– Алла Григорьевна, будет правильным, если вы свою квартиру продадите, и половину сумму отдадите нам. – заявила мне сноха за новогодним столом.
– И почему же я должна это сделать? – я показательно подняла бровь, всем видом демонстрируя, насколько абсурдным считаю сказанное.
– Мы уже полтора года скитаемся по схемным клоповникам, детей завести не можем из-за этого, не можем накопить на первый взнос по ипотеке, а вы одна живете в четырехкомнатной квартире.
– Это квартира моего мужа.–отрезала я. – Он бы не хотел, чтобы я продавала ее. Вы когда женились, должны были подумать о том, как будете жить, вы уже давно не дети, раз создали семью.
– Но куда вам столько квадратных метров? Даже убираться уже тяжело в ваши-то годы, а Боря ваш единственный любимый сынок.
К счастью, мой любимый сынок сидел и молчал, как рыба на льду. И глаза прятал от стыда. Он явно не разделял мнения своей жены, но я прекрасно знала, что в этой семье всем крутила именно Ольга. Она оказалась волевой и расчётливой женщиной, и даже не пыталась изображать из себя «шею», постоянно проявляя себя как «голова».
– Я подумаю, дети. После дам свой ответ. А теперь давайте не будем портить праздник жилищными вопросами.
Четырехкомнатная квартира в центре города действительно когда-то досталась моему мужу. Он был писателем и краеведом, очень уважаемым в своих кругах человеком. Годы вел главное городское литературное объединение, выпускал большой толстый журнал «Вестник российской литературы», являлся редактором книг многих местных наших авторов.
Его знали и в Москве и в Петербурге, он постоянно публиковался в «Неве», «Красной звезде», различных авторитетных альманахах. Его стихи как-то напечатали прямо рядом с Евгением Евтушенко, а сам Евгений Александрович моего Пашу помнил, и всегда тепло здоровался с ним за руку.
Кроме того, муж мой был членом Союза писателей России, и в советское время это означало ряд больших привилегий – супругу дали государственную квартиру, дачу, платили стипендии на выпуск книг и внушительные подъемные для творчества. Когда СССР распался, некоторым, и моему Павлу Ивановичу, в том числе, удалось приватизировать и дачу и четырехкомнатную квартиру во благо своей семьи.
У нас с мужем был только один сын – Боря. Хотелось бы и дочек, но здоровье мне не позволило. А Павел от меня и не требовал ничего, лишь бы жива была, да с ним рядом. Мы жили в любви и согласии, и мучительно пустой показалась мне огромная квартира сталинской постройки без моего Паши.
Мужа не стало, когда Боря поступил на первый курс института – Литературного имени Горького, как и хотел его отец. Но проучился всего год, закатил мне скандал, что, мол, нет в нем таланта, а литературным редактором он быть не желает. В итоге отучился на слесаря, работал на заводе за небольшую зарплату, а потом встретил Олю.
Ольга была девушкой из совершенно обычной семьи – отец сталевар, мама учительница ИЗО в школе. Тоже не слишком зажиточные граждане, потому дочери, когда та вышла замуж, особо помочь не могли. Подарили пару комплектов постельного, сервиз, благословили на совет да любовь с моим Борькой.
Ольга была старше моего сына на семь лет. Разница в возрасте никого не смущала, а вот то, что она крутила мужем, как ей хочется – это мне нравилось все меньше и меньше. Она пыталась вылепить из Бори такого человека, каким мой сын просто не мог стать. Он всегда был мягким, покладистым, тихим, совсем не было в нем ни предпринимательской ни лидерской жилки.
Жена пыталась сперва внушить ему, что стоит открыть свое дело. Благо, Боря был не самым глупым на этом свете, да еще и страхов имел вагон и маленькую тележку. Если бы он тогда послушал Ольгу, то сейчас точно сидел бы в долгах, как в шелках.
– Сын, почему ты не дашь своей жене отпор? Она меня чуть не на улицу гонит, а ты молчишь! – выговаривала я Боре, когда он через пару дней приехал ко мне попить чаю.
– Мам, я и сам не рад, что она затеяла этот разговор. Мы уже месяц по этому поводу ругаемся, но ты же знаешь Ольгу – если ей что в голову западет, так она не отступиться.
Обнаглевшая невестка требовала разменять мою квартиру, но я нашлась что ответить.
– Тогда я приглашаю и Олю и ее родителей ко мне в следующую субботу. Приходите всем двором, будем разговоры разговаривать.
– Ты решила все же продать свою квартиру?
– Об этом нет даже речи, сынок. Этого бы не простил мне твой отец, царствие ему небесное.
***
Полдень субботы выдался солнечным. Январь вообще радовал солнечным днями, снега навалило уже столько, что погода взяла перерыв на снегопады, а дворники сбивались с ног, разметая белые дорожки. Сваты пришли точно в срок, а вот Ольга с Борей немного опоздали.
Я рассталась, накрыла стол. Приготовила утку, начиненную яблоками, испекла «Наполеон», выставила несколько салатов, множество закусок. Сваты также явились не с пустыми руками – принесли конфет, гранатового сока, который я любила, фруктов. Ирина Игоревна принарядилась в струящееся синее платье, Иван Геннадьевич пришел в модной красивой рубашке и идеально отглаженных брюках.
Я также решила блеснуть – на мне красовался брючный костюм двойка. Волосы я уложила мягкими волнами, надушилась «Кензо», на пальцах таинственно мерцали аметистами серебряные массивные кольца. Приветливо улыбнувшись, пригласила всех за стол. Мы расселись переглядываясь. Ольге явно натерпелось завести разговор о продаже квартиры, но она сдерживалась.
Красивая женщина, жаль, внутри не хорошая – жадная, жесткая. И если бы любила она Бориса искренне, то это было бы на благо моему сыну. Но сноха явно смотрела на моего сына как на удобную штуку, с помощью которой можно добиваться своих целей. Так было и теперь.
– Сваты, дети, думаю, все вы знаете, зачем я вас позвала. Олечка давно настаивает, что мне слишком просторно одной в моей квартире. Это и правда во многом так, ведь сколько лет уже нет моего Пашеньки. Но продавать я все равно нашу с ним квартиру не намерена, предлагаю другой вариант. У меня скоплены неплохие сбережения, и я хотела бы вложить их в будущее единственного сына.
Повисла МАХАТовская пауза, и я добила:
– Если родители Ольги дадут столько же, или продадут свою трёхкомнатную. Ведь Ольга у вас единственная дочь, зачем вам вдвоем на старости лет трешка?
– Но как же? Иван Геннадьевич даже глаза смешно округлил, словно был большой жабой. – Мы там столько лет прожили, как можно нас о таком просить, Алла Григорьевна?
– Но ваша дочь ведь не постеснялась предложить мне мое жилье продать, чем же я хуже? – я улыбалась одной из самых очаровательных своих фирменных улыбок.
У ольгиной матери глазки забегали:
– Уверена, есть другие способы…
– Конечно! Можете как я, деньгами! И у молодых будет свой угол, а мы скоро внуков нянчить будем.
– Какая же вы, Алла Григорьевна! – зло зашипела сноха. – Все в свою пользу перевернули!
– Я честно рассудила. Почему только я должна вложить в вас свои средства? У тебя, Оля, родители живы, еще работают до сих пор, квартира у них лишь на одну комнату меньше, чем у меня. Больше детей нет, два кота и два человека взрослых вполне и в однушке бы поместились.
Больше говорить было не о чем. Ольга демонстративно резко встала, со стуком поставила бокал с гранатовым соком так, что красная жидкость разлилась на льняную бежевую скатерть, расползаясь некрасивым ярким пятном. Она вылетела в коридор и начала одеваться. Сын бросился за ней. Я только головой покачала, глядя вслед Боре. Сваты также засобирались, извиняясь, что-то мямлили. И только я торжествовала – всех проучила!
Я совершенно виноватой себя не чувствовала.
Все я правильно сделала. Почему я должна продать свою квартиру, а не сваты? Почему только я даю денег, а с ольгиных родителей не копейки? Да понятно почему – сноха просто решила и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Но не на ту напала. Я не ее мягкий покладистый Боренька, который готов только кивать да покоряться.
Ольга с тех пор со мной не общалась. Сын втихую от жены звонил. Молодые так и жили на съемном, потому что других вариантов судьба им не подарила. И еще через год сын пришел ко мне с вещами.
– Что, неужели Ольгу оставил?
– Знаешь, я вдруг почувствовал себя стариком из пушкинской сказки о золотой рыбке, мама. Сварливая старуха, что замордовала несчастного мужика и даже рыбку достала до крайности. Она останется у разбитого корыта с таким характером.
– И не любит она тебя, ты же понимаешь это? Я тоже вот не сахар, но отца твоего любила и никогда бы им так крутить не стала именно из-за любви к нему. А папа твой, если в чем-то мне и уступал, то тоже потому, что любил.
Мы полгода прожили с сыном в моей четырехкомнатной, а потом Боря все же встретил хорошую девочку. Аня была тоже волевой, резковатой, но порядочной и искренне тянулась к Борису. И меня она искренне уважала. Я отвечала новой снохе теплотой. Кроме того, теперь жилищный вопрос у Бори был решен – Аня являлась владелицей просторной трешки, собственной маленькой кофейни и огромной собаки какой-то породы, которую я вечно забывала. Что-то жуткое, черное и лохматое. Такую только фосфором обмазать и пустить по болотам бегать.
И внуков мне наконец принесли – сразу двух Петьку и Пашку. И оба были копия деда, моего мужа. Я обнимала мальчишек и вспоминала Пашеньку своего. Свидимся, родимый, а пока в тебе вон какие славные мальчишки повторились, и спасибо тебе за это! Дай бог и таланта им твоего – пусть пишут стихи, пусть книжки выпускают, пусть глаголом жгут сердца людей большой отчизны нашей.
