Анна проснулась за десять минут до будильника – привычка, выработанная пятнадцатью годами совместной жизни. В спальне пахло вчерашним ужином – Игорь опять ел в постели, крошки от печенья впивались в спину через простыню. Она осторожно встала, стараясь не разбудить мужа. Его грузное тело занимало две трети кровати, футболка задралась, обнажая живот с растяжками.
В ванной Анна привычно встала на весы – пятьдесят шесть и двести. Столько же, сколько в день свадьбы. Протёрла запотевшее зеркало – из отражения смотрела ухоженная женщина с короткой стрижкой, чуть тронутой сединой. Утренний ритуал не менялся годами: контрастный душ, крем для лица, лёгкий макияж. В сорок пять нужно особенно тщательно следить за собой – её ученики не прощают небрежности.
На кухне гудела посудомойка – значит, Игорь опять оставил после себя гору тарелок. Когда-то его привычка готовить поздно вечером казалась милой, сейчас раздражала, как и запах жареного, въевшийся в шторы. Анна достала из холодильника обезжиренный йогурт, насыпала мюсли. За стеной что-то упало – наверное, Лиза собирается в школу.
«Мам, ты видела мою синюю тетрадь по английскому?» – дочь влетела на кухню, на ходу застёгивая рубашку. В свои десять она была копией Анны в юности – такая же стройная, подвижная, с вечно растрёпанными волосами.
«В гостиной посмотри, ты вчера там делала уроки.»
Из спальни донёсся храп – Игорь перевернулся на спину. Раньше он вставал вместе с ней, они завтракали вдвоём, обсуждали планы на день. Теперь он работал из дома – «так удобнее», говорил он, но на самом деле просто не хотел лишний раз выходить из квартиры. Домашний офис превратился в берлогу с вечно включённым компьютером и пустыми чашками из-под кофе.
В учительской пахло свежезаваренным чаем и новыми учебниками. Марина Викторовна, математичка, окинула Анну привычным оценивающим взглядом:
«Новая блузка? Тебе идёт. И причёска свежая.»
«Записалась к новому мастеру. Знаешь, иногда нужно что-то менять.»
«А мой уже третий месяц обещает к врачу сходить. Давление скачет, а он всё откладывает,» – Марина понизила голос. – «Мужики как дети, честное слово.»
Анна промолчала. Четыре года она пыталась «достучаться» до Игоря – покупала абонементы в спортзал, записывала к врачу, готовила правильную еду. Он сначала отшучивался, потом начал огрызаться: «Я же не заставляю тебя есть пиццу! Вот и не указывай мне, что делать.»
На третьем уроке, объясняя пятиклассникам разницу между Past Simple и Past Perfect, она поймала себя на мысли – когда именно всё изменилось? Когда его объятия стали вызывать не трепет, а желание отстраниться? Когда его прикосновения начали казаться липкими, неприятными?
Вечером, проверяя тетради, она услышала, как Игорь возится на кухне – наверное, опять готовит свою фирменную пасту карбонара. Раньше она любила наблюдать, как ловко он нарезает бекон, как профессионально взбивает соус. Теперь видела только капли жира на плите, мучные разводы на столе, его потную спину под растянутой футболкой.
«Ань, иди ужинать!» – позвал он. – «Я тут такое придумал – с двойным сыром и сливками.»
«Спасибо, я не голодная,» – отозвалась она. – «Доделаю проверку и спать.»
«Как знаешь,» – в его голосе мелькнула обида. – «Вечно ты со своими тетрадками.»
Лёжа в постели, она слушала, как он гремит посудой, как шаркает тапочками по коридору, как тяжело опускается на диван перед телевизором. Когда-то его основательность казалась такой надёжной – он был её якорем, её гаванью. Теперь эта же основательность душила, превратилась в неповоротливость, в нежелание что-либо менять.
Телефон тихо завибрировал – сообщение от Лизы из её комнаты: «Мам, можно я завтра пойду с Машей в кино после школы?»
«Конечно, солнышко. Только домашку не забудь сделать.»
Дочь теперь всё чаще общалась с ней сообщениями, даже находясь в соседней комнате. Как будто тоже чувствовала эту тяжесть, повисшую в квартире, это напряжение между родителями.
В субботу Анна проснулась от запаха готовки – Игорь опять что-то жарил. Часы показывали семь утра. Когда-то он готовил ей завтраки в постель – лёгкий омлет с зеленью, свежий кофе, тосты. Теперь на сковородке шкворчали сосиски, а в раковине громоздилась гора грязной посуды.
«Будешь?» – он заглянул в спальню, вытирая руки кухонным полотенцем. Футболка в жирных пятнах натянулась на животе, на щеке след от подушки, волосы всклокочены.
«Нет, спасибо. У меня через час йога.»
«Опять со своей Маринкой?» – он фыркнул. – «Чего вам дома не сидится? Суббота же.»
Анна промолчала. Как объяснить, что эти утренние занятия – единственное, что помогает ей сохранять равновесие? Что в студии йоги она чувствует себя живой, настоящей, а не приложением к чужим привычкам и потребностям?
После занятия они с Мариной зашли в кафе – новое место в центре, с панорамными окнами и здоровой едой. Марина помешивала смузи, рассказывала о своём разводе пятилетней давности.
«Знаешь, я тогда думала – мир рухнет. А он взял и не рухнул. Дети выросли, я квартиру поменяла, даже замуж снова вышла. Жизнь-то не заканчивается.»
«Но ты же любила его когда-то?»
«Любила. А потом разлюбила. Это как платье старое – вроде и нормальное ещё, но носить уже не хочется.»
Дома Игорь сидел за компьютером – как всегда в выходные, играл в какую-то стрелялку. На столе остатки чипсов, пустые банки из-под колы. В комнате душно, жалюзи опущены.
«Лиза у подруги,» – сообщил он, не отрываясь от экрана. – «Я ей разрешил переночевать там. Мы одни.»
От этого «мы одни» у Анны внутри всё сжалось. Раньше такие моменты были праздником – они могли целый день валяться в постели, заказывать пиццу, смотреть фильмы. Теперь одна мысль о близости вызывала тошноту.
«Я в душ,» – сказала она, проходя мимо. В ванной долго стояла под горячими струями, пытаясь смыть это чувство обречённости.
Вечером он попытался обнять её – руки влажные, горячие, дыхание тяжёлое. Она напряглась, отстранилась: «Прости, голова болит.»
«У тебя вечно что-то болит,» – он отвернулся, обиженно засопел. – «Я что, совсем противный стал?»
Вопрос повис в воздухе. Анна смотрела в потолок, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Как сказать человеку, с которым прожил пятнадцать лет, что его тело вызывает отторжение? Что его запах, его привычки, его прикосновения – всё стало чужим и неприятным?
В понедельник на работе она поймала себя на том, что разглядывает нового физрука – подтянутого, спортивного мужчину лет сорока. Он здоровался с ней в коридоре, иногда делал комплименты её внешности. И от его взгляда не хотелось съёжиться, спрятаться.
«Анна Сергеевна, а вы в спортзал ходите?» – спросил он как-то после педсовета. – «У вас отличная форма.»
Она смутилась, покраснела как девочка. А вечером, глядя, как Игорь поглощает очередную порцию жареной картошки, вдруг поняла – дело не в лишнем весе. Дело в том, что он перестал за собой следить, перестал стараться, перестал быть мужчиной, за которого она когда-то вышла замуж.
«Игорь,» – она присела рядом с ним на диван. – «Может, сходим куда-нибудь в выходные? В театр или в ресторан?»
«Зачем?» – он пожал плечами. – «У нас дома всё есть. И готовлю я лучше, чем в ресторане.»
«Просто… для разнообразия. Как раньше.»
«Как раньше уже не будет,» – он вдруг посмотрел на неё внимательно. – «Ты же этого хочешь? Чтобы было как раньше?»
В его голосе была такая беспомощность, что у неё защемило сердце. Он всё понимал – и свою запущенность, и её отчуждение. Просто не знал, что с этим делать. Или не хотел ничего делать.
Кабинет психолога оказался неожиданно уютным. Светлые стены. Жживые цветы на подоконнике. Мягкое кресло, в котором Анна почти утонула. Визитку ей дала Марина.
«Лучше поговорить с профессионалом. Что бестолку накучивать себя в одиночку».
Психолог, женщина лет пятидесяти с внимательными карими глазами, молча ждала, пока Анна соберётся с мыслями. За окном моросил октябрьский дождь, в кабинете пахло свежесваренным кофе.
«Я не знаю, с чего начать,» – она помолчала.
Разгладила несуществующую складку на юбке.
«Наверное, со мной что-то не так. Я больше не могу… не могу быть рядом с мужем.»
«Что значит – не можете быть рядом?»
«Физически не могу. Его прикосновения, его запах, его… всё вызывает отторжение. А ведь когда-то я его любила. Правда любила.»
Она рассказывала – сбивчиво, перескакивая с одного на другое. О том, как познакомились в общей компании, как он покорил её своим юмором, заботой, надёжностью. Как радовались рождению Лизы, как строили планы, как всё было просто и понятно.
«А потом он начал меняться. Вернее, не меняться, а… опускаться? Перестал следить за собой, растолстел, обленился. Я пыталась говорить с ним, но он только отмахивается – мол, чего париться, мы же женаты.»
«А вы сами – изменились за эти годы?»
Анна задумалась. В сумке лежал абонемент в фитнес-клуб, утром она час просидела у парикмахера, вчера купила новую помаду.
«Наверное, да. Я стараюсь держать себя в форме, развиваться профессионально. Не хочу превращаться в типичную тётку средних лет.»
«Вы боитесь старости?»
«Нет… То есть, да, конечно. Но дело не в этом. Я боюсь застоя, равнодушия. Боюсь проснуться однажды и понять, что жизнь прошла мимо.»
За стеной что-то упало, послышались приглушённые голоса. Анна вспомнила, как вчера вечером Игорь пытался её обнять – она лежала, застыв, пока его руки блуждали по её телу. А потом сказала, что устала. Он отвернулся к стене, пробормотал что-то обиженное. И она почувствовала облегчение.
«Знаете,» – психолог отпила кофе из маленькой чашки, – «часто люди путают два разных процесса – естественное угасание страсти и эмоциональное отчуждение. Первое – нормально, второе – симптом более глубоких проблем.»
«А как их различить?»
«В здоровых отношениях страсть трансформируется в нежность, заботу, уважение. А у вас, похоже, не осталось ничего – ни страсти, ни уважения.»
Эти слова ударили под дых. Уважение – вот что она потеряла. Уважение к мужчине, который не уважает сам себя.
«Но ведь он хороший человек,» – голос предательски дрогнул. – «Заботливый отец, не пьёт, не гуляет. Просто… просто стал другим.»
«Другим? Или наконец-то стал собой – тем, кем всегда был, просто раньше старался соответствовать вашим ожиданиям?»
Анна замерла. Вспомнила, как ещё во время ухаживаний Игорь говорил, что не любит эти «модные заморочки» – рестораны, театры, путешествия. Как неохотно ходил в спортзал – только чтобы ей понравиться. Как постепенно, год за годом, возвращался к привычному образу жизни.
«Получается, это я всё время пыталась его переделать?»
«А зачем вам нужно было его переделывать?»
Вопрос повис в воздухе. За окном дождь усилился. Капли барабанили по карнизу. Анна вдруг вспомнила свою маму. Она тоже всю жизнь пыталась «улучшить» отца. А потом ушла от инфаркта в пятьдесят два. Так и не смирившись с его «несовершенством».
«Я не хочу повторять её судьбу.»
Эти слова вырвались сами собой. Анна вздохнула. И продолжила:
«Не хочу тратить жизнь на борьбу с ветряными мельницами.»
«Что вы чувствуете, когда это говорите?»
«Страх. Вину. И… облегчение?»
В коридоре послышались шаги – наверное, следующий клиент. Анна посмотрела на часы – сеанс подходил к концу.
«Знаете, что самое страшное?» – она поднялась с кресла. – «Я ведь понимаю, что он не изменится. И я не изменюсь. Мы просто разные люди, которые пятнадцать лет пытались быть одинаковыми.»
«И что вы собираетесь делать с этим пониманием?»
«Не знаю. Правда не знаю.»
Выйдя на улицу, Анна долго стояла под дождём. В сумке завибрировал телефон – сообщение от Игоря: «Купил твои любимые пельмени. Буду ждать.»
Она представила, как он сидит сейчас на кухне в растянутой футболке, как радуется своей «заботе», как ждёт от неё благодарности. И впервые за долгое время почувствовала не раздражение, а усталость. Бесконечную усталость от попыток соответствовать чужим представлениям о счастье.
После разговора с психологом Анна не поехала домой. Бродила по улицам, промокла под дождём, зашла в какую-то кофейню. Телефон разрывался от сообщений Игоря: «Где ты?», «Пельмени остыли», «Я волнуюсь».
В кофейне играла старая песня. Та самая, под которую они танцевали на свадьбе. Пятнадцать лет назад она была уверена, что встретила идеального мужчину. Сейчас, размешивая остывший капучино, думала – может, идеальных и не бывает? Может, проблема в том, что она всё время пыталась сделать его таким?
Домой вернулась поздно. В квартире пахло пельменями и корицей – значит, Игорь опять пёк свои фирменные булочки. Раньше этот запах означал уют, теперь вызывал только тяжесть в желудке.
«Мам, ты где была?» – Лиза выскочила в коридор. – «Папа весь извёлся.»
«Я… гуляла,» – Анна разулась, повесила мокрый плащ. – «Иногда нужно побыть одной.»
В кухне Игорь возился у плиты – в растянутом свитере, в старых домашних штанах. Когда-то она любила эту его домашность, сейчас видела только запущенность.
«Будешь булочки?» – он обернулся, улыбнулся заискивающе. – «Я с корицей сделал, как ты любишь.»
«Нет, спасибо. Я не голодная.»
Она смотрела на его руки в муке, на крошки на столе, на пятна жира на плите – и вдруг поняла: дело не в его внешности. Дело в том, что он превратился в большого ребёнка, которого она должна постоянно хвалить, одобрять, благодарить.
«Игорь, нам надо поговорить.»
«Сейчас?» – он насторожился. – «Может, утром? Лизка ещё не спит.»
«Нет. Сейчас.»
Она села за стол.
«Я больше так не могу,» – слова падали тяжело, как камни. – «Мы с тобой… мы разные люди. Всегда были разными, просто пытались это игнорировать.»
«То есть?» – он опустился на стул напротив. – «Что значит – разные?»
«Ты хочешь одной жизни, я – другой. Ты доволен тем, что есть, а я… я задыхаюсь.»
«Из-за моего веса, да?» – он побагровел. – «Из-за того, что я не хожу в твой дурацкий спортзал?»
«Нет. Из-за того, что ты перестал быть мужчиной, которого я когда-то полюбила. И я перестала быть женщиной, которая тебе нужна.»
В коридоре скрипнула половица – Лиза подслушивала. Анна понизила голос:
«Мы можем сделать вид, что всё в порядке. Жить дальше – ради Лизы, ради приличий, ради чего угодно. Но я больше не хочу притворяться.»
«Чего ты хочешь?» – его голос стал глухим, чужим.
«Развода.»
Слово повисло в воздухе. За окном проехала машина, мигнули фары, на стене заплясали тени.
«А как же Лиза?»
«Она уже не маленькая. Поймёт.»
«Поймёт что?» – в дверях стояла дочь, глаза блестели от слёз
«Солнышко,» – Анна встала, попыталась обнять её. Лиза отстранилась:
«Не надо! Вы оба… вы такие эгоисты!»
Хлопнула дверь – дочь убежала в свою комнату. Игорь смотрел в пол, комкая в руках кухонное полотенце.
«Знаешь,» – сказал он наконец, – «я ведь чувствовал, что что-то не так. Как ты отодвигаешься, когда я пытаюсь тебя обнять. Как морщишься от моего запаха. Как избегаешь смотреть на меня.»
«Прости.»
«За что? За то, что я тебе противен?»
«За то, что пятнадцать лет пыталась сделать из тебя другого человека. И за то, что у меня не хватило сил принять тебя таким, какой ты есть.»
Он встал, подошёл к плите. Достал противень с булочками, поставил на стол.
«Знаешь, что самое смешное? Я ведь правда думал, что если научусь готовить твои любимые блюда, если буду заботиться по-своему… Но тебе всегда было мало, да? Всегда хотелось чего-то большего.»
«Не большего. Другого.»
В его глазах мелькнуло понимание. Он вдруг ссутулился, стал казаться меньше, старше.
«И что теперь?»
«Теперь… теперь нам нужно научиться жить по-другому. Ради Лизы, ради себя. Ты хороший отец, Игорь. И хороший человек. Просто не мой человек.»
Она вышла из кухни, постучала в комнату дочери. Никто не ответил, но из-под двери пробивался свет – значит, не спит.
«Лиза, мы с папой всегда будем любить тебя. Это никогда не изменится.»
Тишина. Потом приглушённое: «Уходи.»
Анна вернулась в спальню, легла не раздеваясь. В кухне громыхнула дверца холодильника – Игорь достал пиво. Раньше она бы начала отчитывать его за поздние перекусы. Сейчас промолчала.
Где-то в городе начинался новый день. В школе её ждали тетради, в фитнес-клубе – любимая тренировка, в жизни – новая глава. Она закрыла глаза и впервые за долгое время почувствовала не вину, а покой.
