Мартовский ветер с остервенением гнал по улице прошлогодние листья, когда Андрей свернул в родной переулок. Усталость после трёхмесячной вахты давала о себе знать, но желание увидеть Катю пересиливало всё. Он специально приехал на два дня раньше – хотелось сделать сюрприз. За время разлуки он истосковался по жене, по её теплой улыбке и мягкому голосу. Телефонные разговоры только растравляли тоску.
Остановившись у калитки родительского дома, где они с Катей занимали второй этаж, Андрей достал ключи. Внезапно резкий, полный яда голос матери заставил его замереть на месте.
— Ты что, совсем безрукая? — доносилось из открытой форточки кухни. — Я же русским языком сказала – соль сначала, потом уксус! Всю капусту испортила, бестолочь!
— Нина Петровна, я думала… — голос Кати дрожал.
— Вот именно что думала! — В голосе матери звенела сталь. — Ничего ты не умеешь, только сына моего окрутить сумела. Где ты такая неумёха выросла? В деревне, поди, и капусту квасить умеют!
Андрей почувствовал, как холодеет внутри. Он никогда не слышал, чтобы мать говорила таким тоном. С ним она всегда была мягкой, заботливой. Да и к Кате, казалось, относилась хорошо – помогала обустроиться, делилась рецептами…
— Я… я правда старалась, — Катя всхлипнула. — И я очень люблю вашего сына…
— Любит она! — мать издала злой смешок. — Его дом ты любишь, деточка. И мужа-кормильца. Небось специально забеременела, чтобы покрепче зацепиться? А что он на вахте горбатится – тебе-то что? Главное, денежки капают!
— Как вы можете… — голос Кати сорвался. — Я никогда…
— Что – никогда? — В голосе матери появились издевательские нотки. — Никогда не думала, что так удачно устроишься? В готовый дом въехала, свекровь – готовит, убирает… А ты только брюхо наедаешь!
Звякнула посуда, послышались торопливые шаги.
— Стой, куда собралась? — взвизгнула мать. — А капусту кто доделывать будет? Я, что ли?
— Мне плохо, — глухо ответила Катя. — Голова кружится, тошнит…
— Ну конечно, сразу плохо стало! — В голосе матери появилось что-то змеиное. — Беременность – не болезнь, милочка. Я, между прочим, с твоим Андрюшей до последнего дня работала, и ничего… А ты только и знаешь, что охать да причитать!
Андрей до боли сжал кулаки. Хотелось ворваться на кухню, крикнуть… Но что-то удержало его. Он должен был понять, как давно это происходит.
Поднявшись на крыльцо, он нарочито громко загремел ключами. Когда вошёл на кухню, мать, как ни в чем не бывало, разливала чай. На её лице сияла приветливая улыбка, словно и не она минуту назад источала яд.
— Андрюшенька! — всплеснула она руками. — Что же не предупредил? Я б пирогов напекла, твоих любимых!
Катя стояла у окна, бледная как полотно, с покрасневшими глазами. Когда их взгляды встретились, она попыталась улыбнуться, но губы предательски дрогнули.
— Сюрприз хотел сделать, — сказал Андрей, внимательно глядя на жену. Та едва заметно качнула головой – молчи.
— Ой, и правда сюрприз! — мать засуетилась вокруг стола. — Катюша, доставай праздничную скатерть. Сейчас быстренько соберем на стол. Я как чувствовала – пирожки с капустой утром испекла…
— Устал с дороги, — перебил Андрей. Он не мог сейчас сидеть с матерью за одним столом. — Пойдем к себе, Кать. Отдохну немного.
— Как знаешь, сынок, — в голосе матери мелькнула фальшивая обида. — А ты, Катенька, потом спустись. Надо капусту доделать, не пропадать же добру…
Поднимаясь по лестнице следом за женой, Андрей чувствовал спиной пристальный, колючий взгляд матери. В маленькой спальне Катя первым делом распахнула форточку – у неё в последнее время часто случался токсикоз. Села на край кровати, комкая подол домашнего платья, словно пытаясь спрятать дрожащие руки.
— Давно это началось? — спросил Андрей, опускаясь рядом с женой на кровать. От острой жалости к ней сжималось сердце.
— Не надо, — Катя судорожно вздохнула, по-прежнему комкая платье. — Я же вижу, как ты её любишь. И правильно – она замечательная мать… для тебя.
— А для тебя? — Он осторожно накрыл её дрожащие пальцы своей ладонью.
— Андрей, пожалуйста… — её голос дрогнул. — Давай не будем об этом. Я справлюсь.
— Нет, — он мягко развернул её к себе. — Так больше не может продолжаться. Почему ты молчала?
Катя закусила губу, пытаясь сдержать слезы. Андрей осторожно обнял её за плечи, и она наконец расплакалась – беззвучно, содрогаясь всем телом.
— Почти сразу, как ты уехал первый раз, — глухо проговорила она, уткнувшись ему в плечо. — Сначала мелочи – не так помыла, не так приготовила. Потом… — она запнулась. — Каждый день, понимаешь? Каждый божий день попрёки – что я неумёха, что охомутала тебя, что ты на вахту из-за меня поехал…
— Господи, Катя… — он крепче прижал её к себе.
— «Андрюшенька в институте учился, мог бы в городе работать. А из-за тебя, деревенской, вынужден на севере горбатиться…» — процитировала Катя свекровь и горько усмехнулась. — Знаешь, что самое страшное? Я ведь иногда начинаю верить. Может, правда из-за меня…
— Прекрати, — оборвал её Андрей. — Я сам решил на вахту пойти. Чтобы быстрее на квартиру накопить, чтобы ты не мучилась здесь…
— Вот! — От порога раздался торжествующий голос матери. — Сам признаёшь – из-за неё мучаешься!
— Мама! — Андрей вскочил. — Ты подслушиваешь?
— В своём доме хожу, где хочу, — отрезала Нина Петровна, входя в комнату. — И правильно делаю, что слушаю. А то наговорит тебе невестушка, настроит против родной матери…
— Нина Петровна, я не… — начала Катя.
— Молчи! — оборвала её свекровь. — Без тебя разберёмся. — Она повернулась к сыну: — Андрюша, сынок, ты только подумай – я же для тебя всю жизнь… Всё для тебя! А она что? Приблудилась на нашу голову, забеременела…
— Мама, остановись.
— Не остановлюсь! — В глазах Нины Петровны блеснули слёзы. — Я мать! Я имею право знать, что с моим сыном будет! А эта… эта… — Она ткнула пальцем в сторону Кати. — Да кто она такая? Откуда взялась? Семья простая, образования нет…
— У меня медицинский колледж, — тихо сказала Катя.
— Медсестричка! — презрительно фыркнула свекровь. — А я, между прочим, всю жизнь бухгалтером проработала! В райфо! Меня все уважали! А теперь что? Внуков от медсестры нянчить?
За окном громыхнуло – надвигалась гроза. Первые тяжёлые капли дождя застучали по карнизу.
— Помнишь, как мы познакомились? — вдруг спросил Андрей, повернувшись к жене и демонстративно игнорируя мать.
Катя подняла на него заплаканные глаза:
— В парке. Я книжку читала, ты мороженое ел…
— И уронил его прямо на твою книгу, — Андрей невесело усмехнулся. — А ты не рассердилась даже. Только сказала: «Ничего страшного, страницы высохнут…»
— Книгу до сих пор храню. С пятном от пломбира.
— Господи, какая чушь! — всплеснула руками Нина Петровна. — Вы меня слышите вообще? Я тут о серьёзных вещах говорю, а вы…
— Серьёзных? — Андрей резко развернулся к матери. — Хорошо, давай о серьёзном. Почему ты травишь мою жену? Чем она тебе не угодила?
— Я? Травлю? — Нина Петровна картинно схватилась за сердце. — Да я душу в неё вкладываю! Учу всему, помогаю! А она…
— Врёшь, — тихо сказал Андрей. — Первый раз в жизни слышу, как ты врёшь, мама.
Нина Петровна побледнела:
— Что ты сказал?
— Я всё слышал. Сегодня, у калитки. Каждое слово.
На кухне что-то упало, звякнуло. Тишину разорвал очередной раскат грома.
— Вот значит как… — Голос матери стал ледяным. — Подслушивать будешь? Родную мать?
— А как иначе узнать правду? — Андрей шагнул к ней. — Почему, мама? За что ты её так?
— За что? — Нина Петровна сорвалась на крик. — За то, что увела тебя! За то, что окрутила! Думаешь, я не вижу, как она действует? Сначала беременность эта «случайная»…
— Ребёнок не случайный, — тихо сказала Катя. — Мы хотели его. Оба.
— Молчи! — Нина Петровна затрясла головой. — Молчи! Всё ты рассчитала! И беременность, и…
Она осеклась – Андрей с силой ударил кулаком по столу:
— Не смей! Слышишь? Не смей так говорить о моей жене!
Катя молча встала и вышла из комнаты. Хлопнула входная дверь.
— Куда?! — Нина Петровна рванулась к двери. — В её положении, в такую погоду! Догони её, Андрюша!
— Не трогай её, — Андрей преградил матери путь. В его глазах стыла холодная ярость. — Нам надо поговорить. Серьёзно поговорить.
— О чём? — В глазах матери блеснули слёзы. — О том, что родной сын предал? Выбрал эту… эту вместо матери?
— Замолчи! — рявкнул Андрей. — Немедленно замолчи! Ещё одно слово о Кате, и я…
— Что – ты? — Нина Петровна вскинула подбородок. — Ударишь? Родную мать ударишь? Ну давай! — Она с вызовом подставила щёку. — Бей! За неё, за любовь свою распрекрасную! За то, что я всю жизнь для тебя…
— Перестань, — Андрей устало опустился на стул. — Просто перестань, мама. Зачем ты это делаешь? Почему нельзя просто принять Катю? Она хорошая, добрая. И ребёнка ждёт – твоего внука.
— Ха! — Мать демонстративно всплеснула руками. — Ещё неизвестно, мой ли внук! Может, нагуляла, пока ты на вахте…
Андрей медленно поднялся. Его лицо стало белым как мел:
— Что. Ты. Сказала?
— А что? — Мать прищурилась, в её голосе зазвучало торжество. — Думаешь, я слепая? Не вижу, как она с соседским Вовкой заигрывает? То у калитки стоят, смеются, то в магазине встретятся – шу-шу-шу…
— Прекрати! — Андрей с такой силой саданул кулаком по столу, что подпрыгнули чашки. — Немедленно прекрати эту грязь!
— Правда глаза колет? — Нина Петровна торжествующе улыбнулась. — А я что говорила? Защищаешь её, а она…
— Вовка женат, у него двое детей. И он Катин двоюродный брат, — процедил Андрей сквозь зубы. — Ты прекрасно это знаешь. Как и то, что он помогает ей с покупками, когда ей тяжело таскать сумки. Потому что ты… — он задохнулся от ярости, — ты палец о палец не ударишь, чтобы помочь беременной женщине!
Нина Петровна осеклась. Несколько секунд смотрела на сына растерянно, потом вдруг как-то сразу постарела, опустила плечи.
— Знаю, — еле слышно прошептала она. — Всё знаю… Только что мне делать, Андрюша? — Её голос сорвался на рыдание. — Ты же у меня один. Всю жизнь для тебя… А теперь что? На старости лет одной оставаться?
— Господи, мама, — Андрей провёл ладонью по лицу. — Кто говорит об этом? Мы с Катей не собираемся никуда уезжать.
— Сейчас не собираетесь, — мать тяжело опустилась на стул, вцепилась скрюченными пальцами в край стола. — А потом? Родится ребёнок, тесно станет… Найдёшь работу в городе, квартиру снимешь… А я тут одна… Как собака старая…
— Мама…
— Нет, ты послушай! — В её голосе снова появилась сталь. — Я тебя растила, в люди вывела… Все деньги до копейки на твоё образование! Мужиков отваживала – боялась, не поймут тебя, не полюбят как родного… А она… — Нина Петровна скривилась. — Пришла на всё готовенькое! В дом, где каждый угол моими руками намыт! И ведь что обидно – даже готовить толком не умеет! Я всю жизнь тебе самое вкусное… А она…
За окном оглушительно громыхнуло. Андрей вздрогнул, поднял глаза на мать:
— Вот в чём дело? В готовке? В уборке?
— Да при чём тут… — Нина Петровна махнула рукой.
— При том! — Андрей резко встал. — Ты не невестку ненавидишь – ты просто не можешь смириться, что больше не главная в моей жизни! Что есть кто-то, кого я люблю не меньше, чем тебя!
— Замолчи! — Мать зажала уши руками. — Замолчи, неблагодарный! Да как ты можешь…
— Могу! — Андрей навис над ней. — И знаешь, что я ещё могу? Уехать! Прямо сегодня! Забрать Катю – и уехать! К её родителям для начала, а там снимем квартиру…
— Нет! — Нина Петровна рванулась к нему, вцепилась в рукав. — Не смей! Не бросай меня, сынок! Я же… я же не переживу…
Она разрыдалась – громко, отчаянно, как маленькая девочка. Андрей растерянно смотрел на её трясущиеся плечи, на поседевшую макушку. Сколько ей? Шестьдесят два? А выглядит на все семьдесят… Когда она так постарела?
Андрей смотрел на рыдающую мать – постаревшую, сгорбленную, – и чувствовал, как отступает гнев. Сколько она его одна тянула? Сколько ночей не спала, когда он болел? Каждую копейку в его образование вкладывала… Всю жизнь одна.
— Мам, — он осторожно опустился рядом, взял её дрожащую руку в свои. — Мама, посмотри на меня.
Нина Петровна подняла заплаканное лицо: — Не уезжай, сынок. Прошу тебя…
— Послушай меня, — Андрей крепче сжал её руку. — Ты же сама всегда говорила – в тесноте, да не в обиде. Помнишь? Места всем хватит. И тебе, и нам с Катей, и малышу.
— Правда? — Она вглядывалась в его лицо с отчаянной надеждой. — Не обманываешь? Не уедете?
— Правда, — он грустно улыбнулся. — Только и ты пойми – Катя не враг тебе. Она любит меня. И ребёнка ждёт. Нашего ребёнка, мам. Твоего внука.
Нина Петровна судорожно вздохнула: — Я… я постараюсь. Только и ты пойми – тяжело мне. Всю жизнь одна о тебе заботилась, всю жизнь главной была, а теперь…
— Теперь будешь главной бабушкой, — Андрей ласково погладил её по плечу. — Научишь внука всему, что умеешь. Капусту квасить, например, — он попытался пошутить.
— Ох, капуста… — Мать всплеснула руками. — Я же такое наговорила… Как теперь Кате в глаза смотреть буду?
— Извинишься. По-настоящему, а не для вида. И начнёшь сначала. Договорились?
Нина Петровна кивнула, промокая глаза уголком платка. За окном снова громыхнуло, дождь усилился.
— Пойду за ней, — Андрей встал. — В такой ливень далеко не убежит.
— Зонт возьми, — спохватилась мать. — В прихожей, на крючке.
Катя действительно нашлась недалеко – сидела на скамейке в старой беседке, промокшая насквозь, но удивительно спокойная. Когда они вернулись, на столе уже дымились три чашки с чаем. Нина Петровна молча придвинула невестке вазочку с малиновым вареньем – тем самым, которое берегла для особых случаев.
— Прости меня, доченька, — тихо сказала она, глядя в чашку. — Если сможешь.
Катя растерянно посмотрела на мужа. Тот едва заметно кивнул.
— Я… постараюсь, — осторожно ответила она. — Давайте начнем сначала?
Нина Петровна порывисто вскочила, обняла невестку – мокрую, продрогшую: — Ох, ты же простудишься! В положении-то! Сейчас я тебе тёплый халат принесу, и малины ещё… От простуды…
Позже, когда они поднялись к себе, Катя прошептала: — Думаешь, правда изменится?
— Должна, — Андрей прижал жену к себе, вдохнул запах её мокрых волос. — Мама хорошая, просто… испугалась одиночества. Дай ей время.
— Я подожду, — Катя положила его руку себе на живот. — Мы подождём.
А внизу Нина Петровна, убирая со стола, то и дело поглядывала на потолок и беззвучно шевелила губами, словно репетируя что-то. Может быть, училась называть Катю доченькой – теперь уже не для вида, а по-настоящему.
