— Дяденька, а можно мы поменяемся местами? У меня внучка заболела, ей тяжело наверх забираться.
Ольга стояла в проходе вагона, придерживая за плечо десятилетнюю Машу. Девочка бледная, усталая, прижимала к груди потрёпанного мишку и смотрела на молодого парня, развалившегося на нижней полке.
— Не, — парень даже не поднял глаз от телефона. — У меня билет на это место.
— Понимаете, мы едем к врачу, и ребёнок…
— А мне какое дело? — Андрей наконец взглянул на неё. — Хотели внизу ехать — покупали бы билеты внизу.
Ольга почувствовала, как лицо заливается краской. В вагоне стало тихо — все слышали их разговор, но делали вид, что заняты своими делами.
— Молодой человек, ну что вам стоит? Всего одну ночь…
— Вот именно, одну ночь. И я хочу нормально выспаться, а не лазить по этим лестницам, как обезьяна.
Маша дёрнула бабушку за рукав.
— Бабуль, ничего, я залезу.
— Не полезешь ты никуда! — Ольга обернулась к проводнику, который как раз проходил мимо. — Можете что-нибудь сделать? У меня больной ребёнок.
Проводник остановился, недовольно посмотрел на всю эту сцену.
— А что я могу сделать? У каждого свой билет. Хотите — договаривайтесь сами.
— Вы же видите — девочка больная!
— Я не врач, чтобы определять, кто больной, а кто здоровый.
Андрей хмыкнул и снова уткнулся в телефон.
— Всё правильно мужик говорит. Каждый за свой билет платил.
— У меня температура была тридцать восемь! — вдруг выпалила Маша. — Мама сказала, что если не поедем к доктору в Москве, то будет ещё хуже!
— Ой-ой-ой, температурка, — протянул парень с издёвкой. — А у меня вчера голова болела. Теперь что, всем больным места уступать?
В соседнем купе кто-то громко фыркнул. Женщина средних лет, что сидела у окна, покачала головой и отвернулась, будто вся эта сцена её не касается.
— Людей совсем не стало, — проворчал дедушка в очках, но сказал это так тихо, что почти никто не расслышал.
— А вы что молчите? — Ольга обратилась к пассажирам. — Разве это нормально?
Тишина. Только стук колёс да сопение кого-то уже заснувшего.
— Нормально, — отозвался Андрей. — Каждый сам за себя. Вон, дядька в очках тоже не предлагает поменяться.
— Так у меня же верхнее место! — возмутился дедушка. — Мне самому тяжело!
— Ну вот видите? Все при деле, все молодцы.
Ольга сжала губы. Горло перехватило от обиды и злости. Но не на этого нахала — на всех остальных. На то, что сидят, отворачиваются, будто их это не касается.
— Бабушка, давайте я помогу девочке забраться, — предложила молодая мама с младенцем на руках.
— Спасибо, дорогая, но дело не в том, чтобы забраться. Ей нужно лежать, отдыхать.
— Ну так пусть наверху лежит и отдыхает! — рявкнул Андрей. — Что, воздух там другой, что ли?
— Там душно! И каждый раз спускаться в туалет…
— Вай-вай-вай, душно! — Парень показательно зевнул. — А мне на работу завтра к семи. Тоже условия создать надо.
Маша потянула бабушку за рукав и тихо прошептала:
— Бабуль, а почему дядя такой злой?
Этот детский вопрос прозвучал в наступившей тишине особенно громко. Андрей поднял голову, мельком взглянул на девочку, и что-то дрогнуло в его лице, но он тут же отвернулся.
— Не злой я. Просто каждый должен за себя отвечать.
— Да что с тобой говорить, — Ольга махнула рукой. — Машенька, пойдём, как-нибудь залезем.
Она взяла внучку за руку и направилась к их местам. В спине чувствовала взгляды — кто-то сочувствовал, кто-то был рад, что неприятная сцена закончилась.
— Бабуль, — Маша остановилась у лесенки, ведущей на верхнюю полку. — А если бы это была его бабушка? Он бы тоже не уступил?
Ольга замерла. Этот вопрос попал прямо в цель.
Ольга помогла Маше забраться на верхнюю полку, стараясь не смотреть вниз, где этот наглец уже устроился поудобнее. Постельное бельё пахло затхлостью и стиральным порошком.
— Ложись, солнышко, — она укрыла внучку своим пледом. — Сейчас чайку попьем, и тебе полегчает.
— Бабуль, а почему люди такие? — Маша прижалась к ней. — В садике воспитательница говорила, что надо помогать.
Ольга погладила девочку по волосам. Что ответить? Что мир не такой, каким его рисуют в детских книжках? Что справедливость — это красивое слово, а в жизни каждый сам за себя?
— Люди разные бывают, деточка. Некоторые просто… забыли, как быть людьми.
Внизу раздался хруст — Андрей жевал чипсы, включив музыку погромче. Специально, казалось.
— А ты бы уступила? — шёпотом спросила Маша.
— Конечно.
— А папа бы уступил?
Ольга замерла. Папы у Маши не было уже три года. Сердечный приступ, тридцать семь лет. А до этого… до этого Виктор действительно всегда уступал места пожилым людям, беременным, детям. Учил этому и дочку Машину маму.
— Папа всегда помогал, — тихо сказала она. — Помнишь, как он соседке тётё Клаве сумки носил?
— Помню. А почему таких людей, как папа, мало?
Проводник прошёл мимо с чайником, не глядя на них. Из соседнего купе доносились тихие разговоры — обсуждали, видимо, их ситуацию.
— Ужас просто, — говорила женщина. — При ребёнке так себя вести.
— А что поделаешь, — отвечал мужской голос. — Молодёжь сейчас такая. Никого не уважают.
— Я бы вмешался, да жена не велела. Говорит, нарвёшься на неприятности.
Ольга слушала и чувствовала, как внутри всё закипает. Все понимают, все осуждают, но никто не вступился. А она что — дура, что пыталась договориться?
— Бабуль, мне страшно, — прошептала Маша.
— Чего ты боишься, родная?
— А вдруг там, в Москве, все такие же злые?
Ольга крепче обняла внучку. Как объяснить десятилетней девочке, что мир полон равнодушия? Что люди привыкли отворачиваться, когда их помощь нужна кому-то другому?
— Не все, Машенька. Не все.
Но голос дрогнул, и они обе это услышали.
Поезд качнуло на повороте, и Маша вздрогнула, крепче прижавшись к бабушке.
— Бабуль, а можно спуститься попить водички?
Ольга осторожно помогла внучке слезть вниз. Андрей лежал, уставившись в телефон, и когда они проходили мимо, демонстративно не подвинул ноги.
— Извините, — Ольга вежливо попросила.
— А-а-а, не слышу, — протянул он, не отрываясь от экрана. — Музыка громкая.
Маше пришлось переступать через его ботинки. Она споткнулась, и Ольга едва успела её подхватить.
— Осторожнее надо! — рявкнул Андрей. — Чуть по ногам не прошлась!
— Да вы что? — не выдержала Ольга. — Сами ноги не убираете!
— Это моё место, как хочу, так и лежу.
— Дядя, а почему вы такой сердитый? — Маша подняла на него большие глаза. — Вас кто-то обидел?
Андрей опешил от такого детского вопроса. На секунду в его взгляде мелькнуло что-то человеческое, но он быстро взял себя в руки.
— Никто меня не обижал. Просто надоели всякие… попрошайки.
— Мы не попрошайки! — возмутилась Маша. — Мы билеты покупали!
— Маша, пошли, — Ольга потянула внучку к титану.
— Нет, бабуль! Почему он нас попрошайками называет? Мы же денежки платили!
Её голос дрожал от обиды. В вагоне снова стало тихо — все прислушивались.
— Девочка права, — неожиданно подала голос молодая мама с младенцем. — Зачем детей обижать?
— А вы не лезьте! — огрызнулся Андрей. — Своими детьми занимайтесь!
— Молодой человек, — встал дедушка в очках, — может, хватит уже? Ребёнок же болеет.
— Дедуль, а вы тогда где были? Когда место уступать надо было? — Андрей ухмыльнулся. — Тоже на своей полке отсиживались.
Дедушка растерялся. Он действительно промолчал, когда Ольга просила помощи.
— Я… у меня радикулит, — пробормотал он.
— Ага, у всех радикулиты да температуры. Удобно.
Тут не выдержала женщина из соседнего купе:
— Да что ты за зверь такой? Стыда совсем нет?
— А стыд — это что? — Андрей даже привстал на локте. — Стыд — это когда билет на верхнее место покупаешь, а потом по вагону ходишь, выпрашиваешь?
— Мы не выпрашиваем! — голос Ольги дрогнул. — Мы просили помочь больному ребёнку!
— Да все больные! Все помощи просят! А кто поможет мне? Я вторые сутки не сплю, на стройке пахаю!
— На стройке, говоришь? — вмешался проводник, который снова проходил мимо. — А культуру где оставил? Дома?
— О! — Андрей хлопнул в ладоши. — Начальство подтянулось! А когда помощь нужна была — где вы были?
Проводник нахмурился:
— Я не обязан кого-то принуждать.
— Вот именно! Никто никому ничего не обязан! — Андрей торжествующе оглядел вагон. — А теперь все дружно меня воспитывают!
Маша вдруг заплакала. Тихо, без рыданий, просто слёзы потекли по щекам.
— Бабуль, а давайте домой поедем. Я не хочу к доктору.
— Что ты, солнышко! Нам надо обязательно…
— Не надо! — Маша всхлипнула. — Если люди такие злые, то и доктор будет злой!
Вагон замер. Этот детский плач пробил всех сильнее любых взрослых аргументов.
Андрей повернулся к стене.
— Все бабы плакать горазды, — проворчал он, но голос звучал уже не так уверенно.
— Хватит! — Ольга резко встала, голос её зазвенел по всему вагону. — Все хватит!
Маша перестала плакать от неожиданности. Андрей повернулся с удивлением.
— Да что вы все молчите как статуи? — Ольга обвела взглядом пассажиров. — Сидите, смотрите, как ребёнка унижают, и ни гу-гу! Совесть проспали?
— Мам, — шикнула на неё женщина из соседнего купе, — не кричите, люди спят.
— Спят! — Ольга засмеялась горько. — Все спят! А когда просыпаться будете? Когда вашего ребёнка будут травить?
— Бабушка, — тихо позвал проводник, — давайте без скандалов.
— Скандалов? — Ольга повернулась к нему. — А где вы были полчаса назад? Где ваш долг? Где ваша работа?
— Моя работа — билеты проверять, а не…
— А не что? Не людьми быть? — Ольга шагнула к нему. — У вас что, инструкция есть — равнодушным быть?
Андрей привстал на своей полке:
— Да что она доконала уже! Орёт на весь вагон!
— А ты молчи! — Ольга развернулась к нему. — Тебе вообще рот открывать стыдно! Мать у тебя есть?
— При чём тут моя мать?
— При том! — Ольга подошла ближе. — Представь, твоя мама больная, едет к врачу. И какой-то… такой, как ты, ей место не уступает. Что ты скажешь?
Андрей помолчал, отвернулся.
— Моя мама не попрошайничает.
— Попрошайничает? — голос Ольги дрогнул. — Мы попрошайничаем? Мой муж в армии служил, всю жизнь на заводе проработал! Я тридцать лет в школе детей учила! А внучка… — она обернулась к Маше, — у неё отца нет, умер три года назад! И мы… попрошайки?
Маша подбежала к бабушке, обняла её за ноги.
— Бабуль, не плачь. Я полезу наверх, мне не страшно.
— Нет! — Ольга крепко прижала внучку. — Хватит! Надоело прогибаться перед хамами!
— Да кто вас заставляет? — вмешалась женщина с младенцем. — Хотите — меняйтесь местами, не хотите — не меняйтесь.
— Вот именно! — поддержал её кто-то. — Зачем весь вагон будить?
— Потому что молчите! — Ольга обернулась ко всем. — Потому что привыкли отворачиваться! Потому что каждый сам за себя!
— А что, неправильно? — подал голос дедушка в очках. — В наше время тоже каждый за себя был.
— Неправда! — Ольга всплеснула руками. — В ваше время старших уважали! Детей жалели! А сейчас что? Сейчас даже место больному ребёнку уступить — подвиг!
— Бабуль, — Маша потянула её за рукав, — а может, дядя просто устал? Может, у него тоже что-то болит?
Все замерли. Этот детский голос, полный сочувствия даже к тому, кто её обидел, прозвучал как упрёк взрослым.
Андрей резко сел на полке, посмотрел на Машу. В его глазах мелькнуло что-то новое — удивление, стыд?
— Ребёнок лучше вас всех понимает! — Ольга голос сорвался. — Десять лет, а уже знает, что значит жалеть! А вы… вы забыли!
— Хорошо, — неожиданно сказал Андрей. — Хорошо, блин! Залезай на мою полку!
Вагон затих. Все смотрели на него.
— Что уставились? — он зло оглядел пассажиров. — Залезай, говорю! Спи внизу!
— Дядя, — Маша подошла к нему, — а вы точно не против? А то бабушка говорит, что нельзя заставлять.
Андрей посмотрел на неё, потом на Ольгу, потом снова на девочку.
— Не против, — тихо сказал он. — Давай меняемся.
— А почему вы сразу не согласились? — спросила Маша с детской прямотой.
Андрей помолчал, собирая вещи.
— Не знаю, — наконец ответил он. — Наверное, забыл, как это — быть человеком.
Андрей молча переложил свои вещи наверх. Маша устроилась на нижней полке, и Ольга укрыла её пледом.
— Спасибо, — тихо сказала она парню.
— Да ладно, — он пожал плечами, не глядя в глаза. — Всё равно не спалось.
— А почему не спалось? — Маша повернула к нему голову.
— Думал о всякой ерунде, — Андрей потёр затылок. — О работе, о… о том, что мать давно не звонил.
— А вы позвоните! — Маша улыбнулась. — Мамы всегда ждут, когда дети позвонят.
— Позвоню, — кивнул он. — Обязательно позвоню.
Ольга села рядом с внучкой, гладила её по волосам. В вагоне стало тише, спокойнее. Проводник принёс им горячий чай.
— Вот, — поставил стаканы на откидной столик. — С сахаром и лимоном.
— Спасибо, — Ольга взяла стакан. — А то думала, все про нас забыли.
— Не забыли, — проводник почесал бороду. — Просто… привыкли не вмешиваться. Неправильно это.
Дедушка в очках подошёл к их купе:
— Девочка, как самочувствие?
— Лучше стало, — Маша сделала глоток чая. — А вы добрый дедушка. Просто молчаливый.
— Да уж, молчаливый, — он вздохнул. — А надо было слово сказать. Извини, что не помог сразу.
— Ничего, — Маша махнула рукой. — Зато теперь все подружились!
Женщина с младенцем заглянула в купе:
— Если что нужно — обращайтесь. У меня лекарства есть, жаропонижающие.
— Спасибо, дорогая.
Андрей лежал наверху, слушал эти разговоры. Потом достал телефон, нашёл мамин номер. Долго смотрел на экран, потом нажал вызов.
— Мам? Привет, это я… Да, знаю, что поздно. Просто хотел услышать твой голос.
Маша подняла глаза к потолку:
— Дядя Андрей, а завтра, когда приедем, можно мы с вами до выхода вместе пойдём?
— Конечно, — голос его стал мягче. — Помогу с сумками.
— А ещё можно номер телефона? Вдруг мне плохо станет, а врач злой?
Андрей засмеялся — впервые за всю дорогу:
— Давай номер. Только врач точно добрый будет.
— Откуда знаете?
— Потому что добрых людей больше, чем злых. Просто иногда они забывают об этом.
Ольга улыбнулась, слушая этот разговор. Маша зевнула, устраиваясь поудобнее.
— Бабуль, а теперь все люди в поезде хорошие?
— Не знаю, солнышко. Но те, что рядом с нами — точно хорошие.
— А если бы не дядя Андрей уступил, а кто-то другой?
— Неважно кто, Машенька. Важно, что уступил.
Девочка закрыла глаза. Поезд мерно стучал колёсами, покачивая вагон. За окном мелькали огоньки станций.
— Бабуль, — сонно прошептала Маша, — а люди правда могут становиться лучше?
Ольга посмотрела наверх, где лежал Андрей, тихо разговаривающий с мамой по телефону.
— Могут, родная. Обязательно могут.
