почувствовала.
«Это шок», — объяснила медсестра. — «Пройдёт через пару дней».
Но не прошло. Ни через день. Ни через неделю. Ни через месяц.
Игорь рос, начал держать головку, потом переворачиваться, потом садиться, потом ползать. Она отмечала в специальном блокноте все его достижения. Показывала педиатру. Выполняла все рекомендации. Читала книги про уход.
А ночами лежала без сна и думала о том, что с ней не так. Почему она не чувствует того, что должна? Почему смотрит на своего ребёнка и видит только его отца?
— Это нормально, — говорила психолог Анна Сергеевна. — У вас травматический опыт. Дайте себе время.
Но время шло, а легче не становилось. Только сложнее. Потому что Игорь с каждым днём всё больше походил на Ваню. Та же ямочка на подбородке. Тот же жест, когда чешет нос. Даже голос с теми же интонациями.
И каждый раз, когда она замечала это сходство, внутри что-то обрывалось.
— Мам, смотри! — Игорь показывал ей рисунок — каракули цветными карандашами, которые она купила вчера.
— Красиво, — отвечала она, не глядя.
Она ненавидела себя за это. За холод. За неспособность радоваться его первому слову, первому шагу, первому рисунку. За то, что делала всё механически, через силу.
— Ты справляешься, — говорили подруги. — Многим тяжело с маленькими детьми.
Но дело было не в усталости. Не в недосыпе. Не в отсутствии помощи.
А в том, что каждый раз, глядя на сына, она видела лицо человека, которого хотела забыть.
— Доброе утро! Как настроение? — Лена, старший менеджер магазина, всегда улыбалась так, будто действительно хотела знать ответ.
— Нормально, — Валя натянула рабочий бейдж. — Много сегодня поставок?
— Две. Но это после обеда. Ты как раз успеешь развесить новую коллекцию.
Работа спасала. Здесь, среди вешалок с одеждой, ценников и покупателей, можно было не думать. Просто функционировать. Раскладывать, советовать, пробивать чеки. Никто не смотрел на неё глазами бывшего. Никто не напоминал о прошлом.
— А сыночек как? — не унималась Лена, протирая витрину. — Игорёша растёт? В садик уже ходите?
— Да, ходим, — Валя старательно поправляла складки на рубашке, избегая встречаться глазами с коллегой. — Только болеет часто.
— А это нормально. Первый год все болеют. Зато потом иммунитет крепче будет.
Валя кивала, не слушая. Она слышала эти фразы десятки раз – от врачей, от мамы, от соседки по площадке. Фразы, которые должны успокаивать. Утешать. Но они лишь напоминали о её собственной неполноценности.
Другие матери беспокоились о насморке, аппетите, температуре. А она беспокоилась о том, что не может почувствовать беспокойство.
Вечером, забирая Игоря от мамы, она слушала привычные рассказы:
— Он сегодня такое сказал! Представляешь, спрашивает: «Бабушка, а почему луна иногда круглая, а иногда как ноготок?» Я прямо растерялась. Попыталась объяснить про тени. А он слушал так внимательно! Глазищи вот такие! Весь в тебя — любознательный.
Валя молча складывала игрушки в сумку. «Весь в тебя» — мама ошибалась. Она видела в Игоре только черты внука, не замечая ничего другого. А Валя… Валя замечала только Ваню. И от этого становилось горько.
— Мам, а папа где? — спросил Игорь однажды за ужином, размазывая картофельное пюре по тарелке.
Валя на секунду замерла. Потом аккуратно положила вилку.
— Он далеко.
— А когда придёт?
— Не придёт, — она вытерла ему рот салфеткой. — Доедай и пойдём мыться.
Ночью она долго сидела на кухне, глядя в темноту за окном. Ваня не знал о сыне. Она не сказала ему. Не захотела. Изредка она проверяла его страницу в соцсетях — новые фотографии, новая девушка, поездки, вечеринки.
Иногда она представляла, как показывает ему Игоря. «Смотри, вот твоя копия. Такой же взгляд. Такая же ямочка. Такая же привычка щуриться на солнце». Но эти мысли вызывали только тошноту.
— Ты должна себя простить, — говорила Анна Сергеевна во время их еженедельных сессий. — То, что ты не чувствуешь привязанности, не делает тебя плохой матерью. Ты заботишься о нём. Ты делаешь всё необходимое.
— Но я не люблю его, — шептала Валя. Произносить это вслух было страшно. Будто признаваться в преступлении. — Это ненормально. Со мной что-то не так.
— С тобой всё так. Просто ты еще не пережила еще… — она замолчала.
Валя записывала в блокноте, как велела психолог: «Сегодня я покормила Игоря. Почитала книжку. Построила башню из кубиков». Список дел, которые она делала правильно. Которые должны были напоминать, что она не чудовище. Что старается. Но эти списки не помогали.
В магазине игрушек она наблюдала за другими матерями. Они улыбались, когда их дети тянули руки к ярким коробкам. Они обнимали, целовали, шептали что-то на ухо. Они светились. А внутри Вали была только пустота.
— Мам, купи робота! — Игорь показывал на пластмассовую игрушку. — Как у Димы из садика!
Она послушно доставала кошелёк. Расплачивалась. Смотрела, как сын прижимает коробку к груди. И ждала. Ждала, что в этот раз что-нибудь дрогнет внутри. Хоть что-нибудь.
Но там было тихо.
— У меня скоро аттестация, — сказала она маме. — Придётся задерживаться на работе. Сможешь забирать Игоря из садика?
— Конечно, солнышко. Только ты себя не загоняй. Бледная какая-то последнее время.
Валя кивнула. Никакой аттестации не было. Просто она придумала ещё один способ убежать. Ещё один повод проводить меньше времени дома. С ним.
Возвращаясь поздно вечером, она заставала сына уже спящим. Можно было просто поцеловать его в лоб и уйти на кухню. Не разговаривать. Не встречаться взглядом. Не видеть эти черты.
Но даже во сне Игорь был похож на отца. Те же тонкие пальцы. Тот же профиль. И что-то ещё, неуловимое.
Иногда Валя спрашивала себя: а что, если бы она всё-таки прервала беременность? Вопреки запретам врачей. Вопреки мнению близких. Просто сделала так, как хотела сама. Была бы она сейчас счастливее? Свободнее?
Но эти мысли вызывали только новые приступы вины. Ещё больше ненависти к себе. Потому что кто может желать, чтобы собственного ребёнка не было?
Звонок раздался в половине двенадцатого. Валя только закрыла ноутбук — работала над квартальным отчетом, выдуманным предлогом для поздних возвращений домой.
— Алло?
— Валечка, прости, что так поздно, — голос мамы дрожал. — Игорёк температурит. Тридцать девять и три. Я напоила его сиропом, но он плачет, носик заложен совсем…
— Еду. Сейчас.
Она быстро оделась, проверила телефон. Три пропущенных от мамы. Звук был выключен. Ночной ноябрьский воздух обжег легкие. Такси ползло мучительно медленно, застревая на каждом светофоре.
Игорь лежал в своей маленькой кровати, укрытый двумя одеялами. Глаза блестели лихорадочно, щеки пылали. Рядом на полу — блюдце с нарезанным луком, разбросанные упаковки лекарств, градусник, влажные салфетки.
— Я вызвала скорую, — мама протянула ей стакан с апельсиновым соком. — Они едут.
Валя наклонилась над сыном. Прикоснулась к горячему лбу.
— Привет, малыш. Как ты?
Игорь слабо улыбнулся. Не Ваниной улыбкой. Просто улыбкой трехлетнего мальчика с температурой.
— Мне холодно, — сказал он хрипло.
— Сейчас будет теплее, — Валя поправила одеяло.
Она смочила полотенце холодной водой, положила ему на лоб. Нашла в аптечке капли для носа. Игорь заплакал, когда она попыталась закапать — боялся, отворачивался.
— Нужно, малыш. Иначе не сможешь дышать.
— Больно, — хныкал он.
— Я знаю. Но это поможет.
Мама суетилась на кухне, гремела посудой, шептала что-то в телефон — наверное, разговаривала с соседкой-медсестрой. Валя сидела на краю кровати, держа холодное полотенце у лба сына. И впервые за долгое время смотрела на него прямо. Не отводя взгляд. Не пытаясь убежать.
Жар делал его черты мягче. Или это была просто игра света? Настольная лампа отбрасывала причудливые тени. Или, может, она просто впервые видела в этом лице что-то помимо Вани?
Звонок в дверь разорвал тишину. Врач — полная женщина в очках с толстыми стеклами — деловито вошла, прихватив объемную сумку.
— Так, что тут у нас? — она потрогала шею Игоря. — Горло болит? А это что? — она кивнула на блюдце с луком.
— Мама поставила, — пожала плечами Валя. — Говорит, помогает при простуде.
— Хм, ну-ну… — только и сказала.
Врач осмотрела горло, уши, послушала легкие. Задала десяток вопросов. Валя отвечала четко, по существу. Когда началось, какая температура, чем лечили.
— ОРВИ, — вынесла вердикт врач, выписывая что-то в карточке. — Сейчас я дам жаропонижающее внутримышечно, станет легче. — Она протянула рецепт. — Увлажнитель воздуха есть?
— Нет.
— Купите. И побольше пить. Теплое, не горячее. Не кутайте. Пусть тело дышит.
Укол Игорь перенес стойко, только всхлипнул в конце. Валя гладила его по спине, шептала какие-то глупости. Обычные родительские глупости. Про зайчиков, медведей и то, что скоро всё пройдет.
— Хорошо, что вызвали, — сказала врач, собирая инструменты. — При такой температуре могут быть осложнения. Но, думаю, через пару дней будет бегать как ни в чем не бывало.
Когда дверь за врачом закрылась, Игорь повернулся к Вале. Температура начала спадать, взгляд стал осмысленнее.
— Ты не уйдешь? Мам? — спросил он тихо.
Что-то сжалось у нее в груди. Не осуждение. Не вина. Что-то новое, незнакомое.
— Нет, не уйду, — ответила она.
Игорь протянул руку, коснулся ее щеки маленькими горячими пальцами.
— Хорошо.
Валя опустилась на пол рядом с кроватью. Обняла сына через одеяло. И вдруг почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Мелко, почти незаметно. Не любовь. Не прощение. Но — движение.
Игорь уснул. Дыхание стало ровнее. Валя сидела рядом, глядя на его профиль в полумраке комнаты. И тихо плакала.
Не от жалости к себе. Не от усталости. А от осознания, что, может быть, не всё потеряно. Может, со временем она сможет увидеть в этом лице не только прошлое, но и будущее. Их общее будущее.
— Я дам тебе чай с малиной, — шепнула мама, заглядывая в комнату. — А потом ложись на диване. Я посижу с ним.
— Нет, — Валя покачала головой. — Я останусь здесь. С ним.
Это не было чудом. Озарением. Внезапным приливом любви.
Это была просто трещина во льду, который она выращивала вокруг сердца три года. Маленькая, едва заметная трещина.
«Мам».
Такое простое слово. Миллионы детей говорят его каждый день. Но сегодня, впервые, Валя услышала в нем не обвинение. Не напоминание о своей несостоятельности. А просто обращение. От одного человека — к другому.
Утро наступило незаметно. Валя открыла глаза, не сразу понимая, где находится. Затекшая шея, онемевшая рука. Она заснула сидя, прислонившись к кровати Игоря.
Солнечный луч пробивался сквозь неплотно задернутые шторы. За окном падал мокрый снег — первый в этом году. Валя осторожно потрогала лоб сына. Почти не горячий.
Из кухни доносился запах гренок. Мама всегда готовила их по выходным. Валя размяла шею, встала, стараясь не разбудить Игоря, и вышла из комнаты.
— Как он? — мама протянула ей чашку кофе.
— Температура спала. Спит спокойно.
— А ты? Как ты?
Валя пожала плечами. Странный вопрос. Странный день. Странное ощущение внутри — словно старая рана, которую задели, но не так больно, как обычно.
— Нормально. Устала немного.
— Я сейчас приготовлю кашу для Игорька. Овсянку. С яблоком.
— Он любит с бананом, — вдруг сказала Валя. И замерла, удивленная собственными словами. Откуда она это знает? Когда успела заметить?
— Ты права. С бананом ему больше нравится.
В комнате раздался тихий кашель. Игорь проснулся. Валя подошла, помогла ему сесть повыше, поправила подушку.
— Как ты себя чувствуешь?
— Пить хочу.
Она протянула ему стакан с компотом из дежурного набора на прикроватной тумбочке — сок, вода, компот. Игорь пил маленькими глотками. Капля скатилась по подбородку, оставляя влажный след на пижаме.
— Я вытру, — Валя промокнула пятно салфеткой. — Бабушка приготовила кашу. Будешь завтракать?
Игорь кивнул. Сел за стол. Вчерашняя болезнь еще давала о себе знать — бледный, с синяками под глазами. Но аппетит уже вернулся. Он ел кашу, размазывая часть по тарелке, как обычно. Банан превращался в кашицу под упорными ударами ложки.
— Не играй с едой, — привычно сказала Валя.
— Я делаю банановую планету, — серьезно ответил Игорь. — Смотри, тут кратеры.
Валя посмотрела на тарелку. Действительно, что-то похожее на карту нездешней местности. Она впервые заметила, что у Игоря богатое воображение. Это было новым. Неожиданным.
Мама ушла в магазин. Они остались вдвоем. Валя дала лекарство, как прописал врач. Игорь послушно проглотил сироп и лег на диван с планшетом — редкая привилегия, обычно строго ограниченная по времени.
Она села рядом, глядя в окно. Мысли путались. Ночные переживания отступили, но что-то изменилось. Что-то сдвинулось. Она чувствовала это, но не могла объяснить даже себе.
— Мам, посмотри! — Игорь показал ей экран. Мультяшный персонаж строил замок из кубиков. — Я тоже так умею.
— Правда?
— Ага! Еще выше будет! Поправлюсь и построю.
Она смотрела на его лицо. То же лицо, что и вчера. Те же черты. Та же ямочка на подбородке. Тот же поворот головы. Но сегодня она почему-то замечала и другое. Как сосредоточенно он хмурит брови. Как закусывает губу, когда волнуется. Как дергает ногой в такт музыке из мультика.
Это были не Ванины черты. Это были черты Игоря. Его собственные.
Он повернулся к ней, улыбнулся. И она вдруг поняла — она смотрит на него. Не сквозь. Не мимо. Прямо на него.
— Мам, ты чего? — Игорь склонил голову набок.
— Ничего. Просто смотрю на тебя.
— Я красивый? — он рассмеялся. Детский, чистый смех. Ее сын. Просто ее сын.
— Да, — ответила она. — Ты красивый.
Игорь отложил планшет, потянулся. И вдруг закашлялся — сильно, надрывно. Валя подхватила его на руки, отнесла в ванную. Помогла умыться. Вытерла лицо полотенцем. И прижала к себе, чувствуя, как бьется маленькое сердце.
В этот момент всё, что она ощущала — это ответственность. Не любовь. Не нежность. Но уже и не отторжение. Просто четкое понимание — она нужна ему. И, может быть, он нужен ей.
Валя приготовила обед, проверила температуру, созвонилась с работой — предупредила, что не выйдет завтра, нужно сидеть с больным ребенком. Игорь уснул днем. Она сидела рядом, листая журнал, но не читая. Думая.
О том, что три года она винила себя. Наказывала. Убегала. Но от чего? От ребенка? Или от себя?
Вечером, когда мама снова пришла — с пакетами продуктов и новой машинкой для Игоря — Валя решилась.
— Мам, я справлюсь сама сегодня. Иди домой, отдохни.
— Уверена? А если температура опять поднимется?
— Тогда позвоню. Но, думаю, всё будет хорошо.
Когда за мамой закрылась дверь, Валя снова заглянула в комнату. Игорь спал. На щеках больше не было лихорадочного румянца. Дыхание ровное, спокойное.
Она осторожно присела на край кровати. Провела рукой по его волосам — почти невесомо, будто боясь спугнуть это новое чувство. Не материнский инстинкт, не любовь. Но что-то настоящее. Пробивающееся сквозь лед.
— Ты — не он, — прошептала она, глядя на спящего сына. — Я пока не могу тебя полюбить. Но, может быть, когда-нибудь… Я хотя бы перестану бояться смотреть тебе в глаза.
Это не было началом любви. Но, возможно, это было концом ненависти.
