За окном разливался тёплый и немного душный южный вечер. Евгения курила на балконе отеля. Ей было скучно. Пойти куда-то потанцевать или развеяться она не могла.
Она привезла сюда свою мать, та во времена своей молодости часто бывала здесь, в небольшом курортном посёлке на берегу реки Хоста.
Сейчас многое изменилось: проложенное дополнительно полотно железной дороги сделало невозможным проход на большинство пляжей, знаменитая тисо-самшитовая роща была уничтожена огнёвкой, завезённой с заражённым посадочным материалом к Олимпиаде. Хоста была не та.
Но мать Евгении просила привезти её именно сюда, решительно отвергая Турцию и Египет. Может быть, боялась самолётов, а может, хотела посетить места своей юности.
Но когда они добрались, оказалось, что изменилась не только Хоста, но и Александра Фёдоровна: — с возрастом она перестала выносить жару!
Муж Евгении отказался поехать с ними, сославшись на срочные дела, и теперь ей приходилось одной ходить на пляж. Мать в это время разгадывала кроссворды, сидя в номере под кондиционером. Вывести её подышать воздухом получалось только ближе к вечеру, когда спадала жара.
Всё это наводило на Евгению тоску и она считала дни до конца отпуска.
— Эй, красавица! — услышала она и посмотрела вниз.
Какой-то нахал, задрав голову, посылал ей воздушный поцелуй.
— Пойдём, прогуляемся? — предложил он, развязно улыбаясь. — Такой дивный вечер, зачем скучаешь!
— Сейчас, только мужа моего с собой позову, ладно? — отозвалась она.
Мужчину тут же подхватил ласковый морской бриз и унёс куда-то.
— Женя, с кем ты разговариваешь? — занавески дрогнули, и показалось лицо Александры Фёдоровны.
— Да так. Шёл прохожий, обшитый кожей, — затушила сигарету Евгения. — Ну что, мам, ты оделась?
— Да, можем идти, — закивала Александра Фёдоровна.
Евгения, невольно улыбнулась, увидев свою мать «при параде»: на женщине был льняной кремовый пиджак, длинная юбка в тон и коричневая шляпа с большими полями с кокетливым розовым бантом.
— Мам, откуда шляпа? — удивилась Евгения, — тебе не кажется, что бант здесь лишний?
— Ничего не лишний! — в голосе женщины послышались капризные нотки:— как раз под цвет босоножек!
Решив, что уверенность в своей неотразимости — красит женщину не меньше, чем самый удачный костюм, Евгения исправила ошибку:
— А. Ну тогда конечно! Отлично выглядишь, мам.
— Спасибо. — Александра Фёдоровна взяла плетёную сумочку в руку, — идём?
— И куда мы направимся сегодня? — спросила Евгения, когда они оказались на мосту.
— Скоро узнаешь, — загадочно ответила мать.
Они прошли несколько шумных кафе, откуда, накладываясь одна на другую неслась музыка — певцы и певицы пели под фонограмму нетленные хиты про белого лебедя на пруду и вишнёвую девятку.
— Может, остановимся поесть? — снова спросила Евгения, — выберем, где потише. Вон, столовая.
— Женя, потерпи немного. Мы почти пришли! — Александра Фёдоровна посмотрела на часы, — давай-ка убавим шаг, мне нужно отдышаться.
Она привела Евгению в небольшое заведение, без музыки.
Там, несмотря на вечер, почти никого не было. Две немолодые женщины заканчивали ужин, а за угловым столиком сидел и дремал какой-то старик.
Казалось, что он спит, но в пальцах руки, на которую опиралась его седая голова, дымилась сигарета. Глаза его были закрыты.
— Зря мы сюда пришли, — шепнула Евгения матери, — посетителей мало, значит, кормят невкусно.
— Ещё как вкусно! — громко возмутилась Александра Фёдоровна.
Услышав её голос, старик вздрогнул, открыл глаза, и выбросил окурок. Подхватив со стола кепку, и надев её, он поспешил к столику, за которым сидели мать и дочь.
— Сандра! — негромко сказал он, — Это действительно ты! А это… ах, неужели Женечка?!
— Здравствуй, Петя! — щёки Александры Фёдоровны покрыл румянец. — присаживайся к нам! Женя тебя вряд ли помнит! Маленькая была.
— А ты… ничего ей обо мне не рассказывала? — сразу сник он. — я понимаю, я так виноват перед тобой, Сандра… перед вами, — он поднял робкий взгляд на Евгению. — прости, дочка!
— Мам, о чём он говорит? — спросила у матери Евгения, и обратилась к старику: — за что я должна вас простить?
— Жень, это твой отец, Пётр Акимович Шуваев. — буднично сообщила ей Александра Фёдоровна.
— Мой отец умер десять лет назад! — возмутилась Евгения, — А этого… дядечку я вижу впервые!
— Я…знал, что трудно поверить, — пробормотал старик, — специально принёс… вот, девочка, посмотри! Когда я впервые увидел тебя на фото, я сразу понял, как ты похожа на мою мать!
Дрожащими руками он вытащил из нагрудного кармана рубашки истёртый снимок и протянул Евгении.
Взглянув, она не могла не заметить, что её сходство с изображённой на фото женщиной действительно было поразительным.
— Именно она встала между нами тогда, — Александра Фёдоровна не могла простить женщине старой обиды. — сама себя наказала!
— Истинную правду говоришь! — Пётр достал платок, и вытер слезящиеся глаза, — и нас заодно! Я ведь так и не женился, Сандра.
За столом повисла тишина. Первым очнулся Пётр Акимович:
— Однако, вы, девочки, голодные! Сегодня я угощаю!
Он встал и пошёл за перегородку, где располагалась кухня.
— Мама, как ты могла! — обрушилась на Александру Фёдоровну дочь. — почему ты мне ничего не сказала?
— Потому что ты бы тогда не поехала! И не пошла!
— Конечно, не пошла бы! Этот человек мне никто! И звать его никак!
— Я всё тебе потом объясню, — заметив, что Пётр возвращается, взмолилась мать, — а сейчас, давай просто поужинаем без скандала!
Сделав глубокий вдох, Евгения кивнула.
— Ну всё, девочки! Скоро вы отведаете самый нежный и сочный шашлык, овощи-гриль и свежий лаваш! Чем мы будем запивать? Вы пьёте вино?
— Красное. Сухое, — улыбнулась ему Александра Фёдоровна, — как всегда.
И Пётр бегом побежал к стойке. Вернувшись, запыхался:
— Здесь достойного вас вина нет! Я быстро, девочки, вы пока отдыхайте! — и снова убежал.
— Ишь, поскакал козлом! — фыркнула ему вслед Евгения, — чему он так рад?
— Тому, что родная дочь соблаговолила поужинать с ним, — предположила Александра Фёдоровна, наблюдая, как девочка-официантка ставит перед ними тарелку с несколькими видами сыра и зеленью.
— Я сама не верю, что я это делаю. Он мне не отец. Папу никто не заменит!
— Боже мой, конечно, не заменит, кто об этом говорит, — всплеснула руками Александра Фёдоровна, и её глаза заволокли воспоминания.
Впервые Саша оказалась в Хосте, когда ей было двадцать четыре. Она приехала сюда с подружкой Светкой. Вечером они прогуливались по запруженной отдыхающими набережной вместе с новыми знакомыми, парнями из Москвы. Те их заманили в какой-то богом забытый уголок, где не было ни жилья, ни фонарей, и начали приставать.
Тот, что пострашнее, поволок в кусты Светку, а Саша осталась со вторым парнем. Он не угрожал ей: пытался уломать словами, но Саша, улучив момент, побежала на свет, туда, где горели фонари. Выскочив на улицу, она бросилась к прохожим:
— Люди! — кричала она, — помогите! Там хулиганы, у них моя подруга!
Её выслушивали, пожимали плечами и предлагали вызвать милицию. И вдруг она увидела Петю. Тот гулял с девушкой, и шепнув ей пару слов, согласился пойти и вызволить Светку.
— Где они? — сказал он, непроизвольно сжимая кулаки.
— Там, заросли и пустырь! — затараторила Саша.
Она хотела пойти с ним, но парень попросил её остаться. Саша всё равно увязалась. Парней уже не было. Плачущая Светка рыдала недалеко от того места, откуда убежала Саша. В милицию Светка отказалась идти наотрез, сказав, что ей стыдно. Никакие уговоры не подействовали.
Пётр проводил их до домика, в котором они снимали комнату, а на следующий день они встретили его снова.
На этот раз он был без девушки, и краснея, пригласил Сашу на экскурсию. Ей было неловко идти без Светки, но та сама отказалась — настроение после вчерашнего у неё было ужасным и она заверила, что быстрее успокоится в одиночестве.
Тогда он провёз её, на своём мопеде по всем закоулкам Хосты. Потом водил девушек на дикий пляж и нарезал и жарил для них на костре черноморских мидий. А ещё, он называл Сашу Сандрой, потому что считал, что её имя не подходит.
Всё случилось на следующий год. Целый месяц молодые люди жили в небольшом, но очень красивом, уютном доме. Откуда у Пети взялись ключи он не сказал. То время было для обоих самым счастливым.
Когда пришла пора расставаться, она ждала, что Пётр сделает ей предложение, но он прятал глаза. Тогда Саша сама решила познакомиться с его семьёй, увидеть, с кем он живёт. Она пришла к Петру домой, и уже собралась постучать, как услышала за дверью сварливый голос:
— Эти заезжие пустышки только деньги тратить умеют! — с неприязнью говорила женщина.
— Мама, ну зачем? — возражал ей Пётр, — Сандра работает, она помогает своей матери, ухаживает за младшими братишками!
— Дурной ты у меня! Весь в папашу своего, — злилась мать, — ещё и ейную семью на себя повесь!
Комок подступил к горлу, и Саша пошла прочь. Быстро побросав вещи в чемодан, она расплакалась. А когда Петя вернулся в дом, который, как оказалось он снял на свои накопления, то нашёл только записку: «Прощай».
Он перехватил девушку на вокзале, прямо возле поезда.
— Сандра! Прошу! Объясни, что случилось, — он не понимал, почему любимая так с ним поступила и схватив крепко за руку, ждал объяснений.
— Девушка! Поезд отправляется, проходите а вагон! — напомнила проводница.
— Я не собираюсь вешать на тебя своих братьев. И сама вешаться не собираюсь! — Саша вырвала у него руку и забежала в поезд.Там она старалась не смотреть в окно, но не сдержалась. Долгие годы она вспоминала этот момент: как поезд набирает скорость, и уменьшается, тает в тумане времени её герой Петя.
Уже по приезде домой, через пару недель она поняла, что беременна и тотчас написала Петру. Тот ничего не ответил. Только через несколько лет выяснилось, что письмо не дошло до адресата — оно попало в руки его матери.
Больше Саша ему не писала. Родив девочку, она вышла на работу, как только смогла устроить дочку в ясли. Работала она на часовом заводе, там и познакомилась с Юрием Оттовичем, за которого впоследствии вышла замуж. Юрий Оттович стал прекрасным отцом для Женечки, и удобным человеком для Александры. У них наконец-то появилось нормальное, отдельное жильё.
Когда Женечка немного подросла, и ей исполнилось три годика, Александра поехала с ней на море, в Хосту. И, конечно, встретила там Петра.
Между ними снова вспыхнула страсть, оба ничего не смогли с собой поделать. Александра ругала себя, била по щекам, но всё напрасно.
Боясь, что дочка невольно выдаст её мужу, она встречалась с Петром вечером, когда девочка спала. Днём они как-то посетили вместе пару мест, и Александра видела, что малышка тянется к Петру, а он к ней. К концу отпуска она была полна решимости самостоятельно рассказать всё мужу, однако адрес Петру опять не оставила, и запретила себя искать.
Вернувшись, она узнала, что Юрий Оттович серьёзно болен. Врачи советовали ей готовиться к худшему. Александра окружила мужа такой заботой и любовью, что порой ей казалось, что всё, что происходило в Хосте — сон. Юрию стало лучше.
Когда он окончательно поправился, то заявил, что только Александра и Женечка спасли его. Что только они смысл его жизни.
После этого Александра больше никогда не помышляла уйти. Знала, что это подлость, а подлость — скверный фундамент для светлого будущего.
После она всё же снова вспомнила о Петре — когда Женя, будучи подростком, серьёзно повредила позвоночник и ей требовалась реабилитация, массажи и дорогой мануальный терапевт. Юрий Оттович к тому времени вложил все их сбережения в печально известную «Властилину», денег у семьи не было.
И Александра дала Пете телеграмму.
Он раздобыл деньги и лично привёз их. Александра встретилась с ним на вокзале. Взяла деньги, сказала «спасибо» и снова исчезла на годы.
****
— Мам, ты что уснула, что ли? — слегка толкнула её дочь, — вон твой Петруша возвращается!
На столе уже стояло блюдо с горячий мясом, овощи и свежий хлеб.
Пётр наполнил бокалы вином и поднял свой:
— Я счастлив вас видеть, Сандра, Женечка! Давайте выпьем за вас!
Глухо стукнулись налитые до краёв бокалы. Евгения следила за лицом матери, а та смотрела только на Петра, и лишь изредка бросала на дочь извиняющиеся взгляды.
Отчего-то стесняясь курить за столом, Евгения встала и отошла к увитому виноградной лозой заборчику. «И чего она в нём нашла»? — недоумевала она глядя на них, — он же седой совсем. Одно слово — ветошь.
Ей было невдомёк, что сейчас за столом сидят молодые Петя и Сандра. Они держались за руки, когда она подошла. Расставаясь, пообещали друг другу не оглядываться.
Мать с дочерью вернулись в свой отельчик, а Пётр, рассчитавшись со своим другом Арсеном за еду, в свой одинокий дом.
Александра Фёдоровна прожила ещё десять лет. Ни разу не вспоминала она Петра вслух, ничего не говорила дочери о нём. Но вот, слегла.
Когда Евгения пыталась её накормить, она слабой, но решительной рукой отодвинула ложку.
— Женя, послушай, — прошелестела она чуть слышно. — это очень важно. Когда меня не станет, передай ему, что мне жаль, что жизнь одна. Что мы прожили её врозь…
— Кому передать? — переспросила дочь, хотя прекрасно всё поняла.
— Моему Пете.
— Что ты говоришь, мама? Ты поправишься, и сама ему всё скажешь! — возмутилась Евгения.
— Я не знаю, жив ли он, но мне почему-то кажется, что жив. Иначе я бы почувствовала. Потому что он был единственной любовью всей моей жизни!
— А папа? — Евгении вновь стало обидно за Юрия Оттовича, заменившего ей отца.
— Я была ему благодарна. Он взял меня с «прицепом» как тогда говорили… и не разу не попрекнул… он был тебе хорошим отцом, мне — внимательным и заботливым мужем, я уважала его, восхищалась им… но… любила я всегда Петю.
— Но почему ты столько времени молчала?
— Юрий Оттович не пережил бы. А насчёт Пети я была уверена, что он счастлив. Он был такой красивый, умный, сильный… я видела, как девушки смотрели на него! — она, помолчала немного, собираясь с силами, и продолжала: — Обещай мне, что найдёшь и передашь ему… там, в моих вещах шкатулка. В ней карточка. Верни её ему. И передай… что я любила его всё это время.
Александра Фёдоровна закрыла глаза. На следующий день она скончалась.
Последняя воля матери — закон. На работе в связи со смертью Александры Фёдоровны Евгении дали отпуск. На девятый день, разбирая вещи матери, Евгения нашла шкатулку, в ней было фото. Парочка счастливых влюблённых, в обнимку позировали фотографу на фоне вековых деревьев.
Евгения догадалась, что снимок сделан в тисо-самшитовой роще. Она перевернула его и прочла: «Люблю и жду. Всегда твой Петя».
Она положила карточку в сумку и назавтра первым рейсом вылетела в Сочи. Был не сезон и она легко купила билет. В Сочи села на «ласточку» и вскоре уже была в Хосте. В конце зимы там вовсю бушевала весна. Цвела мимоза, зеленела молодая трава.
Сверяясь с найденным в записной книжке матери адресом, Евгения долго плутала, прежде чем нашла нужный дом. Подходя, она слышала стук, и когда оказалась рядом, поняла, что какой-то мужчина заколачивает окна досками.
Евгения подошла к нему и спросила, не знает ли он Петра Шуваева.
— Опоздала, рыбонька, — с сочувствием сказал мужик, — умер Акимыч.
— Как умер? Давно? — Евгения не верила, что зря проделала свой путь.
— Да дней десять назад, — откликнулся мужик, и стал забивать очередной гвоздь. Евгения стояла и терпеливо ждала. Уяснив, что она не уйдёт, мужчина снова повернулся к ней:
— А ты кто ему? Дочь? Вы чем-то похожи… а говорили, что Акимыч один.
— Я недавно узнала, что дочь.
— А! Значит, наследница, — сощурил глаза мужчина, — жил человек, никому не был нужен, а как помер, — вот они, наследнички!
— Зачем вы так, — обиделась Евгения, — меня не интересует наследство.
— Да, если честно, с него и взять нечего, — голос мужчины немного потеплел, — проходи, если хочешь, возьми чего-нибудь на память. А то я скоро и дверь заколочу. Дом под снос.
Евгения зашла по шатким ступенькам на крыльцо и толкнула скрипучую дверь. Небольшое помещение было обставлено по-спартански: в одной каморке ютилась маленькая кухонька, всё убранство которой состояло из двух напольных ящиков, одного навесного и мойки из нержавейки. В другой находился старый письменный стол, стул и узкая кровать. На полке стояли книги: «Война и мир» Толстого, «Айвенго» Скотта, и «Маленькие трагедии» Пушкина. Ещё несколько книг были по решению математических задач, что никак не вязалось с образом… «этого человека», как продолжала называть его Евгения.
Снаружи прекратили стучать, послышались голоса на улице, и в квартиру зашли двое.
— Хозяйка, не против, мы мойку возьмём? — сказал один из вошедших.
— Берите, — согласилась она. — а как умер Пётр Акимович, не знаете?
— Шёл по улице, схватился за сердце и упал. — ответил второй, коренастый мужичок. — но, если что, он нам разрешил взять и холодильник, и мойку, ещё давно!
— Я не против, забирайте. А где его похоронили? — спросила она, решив оставить фотографию на могилке.
— Так это… где бесхозных-то хоронят? Там и закопали. Денег на погребение у него не было, не скопил. Пенсия маленькая, а цены будь здоров!
Мужики стали отсоединять мойку, а Евгения подошла к столу и открыла выдвижной ящик. В нём ничего не было — только старое фото. Точно такое же, как лежало у неё в сумочке, только надпись другая: — «Думаю о тебе. Люблю. Всегда твоя Сандра».
Она вздохнула и положила второе фото к первому.
Думая о Петре Акимовиче, она рассуждала о его жизни, представила, как он сидел в своей каморке и читал «Айвенго». Что он почувствовал, когда увидел свою постаревшую любовь? Казалось, что он даже не заметил, что она изменилась.
Такси отвезло Евгению в Адлерскую гостиницу и на следующий день она вылетела обратно.
Перед этим, сделав себе копию снимка, она сожгла подписанные влюблёнными оригиналы развеяв пепел над морем. И сочла обещание, данное матери, выполненным.
Нет теперь ни Сандры, ни Пети, ни тисо-самшитовой рощи, которая оставалась единственным свидетелем их недолгого, но такого настоящего счастья.
Зато есть Женя. И она верит в то, что где-то на небесах её родители, наконец, воссоединились.
