Июльское солнце плавило асфальт вокруг детской площадки. Вика сидела на лавочке в тени старого тополя и наблюдала, как Маша — её восьмилетка с непослушными кудряшками — хихикала с Соней и Милой, пытаясь поймать радужные пузыри, пускаемые из пластиковой рыбки.
— Двадцать минут, и домой, — крикнула она дочери, не отрывая взгляда от экрана телефона. Табличка с цифрами в ежемесячном отчете упорно не сходилась, а главбух ждать не станет.
— Ещё полчасика! — Маша подпрыгнула, ловя пузырь, который лопнул прямо у неё на ладони.
Вика улыбнулась. Когда-то её тоже так радовали пузыри. До школы, до шепотков за спиной, до того дня, когда она пришла домой с разорванным рюкзаком и размазанными по щекам слезами.
Мир качнулся и вернулся в зной городской площадки.
Телефон пискнул — очередное сообщение с работы. Вика раздраженно выдохнула. Какая муха укусила заведующую книжным? Неужели нельзя подождать до завтра?
Поглощённая перепиской, она не сразу заметила, как изменилась атмосфера на площадке. Детский смех стих. Вика подняла голову.
Высокая для своих лет девочка, лет десяти, с растрепанными волосами, собранными в небрежный хвост, и в футболке с растянутым воротом, остановилась возле песочницы. Руки — в карманах видавших виды шорт, подбородок вздернут. Взгляд — колючий, как осколок бутылки.
— Чё, мелкота, тупите? — Её голос звучал громче, чем нужно. — Дайте сюда эту х…
Она бесцеремонно выхватила рыбку с мыльными пузырями у опешившей Сони.
— Мы первые взяли, — тихо проговорила Маша, делая шаг назад. — Можно, мы доиграем?
Незнакомка фыркнула.
— Можно, б… — девочка растянула последнее слово с каким-то злым удовольствием, наблюдая, как Маша вздрогнула от грубости. — Нельзя. Я буду играть.
У Вики внутри что-то дрогнуло, насторожилось. Она отложила телефон и выпрямилась.
Девочка демонстративно выдула три пузыря и швырнула игрушку на землю.
— Фигня какая-то, — она пнула рыбку ногой, и та отлетела к бордюру. — Чё ещё есть?
Вика встала, готовая подойти, но… замерла. В голове, как заевшая пластинка: «Не будь той мамашей… Дети сами разберутся… Я в их возрасте…»
Её собственная мать никогда не вмешивалась. «Вырастешь — поймешь, что в жизни всякое бывает», — повторяла она, пока Вика пряталась от одноклассниц в школьном туалете.
Маша бросила на мать быстрый взгляд — вопросительный, почти умоляющий. Вика кивнула — иди сюда — и Маша, схватив Соню за руку, поспешила к ней.
— Кто это? — тихо спросила Вика, когда дочь плюхнулась рядом.
— Не знаю. Она недавно появилась. Ленка, вроде.
Следующие две недели Вика наблюдала со своей лавочки, как Ленка — она узнала, что девочка живет в соседнем доме — методично захватывала площадку. Грубая, напористая, она вызывала у Вики странное чувство: смесь раздражения и жалости. Ногти обкусаны до мяса, одежда застирана, а в глазах — вызов всему миру.
«Дети есть дети, — уговаривала себя Вика, листая ленту новостей и краем глаза следя за площадкой. — Разберутся. Дома ведь всё в порядке».
До того дня, когда Маша вернулась с ссадиной на щеке.
— Что случилось? — Вика отложила телефон и притянула дочь к себе.
— Ничего, — Маша отвернулась, но Вика успела заметить блеск слез. — Упала.
— На ладони должны быть ссадины, если упала, — Вика осторожно повернула лицо дочери. — Это Ленка?
Маша кивнула, закусив губу.
— Она сказала, что я тупая курица, и толкнула меня. Я ничего ей не сделала, мам.
Что-то щелкнуло в груди Вики — как выключатель. Она вспомнила себя, прячущую синяки от матери, потому что «не хотела расстраивать». Вспомнила свое одиночество. Страх. Стыд.
— Завтра поговорю с её родителями, — твердо сказала Вика, крепче обнимая дочь.
Вечером она долго вглядывалась в отражение в зеркале. Отражение смотрело встревоженными глазами.
— Не дрейфь, — прошептала Вика, — мы ведь взрослые люди. Просто спокойно поговорим.
На следующий день Вика отпросилась с работы пораньше. Табличный редактор моргал недосчитанными столбцами, а главбух косилась на часы. Плевать. Впервые за три года Вика закрыла ноутбук раньше шести.
Муж, Андрей, не понял её волнения. — Да брось, все дети дерутся. Помнишь, как я тебе рассказывал про свой двор? Нормальное дело.
Вика смотрела на него, не мигая. В груди ворочалось что-то тяжелое. — Ты не видел её глаза. Это не обычная драка.
— Ну поговори, раз приспичило, — он пожал плечами и уткнулся в телефон. — Только не устраивай там истерик.
«Истерик», — мысленно повторила Вика, натягивая кроссовки. Такие удобные, чтобы убегать. Раньше она всегда сбегала от конфликтов.
Квартира Ленкиных родителей оказалась на третьем этаже панельной девятиэтажки. Дверь с облупившейся краской и выцветшим номером.
Вика позвонила. Слишком короткий сигнал, будто звонок торопил её поскорее закончить.
Дверь открыла женщина в растянутой футболке. Волосы такие же спутанные, как у дочери, только с сединой. В руке — зажатая сигарета, от которой змейкой поднимался дым.
— Чего надо? — вопрос прозвучал устало, без интереса.
Вика сглотнула ком. — Здравствуйте. Я мама Маши, с которой ваша Лена играет во дворе.
Лицо женщины не изменилось. — И что?
— Мне кажется, девочки не очень ладят, — Вика старалась говорить ровно. — Лена вчера толкнула Машу, и та поранилась.
Женщина затянулась. — И чего ты хочешь? Чтобы я её выпорола? — вдруг в её глазах мелькнуло что-то, похожее на интерес. — Ты из этих, да? Которые детей ватой оборачивают?
Вика почувствовала, как щеки загораются. — Нет, я просто хотела, чтобы вы поговорили с дочерью. Это уже не первый раз, и…
Из глубины квартиры донесся мужской голос: — Кто там?
— Да тут мамашка пришла, воспитывать нас учит, — крикнула женщина через плечо.
К двери подошел мужчина, от которого пахнуло перегаром. Щетина, потертая майка, взгляд мутный. — Какие проблемы? — он оперся на дверной косяк.
Вика отступила на полшага. — Ваша дочь Лена обижает детей во дворе. В том числе мою дочь.
— И? — мужчина посмотрел на неё с прищуром. — Что, твоя слабачка пожаловалась мамочке?
Что-то взорвалось внутри Вики, но она заставила себя улыбнуться. Спокойно. Без истерик. — Дети разные. Кто-то сильнее, кто-то не очень. Я просто прошу вас поговорить с Леной, чтобы она не толкала младших.
Женщина переглянулась с мужчиной и вдруг кивнула. — Ладно, поговорим. Спасибо, что сказали.
Дверь закрылась так быстро, что Вика едва успела моргнуть.
Вечером Маша вернулась домой с ободранной коленкой. Глаза — сухие, но покрасневшие. Будто наплакалась, вытерла слезы и решила больше не реветь.
— Лена опять? — тихо спросила Вика, усаживая дочь на кухонный табурет и доставая перекись.
Маша кивнула. — Она сказала, что её мама просила передать, что я — ябеда и плакса, — голос дочери дрогнул. — А потом толкнула меня с горки.
Вика замерла с ватным диском в руке. Перед глазами всплыло лицо Ленкиной матери. «Спасибо, что сказали». И понимающий взгляд мужа: «Видишь, они разберутся».
— Болит? — спросила Вика, осторожно промокая ссадину.
— Нет, — Маша смотрела в сторону. — Мам, можно я больше не буду ходить на эту площадку?
Вика прижала дочь к себе. Восемь лет. Столько же было ей, когда она впервые закрыла школьный рюкзак в шкаф и соврала матери, что живот болит. А потом — целую неделю пряталась дома.
— Нет, Маш. Нельзя, — голос Вики звучал тверже, чем она ожидала. — Площадка — это твоё место тоже. Не только Ленкино.
В ту ночь Вика долго лежала без сна. Андрей тихо похрапывал рядом. Надежный, спокойный, сильный Андрей, который считал, что «дети сами разберутся». Которому никогда не приходилось считать синяки под одеждой.
Утром она взяла отгул на работе.
— Сегодня я пойду с тобой на площадку, — сказала она за завтраком. — Возьмем мяч?
Маша посмотрела настороженно. — Ты… поговоришь с ней?
Вика покачала головой. — Нет. Я просто буду рядом.
Они пришли на площадку раньше обычного. Вика намеренно выбрала скамейку, с которой хорошо просматривалась вся территория. Маша неуверенно крутила в руках мяч.
— Иди, поиграй, — улыбнулась Вика. — Я буду здесь.
Дочь бросила на неё быстрый взгляд и медленно пошла к качелям.
Ленка появилась через полчаса. Остановилась у входа, сканируя взглядом площадку. Заметила Машу. Потом — Вику. Прищурилась. Постояла минуту и направилась прямиком к Машиным качелям.
Вика выпрямилась на скамейке. Ленка остановилась в метре от качелей, где сидела Маша. Руки в карманах, подбородок вздернут — та же поза, то же превосходство в глазах.
— Привет, ябеда, — Ленка растянула губы в подобии улыбки. — Что, мамочку притащила? Боишься одна играть?
У Вики сжался желудок. Маша замерла на качелях, крепче вцепившись в цепи.
— Я не ябеда, — тихо, но отчетливо произнесла Маша.
— Да? — Ленка сделала шаг вперед. — А кто тогда нажаловался своей мамашке? Из-за тебя меня вчера…
Она осеклась, бросив быстрый взгляд на Вику, и вдруг дернула за цепь качели.
— Слезай давай. Моя очередь.
Вика встала, но не двинулась с места. «Дай ей шанс сделать правильно».
— Здесь вообще-то три качели, — Маша указала на пустые места рядом. — Можешь на любой кататься.
Лицо Ленки дернулось. — Я хочу на этой, — она снова дернула цепь, сильнее. — Слезай, кому сказала!
Маша покачала головой. Вика видела, как побледнели костяшки пальцев дочери, как напряглись плечи.
— Я первая пришла, — голос Маши дрожал, но она продолжала. — И ты не можешь…
Ленка с размаху толкнула качели. Маша слетела на землю, ударившись об песок.
Вика оказалась рядом в три шага. — Достаточно, — произнесла она, становясь между Ленкой и дочерью. — Не подходи к моему ребенку. Ни играть, ни говорить, ни стоять рядом. Понятно?
Ленка замерла, глядя снизу вверх. В глазах — странная смесь вызова и растерянности. Она не привыкла, чтобы взрослые говорили так — спокойно и твердо.
— А то что? — выпалила она, но голос прозвучал не так уверенно.
— А то я поговорю с директором твоей школы, — Вика смотрела прямо в глаза девочки. — Поверь, мне не составит труда узнать, где ты учишься. И тогда разговор будет уже не только с твоими родителями.
Что-то дрогнуло в лице Ленки. Она дернула плечом, буркнула «да пошли вы» и, развернувшись, пошла прочь.
Вика помогла Маше подняться. — Ты в порядке?
Дочь кивнула, глотая слезы. — Я… я не хотела уступать. Но теперь она будет злиться ещё больше.
— Нет, — Вика отряхнула песок с Машиной футболки. — Такие, как она, отступают, когда видят, что ты не одна.
Следующий день прошел спокойно. И послеследующий тоже. Ленка держалась в стороне. Маша постепенно расслаблялась, снова начала смеяться. Вика наблюдала с лавочки, урывками просматривая рабочие таблицы на телефоне.
На третий день всё изменилось.
Маша вернулась с разбитой губой и шишкой на лбу. Ленка подкараулила её по дороге из магазина, куда Маша забежала купить воды.
— Она ударила меня головой о стену, — всхлипывала дочь, пока Вика прикладывала к шишке холодное полотенце. — Сказала, что если я кому-нибудь расскажу, она поймает меня в школе.
Вика смотрела на дрожащие губы дочери, на размазанные по лицу слезы, на эту злую шишку, проступающую даже сквозь полотенце. Что-то оборвалось внутри. Тихо, с отчетливым звуком лопнувшей струны.
В детстве она тоже молчала. Терпела. Пока не закончила восьмой класс и не перешла в другую школу. Четыре года ада.
— Нет, — прошептала она. — Не снова.
— Что, мам? — Маша всхлипнула.
Вика убрала полотенце, внимательно осмотрела лоб дочери. Достала телефон, сделала несколько фотографий. — Ничего, золотце. Всё будет хорошо.
На следующее утро Вика стояла у кабинета школьного психолога. Нет, не в их школе — в школе №143, где, как она выяснила через соседку, училась Лена Воробьева.
— Я вас слушаю, — психолог, женщина лет сорока с усталыми глазами и аккуратно уложенными волосами, указала на стул.
Вика села, расправила невидимые складки на юбке. — Ваша ученица, Елена Воробьева, избивает младших детей во дворе. Я говорила с её родителями, они ничего не предприняли. Вчера она ударила мою дочь головой о стену.
Психолог вздохнула, сняла очки, устало потерла переносицу. — Лена Воробьева… да, я в курсе этой девочки. У нас были… инциденты. Но послушайте, без официального заявления родителей мы не можем…
Вика выложила на стол распечатанные фотографии. Шишка на лбу Маши. Разбитая губа. Ссадина на щеке. Даже невнимательный человек не спутал бы это с обычными детскими ушибами.
— Я не хочу наказания для девочки, — голос Вики звучал ровно. — Ей, возможно, самой нужна помощь. Но это не значит, что моя дочь должна быть её грушей для битья.
Психолог придвинула к себе фотографии, внимательно их разглядывая. Что-то изменилось в её взгляде — профессиональная отстраненность уступила место живому беспокойству.
— Вы правы, — она кивнула. — Мне нужно ваше заявление. Официальное. И показания дочери, если возможно.
— Маша боится, — Вика покачала головой. — Лена угрожала ей.
— Понимаю, — психолог выдвинула ящик стола, достала бланк. — Начнем с вашего заявления. Потом будем работать с обеими девочками. И семьей Лены, разумеется. Боюсь, там источник многих проблем.
Вика взяла протянутую ручку. Рука не дрожала. Не потому, что она была спокойна — нет, внутри всё переворачивалось. Она ненавидела конфликты, избегала их всю жизнь.
Но сейчас… сейчас конфликт пришел к её дочери. И отступать было некуда.
«Прошу принять меры в отношении агрессивного поведения ученицы…» — ровные буквы ложились на бумагу. Не мстить. Остановить. Защитить. Дать шанс — и Маше на спокойное детство, и Ленке на другую жизнь. Если уж никто больше не встанет между ними, то сделает это она.
Неделя прошла в странном подвешенном состоянии. Вика каждый день сидела на площадке, с книгой или ноутбуком. Андрей сначала посмеивался над её «дежурствами», потом обеспокоился.
— Может, хватит уже? — спросил он, когда Вика в пятый раз собралась на площадку. — Машка ведь нормально играет. Эта девчонка к ней не подходит.
— Пока я там, — Вика затянула шнурки кроссовок. — А что будет, если я перестану приходить?
— Ты не можешь всю жизнь бегать за дочерью по площадкам.
Вика выпрямилась, посмотрела на мужа. — Всю жизнь — нет. Но сейчас, когда ей восемь и её избивают — могу и буду.
Что-то изменилось в лице Андрея. Он молча протянул Вике термос. — Я заварил тебе чай. С мятой. Будешь там сидеть — замерзнешь.
Заявление в школе возымело действие быстрее, чем Вика ожидала. На третий день она заметила, как к Ленке на площадку подошла женщина. Не мать — слишком аккуратная, собранная. Они долго разговаривали на лавочке. Ленка сгорбилась, ковыряла носком кроссовка песок. Кивала. Один раз резко мотнула головой, будто возражая. Женщина терпеливо продолжала говорить.
— Это социальный педагог из её школы, — объяснила Вике школьный психолог по телефону. — Мы работаем с Леной. И с её семьей тоже, хотя там… сложнее. Но девочка находится под наблюдением.
— Спасибо, — только и смогла произнести Вика. Где-то глубоко внутри расплывалось тепло. Не радость, нет — облегчение. Кто-то ещё увидел проблему. Кто-то ещё взялся помогать.
На следующий день Ленка появилась на площадке. Маша, игравшая с Соней в классики, замерла. Вика подобралась, отложила книгу.
Ленка остановилась в нескольких шагах, засунув руки в карманы. Тот же вздернутый подбородок, тот же прищур. Но что-то изменилось в её позе. Меньше напора, больше… неуверенности?
Она не подошла к детям. Встала у края площадки, просто наблюдая. Потом нашла взглядом Вику. Несколько секунд они смотрели друг на друга — взрослая женщина и девочка-подросток, между которыми пролегла невидимая линия фронта.
Ленка первой отвела глаза. Постояла ещё минуту и ушла.
Это повторялось несколько дней подряд. Ленка приходила, стояла в стороне, смотрела на играющих детей. Не вмешивалась, не заговаривала. Один раз принесла с собой книгу, уселась на дальнюю лавочку.
— Мам, а Ленка теперь всегда будет просто стоять там? — спросила Маша на четвертый день.
— Не знаю, — честно ответила Вика. — Может быть, она не знает, как по-другому быть с вами.
— А как ей надо быть?
Вика задумалась. — Наверное, для начала — не обижать никого.
Маша несколько секунд разглядывала свои кроссовки, а потом вдруг спросила: — А можно я предложу ей поиграть с нами в вышибалы? Нам как раз не хватает одного человека. Только если она не будет драться.
Сердце Вики пропустило удар. — Ты уверена? Не боишься?
Маша помотала головой. — Неа. Ты же рядом. И вообще, она теперь какая-то… другая стала.
Маша подошла к Ленке, которая с независимым видом листала потрепанную книгу. О чем они говорили, Вика не слышала. Но видела, как Ленка удивленно подняла голову, нахмурилась, косо глянула в сторону Вики. Постучала пальцем по странице, словно раздумывая. А потом кивнула и закрыла книгу.
Они играли в вышибалы до самого вечера. Ленка кидала мяч сильнее всех, но — Вика внимательно следила — без злости. Маша смеялась, уворачиваясь от ударов. Соня визжала от восторга.
Когда начало темнеть, Вика позвала: — Маша, нам пора!
Дочь подбежала, раскрасневшаяся, с растрепавшимися кудряшками. — Мам, а завтра мы тоже придем?
— Конечно, — Вика поправила ей воротник. — Если хочешь.
Ленка стояла поодаль, перекидывая мяч из руки в руку. Странное выражение застыло на её лице — смесь настороженности и какой-то новой, неуверенной надежды.
— Пока, Лен! — крикнула Маша. — Завтра ещё поиграем!
Ленка дернула плечом, но кивнула. — Ага. Пока.
По дороге домой Маша щебетала без умолку — о том, как классно Ленка кидает мяч, и какая у неё крутая книжка про драконов, и что она, оказывается, умеет считать на английском до ста.
Вика слушала вполуха. В голове вертелась одна мысль, простая и ясная: иногда достаточно просто быть рядом. Не решать за детей их проблемы. Не диктовать, с кем им дружить. А просто создать безопасное пространство, где они могут учиться — и взаимодействовать, и защищать себя, и давать второй шанс.
Дома она налила себе чаю и вышла на балкон. Внизу просматривалась детская площадка, уже опустевшая, залитая оранжевым светом фонарей. Где-то там, через несколько домов, Ленка, возможно, сидела в своей комнате с книгой про драконов. Может быть, с фонариком под одеялом — Вика помнила эту детскую привычку читать допоздна, тайком.
Вике вдруг захотелось знать, что будет дальше. Не завтра и не послезавтра, а через месяц, через год. Станут ли девочки настоящими подругами? Изменится ли что-то в Ленкиной семье? Найдут ли они — и Лена, и Маша — свою дорогу в этом сложном мире?
Она не знала ответов. Жизнь не раскладывалась по таблицам, как цифры в бухгалтерии.
Андрей вышел на балкон, встал рядом. — О чем думаешь?
— О том, что мир — не всегда добрый, — Вика отпила чай. — Но если уж я не стану на сторону дочери, то кто тогда?
Он обнял её за плечи. — Что с той девочкой? Она ведь одна из неблагополучных?
— Да, — Вика кивнула. — Но это не даёт ей права делать больно другим. Просто… ей тоже нужна помощь. Кто-то, кто скажет — стоп. Здесь граница.
— И этим кем-то стала ты?
Вика улыбнулась. — Выходит, что так. Я не учила Машу бить в ответ. Я просто показала ей, что рядом всегда будет тот, кто не даст в обиду.
Ночью, лежа в постели, Вика вспоминала себя в детстве. Маленькую испуганную девочку, которая верила, что должна справляться со всем сама. Как странно, что иногда приходится вырасти, чтобы защитить того ребенка, которым ты когда-то была.
