В городской квартире было душно, но Юлия не открывала окно. Боялась сквозняка — вчера, отливая новую партию подсвечников, продуло шею, и теперь каждый поворот головы отдавался тупой болью.
Она поставила чайник, достала заварку, задумчиво перебирая пакетики. Ромашка, мята, что-то еще травяное — покупала дочке Маше от бессонницы, но та отказалась пить «бабушкину траву». Выбрала ромашку — должно помочь и от боли, и от беспокойства.
Беспокойство поселилось внутри с той самой минуты, как пришло сообщение от свекрови. «В воскресенье приезжайте к двум. День рождения отца. Не забудьте!»
Юлия даже не сразу сообразила — а потом с ужасом глянула в календарь. Точно, в воскресенье Василию Петровичу исполнялось шестьдесят пять. Как она могла забыть?
Впрочем, она знала ответ. Дети, работа, дом. Вечный круговорот, в котором не остается ни сил, ни времени. Особенно сейчас, когда заказов столько, что она спала по четыре часа в сутки.
Февраль — самый урожайный месяц для ее небольшого дела. После новогоднего затишья люди снова тратили деньги, заказывали подарки к 23 февраля, к 8 марта.
Год назад она даже не мечтала о таком потоке клиентов.
Год назад Юлия еще работала бухгалтером в маленькой конторе, выжимая из себя последние силы, чтобы свести концы с концами. А потом осмелилась уйти, отдаться полностью увлечению, которое давно переросло хобби — работе с эпоксидной смолой, изготовлению свечей.
Поначалу было страшно. Артём не верил в эту затею, твердил про стабильность. Но жизнь, как выяснилось, часто опровергает ожидания. Через полгода её изделия стали продаваться в социальных сетях, а недавно появились первые оптовые заказы через интернет.
Телефон зазвонил, когда она наливала чай. Свекровь.
— Юленька, ты получила мое сообщение? — голос Галины Васильевны звучал обычно — с той особенной интонацией, в которой смешивались требовательность и мнимая забота.
— Да, Галина Васильевна. Помню про день рождения, — Юлия прижала трубку плечом, доставая мед.
— Вот и хорошо. И это… насчет подарка.
Юлия замерла с ложкой. Так. Сейчас начнется.
— Вы знаете, что ему дарить? — спросила она осторожно.
— Знаю-знаю, — в голосе свекрови появились заискивающие нотки. — Понимаешь, мы тут с ним телевизор присмотрели. Хороший, большой. По акции сейчас, всего тридцать две тысячи. Может, вы с Артёмом…
Юлия стиснула зубы. Телевизор. Тридцать две тысячи. Деньги, которые она могла бы потратить на оплату репетитора для Маши, на новую мастерскую, на погашение ипотеки.
— Галина Васильевна, сейчас сложно с деньгами, — она говорила тихо, стараясь унять дрожь в голосе. — Может, что-то попроще?
— Попроще? — голос свекрови дрогнул. — Ты что же, для отца мужа пожалела денег? После всего, что мы для вас сделали?
Юлия закрыла глаза. Ну вот, началось. Вечная песня о «всем, что они сделали». Сто пятьдесят тысяч на свадьбу семь лет назад превратились в вечное клеймо, в долг, который невозможно отдать.
— Дело не в жалости, — она подбирала слова. — Просто тридцать две тысячи — это большие деньги для нас сейчас.
— Большие? — Галина Васильевна фыркнула. — А Артём говорил, что у тебя бизнес процветает. Что у тебя заказы из-за границы пошли.
Юлия поморщилась. Артём, с его извечной способностью преувеличивать. Было несколько заказов из Казахстана — и вот уже «заграница». А свекровь, конечно, тут же записала её в миллионерши.
— Бизнес только становится на ноги. Все деньги в обороте, — она говорила мягко, спокойно, хотя внутри всё кипело. — Давайте мы что-нибудь другое подарим? Пуловер, может технику какую небольшую…
— Ладно-ладно, — свекровь вздохнула. — Раз денег жалко, значит, жалко. Я Васе скажу, что не судьба с телевизором. Будет смотреть в старый, пока совсем не погаснет.
— Галина Васильевна…
— Всё, Юля, мне пора. Жду вас в воскресенье. К двум. И смотрите, не опаздывайте, как обычно.
Короткие гудки в трубке. Юлия опустила телефон и посмотрела в окно. Мокрый снег замазывал стекла грязно-белой кашей. Середина февраля — самое безрадостное время года.
И теперь к общей серости добавлялась перспектива воскресной пытки — многочасового застолья, пропитанного намёками, упрёками и скрытыми обвинениями.
— Что хотела мама? — голос Артёма раздался так неожиданно, что Юлия вздрогнула. Он стоял в дверях кухни — заспанный, растрёпанный, в майке и тренировочных штанах.
— Напоминала про день рождения отца, — она не стала упоминать про телевизор. Бесполезно.
— А, точно, — Артём почесал затылок. — В воскресенье. Слушай, у меня вроде дежурство выпадает…
— Даже не думай, — Юлия покачала головой. — Я не поеду одна с детьми.
— Ладно-ладно, — он поднял руки в защитном жесте. — Что-нибудь придумаю. Поменяюсь с кем-нибудь.
Юлия вздохнула. «Что-нибудь придумаю» означало, что ей придётся звонить на работу мужа и договариваться о замене самой.
Артём никогда не решал такие вопросы сам. Проще было сделать за него.
К воскресенью погода испортилась окончательно. Мокрый снег сменился дождём со снегом, тротуары превратились в каток, машины буксовали на поворотах. Юлия дважды порывалась позвонить свекрови и отменить визит, ссылаясь на погоду, но знала — не поймут.
Обидятся, затаят злобу, припомнят при случае.
Она купила свёкру пуловер — тёмно-синий, с высоким горлом, почти пять тысяч. Прибавила бутылку пятизвёздочного за три с половиной. Упаковала в красивую бумагу с бантом. Получилось солидно, достойно.
Но в глубине души она знала — не угодит. Не простят ей отказа с телевизором. Припомнят, попрекнут, унизят. Может, не сразу, исподволь. Но припомнят обязательно.
Дети особого желания ехать к бабушке с дедушкой не выказывали. Маша, вообще хотела остаться дома — у неё какая-то контрольная на носу, да и вообще, «у бабы Гали скучно, только есть заставляют и щёки щипают». Стёпа, семи лет, был более податлив, но тоже не горел энтузиазмом. Оба понимали, что выбора нет.
Дверь им открыл сам именинник. Высокий, сутулый, с редеющей сединой и вечно виноватым взглядом.
— Проходите, — буркнул он, пропуская их в прихожую. — Раздевайтесь.
Из кухни выглянула Галина Васильевна — маленькая, сухая, с крашеными в рыжий цвет волосами, собранными в тугой пучок.
— Явились! — она всплеснула руками. — А мы вас уже заждались. Все давно собрались.
Юлия поморщилась. Приехали вовремя, даже на десять минут раньше — Артём гнал, где возможно, нарушая правила, боясь опоздать. Но у свекрови всегда найдётся повод для недовольства.
Они разделись, прошли в комнату. Раздвинутый стол, человек семь гостей — родня Артёма, которую Юлия почти не знала. Смутно помнила имена — тётя Валя, дядя Коля, какие-то троюродные братья и сёстры. Все уже сидели с наполненными рюмками, тарелками, полными салатов и закусок.
— Опаздываете, молодёжь, — подмигнул какой-то грузный мужчина в свитере. — А мы тут уже по первой приняли.
— Извините, пробки, — Юлия выдавила улыбку, помогая детям разместиться. — С днём рождения, Василий Петрович.
Она протянула свёкру подарок. Тот развернул, кивнул:
— Спасибо. Хороший свитер — мягкий какой.
И тут же отложил в сторону, будто это была не дорогая вещь, а дежурная открытка.
Они сели за стол. Пошли тосты, поздравления, разговоры. Юлия сидела рядом с Артёмом, улыбалась, кивала, поддерживала беседу. Но чувствовала на себе взгляд свекрови — пристальный, оценивающий. Знала, что рано или поздно прозвучит «тот самый» вопрос.
Он прозвучал, когда подали чай с тортом.
— А как там твой бизнес, Юленька? — спросила тётя Валя, полная женщина в цветастом платье. — Артём говорит, у тебя уже и магазин появился?
— Не магазин, а точка продаж, — Юлия улыбнулась. — В торговом центре. Совсем маленькая, но для начала хватит.
— И много платят? — не унималась тётя Валя.
— Это своё дело, тётя, — вмешался Артём. — Не платят, а зарабатывают.
— И хорошо зарабатываешь? — тётя подмигнула Юлии.
— По-разному, — уклончиво ответила та. — Бывают хорошие месяцы, бывают похуже.
— Она у нас теперь при деньгах, — вмешалась Галина Васильевна, разливая чай. — Бизнесвумен. В интернете продаёт, заказы из-за границы.
Юлия закатила глаза. Вот, началось. Сейчас пойдут намёки, подколки, обиды.
— Молодец, — одобрительно кивнула тётя Валя. — В наше время без подработки никак. Особенно с детьми.
— Это не подработка, — Юлия начала раздражаться. — Это полноценный бизнес. Я…
— Конечно-конечно, — тётя похлопала её по руке. — Главное, что деньги есть. А то сейчас всё так дорого.
— И не говорите, — подхватила Галина Васильевна. — Вот мы с отцом еле сводим концы с концами. На одну пенсию разве проживёшь? А ещё телевизор сломался. Экран темнеет, почти ничего не видно.
Юлия почувствовала, как напрягся Артём рядом.
— Так купите новый, — предложил кто-то из гостей.
— На что? — свекровь всплеснула руками. — Пенсия маленькая, а телевизор нынче дорогой.
— Дети помогут, — уверенно кивнула тётя Валя. — Юля-то теперь при деньгах, слышала я.
— Да что вы, что вы, — Галина Васильевна покачала головой с наигранным смущением. — У них своих забот полно.
— Ну а что такого? — не унималась тётя. — У них же вон как всё хорошо. Артём на работе, Юля с бизнесом своим. Могут и родителям помочь.
Юлия напряглась. Этот разговор был ей слишком знаком. Три дня назад свекровь уже звонила с тем же вопросом о телевизоре, и Юлия вежливо объяснила, что сейчас у них нет такой возможности.
Но Галина Васильевна решила зайти с другой стороны — загнать её в угол при всех, поставить в неловкое положение, чтобы отказать было стыдно.
Свекровь поймала её взгляд и улыбнулась улыбкой, которая появлялась у неё только в моменты триумфа. Она знала, что делает, и наслаждалась ситуацией.
—Юль! Ну ты же богатенькая, уж купи родителям телевизор, — продолжила свекровь с неприкрытой язвительностью. — Неужели жалко? Или для своих свечек деньги есть, а для родителей мужа — нет?
Наступила тишина. Все за столом повернулись к Юлии. Даже Артём смотрел на неё с каким-то ожиданием — то ли поддержки, то ли отказа.
Семь лет. Семь лет она слышала намёки, упрёки, колкости. Семь лет эти люди считали, что имеют право на её деньги — деньги, заработанные бессонными ночами, тяжёлым трудом, постоянным напряжением. Деньги, которых едва хватало на жизнь, на детей, на погашение ипотеки.
А всё из-за чего? Из-за ста пятидесяти тысяч, которые свекровь с упоением выложила на стол перед свадьбой. «Вот, молодым на обустройство», — гордо объявила она тогда. И с тех пор не упускала случая напомнить об этой «щедрости».
— Раз умеете язвить, значит и на телевизор накопить сможете, — Юлия произнесла это тихо, но в наступившей тишине её слова прозвучали отчётливо. — Мы — семья, а не спонсоры. И ваши сто пятьдесят тысяч уже давно потратили свою ценность — это не бессрочный вклад.
Галина Васильевна побледнела. Её рука, державшая чашку, дрогнула, и чай выплеснулся на скатерть.
— Что ты такое говоришь? — прошептала она. — Как ты можешь…
— Могу, — Юлия встала из-за стола. — Семь лет вы попрекаете нас деньгами, которые дали на свадьбу. Семь лет считаете, что купили право требовать от нас всё, что вздумается. А мы всё терпим, улыбаемся, соглашаемся. Хватит.
Она повернулась к детям:
— Маша, Стёпа, собирайтесь. Мы уходим.
— Юля! — Артём схватил её за руку. — Ты что? При всех… Как можно?
— А как можно унижать меня при всех? — она смотрела на мужа с горечью. — Это нормально? А мне ответить — нельзя?
— Но это же мама, — Артём опустил глаза. — Она не со зла. Она просто…
— Она просто привыкла, что все будут плясать под её дудку, — Юлия покачала головой. — А я больше не хочу. Хватит.
Они молча оделись и вышли из квартиры. Никто не попытался их остановить. Даже Артём, который после короткого препирательства в прихожей просто надел куртку и вышел следом, опустив голову.
В машине они не разговаривали. Дети притихли на заднем сиденье, испуганные внезапной ссорой. Юлия смотрела в окно, на мокрый снег, размазанный по стеклу дворниками. Внутри было пусто.
Дома Артём наконец заговорил:
— Зачем ты это сделала? — он смотрел на неё с упрёком. — Мама теперь обидится. Не простит.
— Пусть, — Юлия пожала плечами. — Я тоже многого не прощу. Например, того, что она семь лет попрекает нас деньгами, которые сама же всучила. Того, что унижает при всех.
— Она не со зла, — Артём покачал головой. — Она просто не понимает, что так нельзя. Она старой закалки.
— Не оправдывай её, — Юлия посмотрела мужу в глаза. — Ты же всё понимаешь. Просто боишься ей перечить. Всегда боялся.
Артём молчал, глядя в пол. Потом вздохнул:
— Ты права. Но я не хотел скандала.
— И что теперь?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Может, я поговорю с ней. Объясню, что так нельзя. Что мы благодарны за помощь, но это не значит, что мы теперь вечные должники.
Три недели прошли в тишине. Галина Васильевна не звонила, не писала. Артём съездил к родителям сам, вернулся мрачный. «Поговорили», — буркнул он и больше ничего не добавил.
В понедельник неожиданно позвонил свёкор. Такого не случалось за все семь лет.
— Юля, ты не могла бы заехать? Без Артёма. Поговорить нужно.
Приехала в среду. Галины Васильевны дома не оказалось. Свёкор выглядел осунувшимся, но был в том самом пуловере, что они подарили.
— Мы купили телевизор сами. В рассрочку, — сказал он, глядя куда-то мимо неё. — Галя обиделась сильно. Считает, что ты её унизила при всех.
Он помолчал, потом продолжил:
— Знаешь, я ведь всю жизнь молчал. Сорок лет брака — и всегда её слово было главным. Но ты права. Нельзя попрекать деньгами. Нельзя считать человека вечным должником.
Он отпил чай, поморщился — видимо, слишком горячий:
— Мы поругались с ней. Впервые за много лет. Я сказал всё, что думаю. Про деньги, про её отношение к тебе, к Артёму, ко мне. Она обиделась. Плакала. Кричала.
— Знаешь, что она сказала? «Если бы я знала, что эта девчонка так настроит против меня моих же мужчин, никогда бы не согласилась на этот брак». Теперь не хочет тебя видеть.
Юлия почувствовала, как внутри что-то сжалось. Вот оно. Настоящее отношение. Без прикрас, без фальшивых улыбок.
— И что теперь? — спросила она тихо.
— Не знаю, — свёкор пожал плечами. — Галя сказала, что не хочет тебя видеть. Что с Артёмом и внуками будет общаться, а с тобой — нет. Я пытался объяснить, что так нельзя, что вы семья. Но ты же знаешь, какая она упрямая.
Юлия кивнула. Знала. Слишком хорошо знала.
— Я просто хотел, чтобы ты поняла, — свёкор неловко потёр переносицу. — Это не твоя вина. И не надо чувствовать себя виноватой. Иногда лучше сказать правду, чем годами терпеть несправедливость.
Он поднялся из-за стола:
— И спасибо за пуловер. Хороший. Тёплый.
Домой Юлия шла пешком. Внутри разливалось странное чувство — смесь облегчения, грусти и неожиданной свободы. Да, отношения испорчены, возможно, безвозвратно. Но впервые за семь лет она чувствовала себя человеком, имеющим право на собственное мнение и собственные границы.
Дождь прекратился, тучи расходились, проглядывало робкое весеннее солнце. Пожалуй, это хороший знак. Не для примирения — вряд ли оно возможно. Но для нового начала, для жизни без вечного чувства вины.
