— Раз ты не пустил меня, жену, в мой собственный дом, я сама найду способ войти.
И звоню к соседям. К Раисе с Василием. Открывает Рая. Женщина она… Как бы это сказать… боевая. Справедливая. Никого в обиду не даст.
***
Знаете, мне иногда кажется, что я всю жизнь была… Как бы это сказать… удобной. Да-да, именно удобной. Как тапочки домашние. Привычные, незаметные, всегда под рукой.
Ну вот смешно же, правда? Сорок девять лет мне, а я только сейчас это поняла. Хотя нет, не смешно. Грустно это.
Двадцать пять лет замужем. Четверть века! Каждое утро в шесть встаю — завтрак мужу делаю, рубашку поглаженную на стул кладу. Он просыпается — все готово. Вечером с работы пришел — ужин на столе, тапочки у двери стоят.
— Аня, а где мои носки чистые?
— В шкафу, на второй полке.
— А рубашка синяя?
— В химчистке. Завтра заберу.
И так каждый день. Каждый божий день, четверть века.
А что в ответ? А ничего. Ну то есть как ничего… «Спасибо» иногда говорил. Правда, последние годы и этого не было. Привык, видимо. Дети выросли, разлетелись кто куда. Остались мы вдвоем. И я думала, ну вот, сейчас заживем! Внимания друг другу больше уделим, в отпуск поедем куда-нибудь…
Ага. Щас.
Хотя… нет, я не хочу сказать, что Сергей плохой. Не пил особо, не скандалил, зарплату домой приносил. Просто… Просто он меня не видел. Понимаете? Вот совсем не видел. Как мебель какую-нибудь.
А в тот день…
С утра была я у Светки, подруга у меня такая. Вернее, была подруга. Теперь мы… Ну, в общем, поругались мы.
— Анька, — говорит вдруг Светка, размахивая руками, — да ты что, не видишь ничего?
— Что я должна видеть? — спрашиваю.
— Да мужик твой совсем от рук отбился! Я его вчера в «Перекрестке» видела с бабой какой-то. Молодой. Накрашенной, как… Как матрешка!
Я тогда рассмеялась. Смешно мне показалось.
— Светка, — говорю, — да ты что! Может, это коллега или знакомая. Сергей у меня мужик общительный.
А Светка головой качает.
— Коллега, говоришь? А руку ей на талию зачем положил? Коллегам на талию руки не кладут!
Тут я призадумалась. Что-то кольнуло в груди. Неприятно так.
— Ладно, — говорю, — может, показалось тебе.
— Анька! — орет Светка. — Да очнись ты наконец! Сколько можно в облаках витать!
Поругались мы тогда. Крепко поругались. Я сказала, что она завистливая, а она мне — что я глупая и доверчивая. В общем, разошлись друг на друга обиженные.
Я так на нее разозлилась, что решила сразу домой не идти, в парке прогуляться. Воздухом подышать.
***
Домой я добралась ближе к вечеру, решила по дороге в магазин зайти, продуктов накупить. Иду домой и думаю: «Приготовлю что-нибудь вкусненькое. Давно мы с Сергеем нормально не ужинали. Все на бегу, на бегу…»
Поднимаюсь по лестнице, живем на четвертом этаже, лифт, как назло, не работает. Сумки тяжелые, устала. Подхожу к двери и… стоп. Слышу голоса. Из нашей квартиры голоса доносятся.
«Телевизор», — думаю. Хотя странно. Сергей в это время еще на работе должен быть.
Достаю ключи, вставляю в замок, поворачиваю… а дверь не открывается. То есть замок отпирается, а дверь — нет. Цепочка, значит.
И тут я их увидела в открывшуюся щелочку.
Туфли.
Женские туфли. Красные такие, лаковые, на высоком каблуке. Размер маленький — тридцать седьмой, не больше. Аккуратненькие. Дорогие. У меня сорок первый размер. И туфли такие я давно не покупаю, некуда носить.
Сердце как застучит! Тук-тук, тук-тук… А в голове сразу — пусто. Как будто мысли все разом испарились.
Стою и смотрю на эти туфли. И понимаю — все, нет никаких коллег. Звоню в дверь. Долго звоню. Настойчиво. Наконец в щелку выглядывает Сергей. Лицо красное, волосы взъерошенные. Рубашка расстегнутая.
— Ань… — сказал и осекся. — А ты… чего так рано?
Я молчу. Смотрю на него и молчу. А он глаза отводит, на стенку смотрит.
— Ань, ну… подожди немножко… Я сейчас…
— Кто с тобой? — спрашиваю тихо.
— Да никто… то есть… — мнется он. — Коллега. По работе зашла. Документы… Документы принесла кое-какие…
Да, конечно. Документы. В пятницу вечером. И туфли сняла, чтобы удобнее документы читать было.
— Сережа, — говорю спокойно, — открой дверь.
— Ань, ну дай минутку… Мы сейчас закончим…
— Минутку? — переспрашиваю. — А сколько это — минутка? Час? Два? До утра?
Он там за дверью что-то шепчет кому-то, потом мне:
— Ну немножко подожди… в магазин сходи… или к соседям…
Говорит и вместо того, чтобы цепочку снять, дверь у меня перед носом захлопывает. И тут… знаете, есть такой момент, когда что-то внутри щелкает, как предохранитель перегорает.
— Хорошо, — говорю. — Раз ты меня не пустил меня,жену, в мой собственный дом, я сама найду способ войти.
И звоню к соседям. К Раисе с Василием. Открывает Рая. Женщина она… Как бы это сказать… боевая. Справедливая. Никого в обиду не даст.
— Аннушка! — обрадовалась. — Заходи! Как дела? Чай будешь?
— Рая, — говорю, — помоги мне. Муж дверь не открывает. Там… Там кто-то с ним.
Рая глаза прищурила.
— Кто-то? — переспрашивает медленно. — Какой еще кто-то?
— Женщина, — тихо говорю.
— Ах, вот как… — говорит Рая.
— Ну, ну! Интересненько. Вася! — орет она в глубину квартиры. — Быстро сюда!
Выходит Василий в домашних штанах, недовольный.
— Чего кричишь? Новости смотрю.
— Забудь про новости! — рявкает Рая и показывает на меня. — Вот Аннушку из собственного дома выперли! Сергей там с какой-то… С этой… В общем, безобразничает!
Василий мгновенно становится серьезным.
— Это как же так? — возмущается. — В нашем доме такое! Аннушка, ты не расстраивайся, сейчас мы все решим.
И идет за инструментами. А тут из-за двери голос Сергея:
— Василий! Не лезь не в свое дело! Это… Это семейное!
— Семейное? — переспрашивает Василий уже с отверткой в руках. — А почему тогда жена в коридоре стоит?
Рая подходит к двери вплотную.
— Сергей Викторович! — говорит она таким голосом, что у меня мурашки по спине. — Если ты немедленно не откроешь, я такой концерт устрою, что весь подъезд сбежится! И участкового вызову! Аннушка — жена твоя законная!
Василий тем временем возится с замком. Профессионально так, деловито.
— Рая правильно говорит, — бормочет. — Это ж надо… При живой жене…
— Вася! — орет Сергей. — Если поможешь ей, я с тобой больше разговаривать не буду!
— А мне и не надо, — отвечает Василий. — После такого и разговаривать не о чем.
Я стою, слушаю весь этот кошмар и думаю: «Господи, что же это такое? До чего дошло-то!»
С одной стороны, стыдно, весь дом узнает. С другой — а с какой стати мне стыдно должно быть? Это не я здесь безобразничаю! Бросила взгляд на сумки с продуктами и усмехнулась невесело, вот тебе и семейный ужин…
Василий минут пять повозился.
— Все, — говорит. — Сейчас откроется.
Щелк — и дверь распахивается. В проеме стоит Сергей. Растрепанный, красный. В одной рубашке. Смотрит на нас, как на врагов каких-то.
— Молодцы, — говорит с ненавистью. — Довольны?
А я вхожу в прихожую и сразу чувствую — воздух какой-то… тяжелый. Пахнет чужими духами. Дешевыми, приторными. От них голова кружится. И вижу, на полочке сумочка стоит. Красивая, кожаная. Не моя. И пальто висит в шкафу. Тоже не мое.
— Где она? — спрашиваю.
Сергей молчит. Губы поджал, как школьник провинившийся.
— Где… она? — повторяю медленно.
— В… В комнате, — наконец выдавливает.
Иду по коридору. За мной Рая шагает, как генерал на параде. Василий сзади семенит. Подхожу к двери спальни. Нашей спальни, где мы с Сергеем двадцать пять лет спали.
— Выходите, — говорю негромко.
Тишина.
— Я сказала, выходите! — повторяю уже командным тоном.
Дверь медленно приоткрывается, и оттуда… Как бы помягче выразиться… показывается особа. Лет тридцати пяти. Блондинка крашеная. Макияж размазанный. И одета в мой халат! В мой любимый голубой махровый халат, который мне еще мама на день рождения дарила!
Вот тут уж совсем нехорошо стало.
— Добрый вечер, — говорю вежливо. — Как дела? Как здоровье?
Она жмется к косяку, глаза бегают по сторонам.
— Я… Мы… Это все не то, что вы подумали…
— А что я подумала? — интересуюсь.
— Ну… что… — мямлит она. — Это случайно получилось…
— Случайно? — переспрашиваю. — Халат мой тоже случайно надели? Туфли случайно сняли? Дверь случайно заперли?
Рая за моей спиной усмехается.
— Ага, случайно. Шла мимо, поскользнулась — и в чужую постель упала.
Поворачиваюсь к этой… К даме.
— Знаете что, дорогая, — говорю спокойно, — собирайте свои вещички и уходите. Тихо и быстро.
— Но я… Мы же… — лепечет она.
— Никаких «но», — перебиваю. — Вы в моем доме. Без приглашения. Так что свободны. Марш отсюда!
Она мечется глазами между мной и Сергеем. Ждет, что он заступится.
— Сережа… — жалобно тянет.
Но тот стоит молча, взглядом пол сверлит.
— А Сережа, — говорю, — сейчас думает, как ему объяснить, что тут произошло. И где ему сегодня ночевать.
Тут Сергей очнулся.
— Аня, ты что? Это… Это же можно обсудить…
— Что обсуждать? — удивляюсь. — Как вы тут развлекались? Или как меня под дверью держали?
— Ты все не так понимаешь!
— Не понимаю? — переспрашиваю. — А что тут понимать? Все предельно ясно.
А девица тем временем в панике одевается. Стаскивает мой халат, натягивает платье. Руки трясутся.
— Сумка… Где моя сумка? — лепечет.
— В прихожей, — отвечаю равнодушно.
Она проскакивает мимо нас, хватает сумку. Пальто в охапку берет — надевать некогда.
— Виктория, подожди! — кричит ей вслед Сергей.
Виктория, значит. Красивое имя. Жаль, хозяйка не очень. Но Виктория уже убежала, дверь хлопнула — и нет ее.
Остаемся мы вчетвером: я, Сергей и верные соседи.
— Ну, — говорю, — а теперь поговорим с вами, Сергей Викторович.
— Аня, давай спокойно… по-взрослому…
— По-взрослому? — усмехаюсь. — Это ты сейчас по-взрослому себя вел?
— Ты не понимаешь… У нас кризис в отношениях… Я чувствую себя… Это возраст такой…
Слушаю я его и думаю: «Господи, неужели этот человек двадцать пять лет рядом со мной жил? Неужели я его любила?»
— Знаешь что, — говорю спокойно, — хватит. До вечера собери вещи и уходи.
— Ты что?! — возмущается он. — Куда я пойду? Это же моя квартира тоже!
— Была, — поправляю. — До того момента, пока ты не решил устроить здесь… это.
— Анька, ты неадекватная! Двадцать пять лет вместе!
— Двадцать пять лет, — соглашаюсь. — И что? Это дает тебе право меня унижать?
Рая одобрительно кивает.
— Правильно говоришь, Аннушка.
А Сергей мечется по комнате, размахивает руками.
— Ты не имеешь права! Я через суд половину заберу…
— Через суд? — переспрашиваю. — Хорошо. Только учти, у меня теперь есть свидетели, соседи все видели.
Он еще полчаса пытался меня уговорить. Потом угрожать начал. Потом жалость вызывать.
А я сидела и смотрела на него. И понимала: все кончилось. Что бы он ни говорил, уже ничего не вернуть. К вечеру он собрал два чемодана и ушел. Хлопнул дверью напоследок. Я только плечами пожала, с глаз долой — из сердца вон…
Рая с Василием зашли вечером на чай.
— Правильно сделала, — говорит Рая. — Нечего такое терпеть.
— А если вернется? — спрашиваю.
— А ты замки поменяй, — советует Василий.
А ночью я не спала. Лежала и думала о том, что было, о том, что будет. Утром позвонила мама:
— Анечка, что же это такое? Может, помириться? Двадцать пять лет все-таки…
— Мам, — говорю, — а ты бы стала терпеть?
Мама помолчала.
— Нет, — говорит тихо. — Наверное, не стала бы.
Сергей еще раза три пытался вернуться. Звонил, через знакомых передавал, что «все изменится».
Но я уже знала: не изменится. Потому что если человек один раз позволил себе тебя унизить, он это повторит. Обязательно повторит. А унижаться мне больше не хочется.
Бывает грустно, конечно. Особенно вечерами. Но грусть проходит, а самоуважение остается.
