Я не плакала на прощании с бабушкой. Прям совсем. Окаменела как статуя — ни слезинки.
Бабушка болела так долго, что мы с мужем уже привыкли дежурить в больничных коридорах, пропахших хлоркой и безнадёгой. Мутные капельницы, анализы за космические деньги, равнодушные медсёстры с лицами как у восковых фигур — всё это стало нашей реальностью.
А потом она просто сказала: «Хватит. Хочу домой». Как отрезала. «Хочу уйти на тот свет в своей кровати, а не на этих казённых простынях».
Бабушкина квартира — старая двушка в спальном районе Москвы — пропиталась запахами последних дней. Я торчала там круглыми сутками, а муж, как верный пёс, таскал мне еду в контейнерах и сменку. Дежурила, как в окопе — с кружкой остывшего чая и вечно красными глазами.
Кормила бабушку с ложечки, вытирала, переодевала и слушала обрывки её жизни, которая пролетела перед её глазами как скоростной поезд.
— Катюша, — шептала она, держа меня за руку своими тонкими пальцами. — Не забывай поливать мои фиалки.
Фиалки стояли на подоконнике — пять горшков с фиолетовыми, розовыми и белыми цветами. Мы с бабушкой вместе их выращивали, когда я была маленькой. Сейчас ей было тяжело за ними ухаживать, но она всё равно не позволяла их выбросить.
Бабушка ушла рано утром, когда за окном ещё было темно. Просто перестала дышать — тихо, словно уснула. Я даже не сразу поняла, что случилось. Просто в какой-то момент заметила, что её грудь больше не поднимается.
На похоронах было три с половиной человека — обшарпанная соседка Нина Петровна с вечно поджатыми губами, две бабушкины подруги с лицами, сморщенными как печёные яблоки, мы с мужем Антоном и… тётя Лида — младшая сестра бабушки, королева кислых мин и профессиональная жертва обстоятельств.
Лидия Николаевна была моложе бабушки на двенадцать лет, но выглядела так, будто прожила на три жизни больше. Вечно скрюченная, с лицом, перекошенным от недовольства всем и вся, и взглядом, который говорил: «Весь мир мне должен, но никогда не отдаст».
Мы почти не общались. Тётя Лида врывалась в бабушкину жизнь только по праздникам, как сезонная аллергия — внезапно, мучительно и предсказуемо. Каждый её визит превращался в фестиваль слёз и соплей — она рыдала о своей загубленной жизни, а бабушка потом сутками отходила, как после бурной ночи.
— Катюша, — шептала бабушка виновато, — не суди Лиду строго. Ей в жизни карта пришла дырявая.
«Дырявая карта» — это ещё мягко сказано. Два брака, похожие на аварии на трассе — громкие, с битым стеклом и кучей пострадавших. Вечное безденежье и лотерейные билеты под подушкой вместо плана на жизнь.
Но главное — обострённое, как заноза под ногтем, чувство несправедливости, особенно острое, когда надо было сравнить себя с другими.
На поминках она пристроилась ко мне как репейник к шерсти, пока Антон травил стандартные байки соседям.
— Ну как ты, Катюшенька? — проворковала она с фальшивым участием, которое даже школьный театральный кружок забраковал бы. — Держишься?
Я кивнула. Говорить с ней хотелось примерно как зубы без наркоза лечить.
— Нам надо бы это… про наследство потолковать, — выпалила она. — Завещания-то нету, да?
Я уставилась на неё, ощущая, как брови ползут к затылку. Бабушку ещё и закопать толком не успели, а эта уже к разделу имущества приступила.
— Нет, нет завещания, — выдавила я, как зубную пасту из опустевшего тюбика.
— Значит, мы обе в доле, — протараторила она. — Квартира пополам, по-братски.
Я снова кивнула. Мне было всё равно. В тот момент я даже не думала о квартире или наследстве. Просто хотела, чтобы этот день поскорее закончился.
— Тебе ведь не нужна эта квартира? — продолжила тётя Лида, понизив голос. — У вас с Антоном своя есть. И он у тебя при деньгах.
Я промолчала. Странно было слышать подобное от человека, который практически не участвовал в нашей жизни.
Да, у нас с Антоном была своя трешка в ипотеку, которую мы взяли три года назад. «При деньгах» — громко сказано. Антон работал менеджером в крупной государственного значения строительной компании, я — офис-менеджером в небольшой фирме. Денег хватало на ипотеку, коммуналку и еду. Особо не разгуляешься.
— Давайте потом обсудим, — только и сказала я.
Через неделю после мы с Антоном приперлись к нотариусу — бледной женщине с кругами под глазами размером с Олимпийские кольца. Тётя Лида уже тусовалась там — восседала в коридоре.
— А, явились-нарисовались, — кивнула она нам. — Я уже всё по полочкам разложила.
Нотариус оторвалась от бумаг и окинула нас взглядом человека, видавшего слишком много семейных драм:
— Итак, давайте проясним ситуацию. Закон гласит, что наследниками первой очереди являются дети, супруги и родители. Поскольку Екатерина Васильевна не оставила завещания, а её дочь — ваша мать, Екатерина Андреевна — умерла до, то наследниками становятся внучка и сестра. То есть вы, — она ткнула ручкой сначала в меня, потом в тётю Лиду. — По закону каждая из вас имеет право на половину наследства.
— А когда можно получить это наследство? — нетерпеливо прищурилась тётя Лида, барабаня пальцами по столу, как по клавишам расстроенного пианино.
— По закону — через шесть месяцев после смерти наследодателя, — отрезала нотариус тоном, не терпящим возражений. — То есть в середине октября. И не раньше.
На выходе из нотариальной конторы тётя Лида вцепилась в мой локоть как бульдог в сосиску:
— Катерина, нам потолковать надо.
Я неохотно кивнула. Антон понимающе сжал мою руку:
— Я в машине подожду. Если что — кричи, прибегу.
Мы с тётей Лидой застыли у входа. День был ясный, но с таким пронизывающим ветром, что, казалось, он свистит прямо между рёбер.
— Короче, Катька, — начала тётя Лида, — Давай не будем устраивать этот цирк с конями. Зачем нам эти дележки? Продавать, делить деньги… Ты просто откажись от своей доли, и все дела.
Я моргнула, как сова при вспышке фотоаппарата:
— С какого перепугу я должна отказываться?
— Да ты на себя в зеркало-то глянь! — она выпустила дым, как дракон пламя. — У тебя ж всё есть! Муж при деньгах, машина, квартира своя! Карьера! А мне куда на старости лет? На паперть? Пенсия — как подачка бомжу, жильё съёмное.
Я вдохнула так глубоко, что, казалось, весь московский смог скопился в моих лёгких.
— Тётя Лида, — процедила я сквозь зубы, — если бы бабушка так хотела, она бы завещание написала. Я от своей доли отказываться не собираюсь. Ни сейчас, ни потом.
Её лицо скукожилось, как воздушный шарик через неделю после дня рождения.
— Какая же ты жадная, Катька! Вся в мать пошла — та тоже всё себе загребала. А со стороны смотрела такой овечкой.
Это был удар ниже пояса — прямо по самому больному. Я почувствовала, как внутри закипает такая волна, что Цунами в Таиланде показалось бы рябью на луже. Но удержалась.
— Дело не в жадности. Это наследство — и моё право по закону. Если хотите, можем обсудить варианты продажи квартиры после вступления в наследство.
— Только попробуй мне указывать, соплячка! — взвилась тётя Лида. — Я ещё посмотрю, как ты запоёшь, когда поймёшь, что с этой квартирой ничего нельзя сделать без моей подписи!
Она развернулась и ушла, не попрощавшись. Я постояла ещё немного, приходя в себя, и направилась к машине.
— Всё нормально? — спросил Антон, заводя двигатель.
— Не очень, — честно ответила я. — Тётя Лида хочет, чтобы я отказалась от наследства в её пользу.
Антон присвистнул:
— Серьёзно? А с чего бы вдруг такая щедрость с твоей стороны?
— Потому что у меня якобы есть успешный муж, а у неё ничего нет.
— Успешный муж! — рассмеялся Антон. — Это она про меня, что ли? С кредитами на пятнадцать лет вперёд?
Я слабо улыбнулась:
— Видимо, в её представлении наличие машины уже признак богатства.
— Это просто Мерседес в кредит, — покачал головой Антон. — И ипотеки на пятнадцать лет. Прямо олигархи.
Мы посмеялись, но мне было неспокойно. Что-то подсказывало — тётя Лида просто так не отступит.
Следующие два месяца пролетели незаметно. Я изредка заезжала в бабушкину квартиру проверить, всё ли в порядке, полить цветы. Тётя Лида тоже получила ключи от нотариуса, но, насколько я знала, не появлялась там.
Начало июня вломилось в мою жизнь звонком от Нины Петровны — бабушкиной соседки. Трель телефона как бы намекала: «Сейчас будет весело».
— Катерина, это Нина Петровна беспокоит. Соседка бабушки, помнишь?
— Здравствуйте, Нина Петровна, — мой голос напрягся. — Что-то случилось?
— Да вот ума не приложу, как вам и сказать… — её голос звучал так, будто она подслушала что-то пикантное за стенкой. — А у вас там что, родственники новые объявились?
— В каком смысле? — недоумение накрыло меня, как кирпич с крыши.
— Ну, в бабушкину квартиру. Там люди живут. Уже неделю, наверное, как муравьи снуют.
Я застыла с телефоном.
— Какие-такие люди? — мой голос сел.
— Мужчина с женщиной. И мелкота с ними. Двое, кажись. Вчера стиралку волокли на четвёртый без лифта — чуть не убились. И на весь подъезд капустой жареной тянет.
— Так целая семья получается? — поинтересовалась я.
— Ой, я ведь как лучше хотела! — тараторила Нина Петровна. — Думала, может, родня какая приехала похозяйничать…
— Спасибо, что сообщили. Я разберусь.
Я бросила трубку. Внутри разливалась такая ярость, что можно было электростанцию запитать. Дрожащими пальцами набрала Антона.
— Слушай, у нас там квартиранты в бабушкиной квартире! — выпалила я вместо «привет».
— Что за бред? В смысле?
— Там левая семейка живёт! Со стиралкой! И с капустой!
— Что? — растерялся Антон. — Какая капуста?
— Жареная! На весь подъезд! Они там уже неделю живут!
— Тормози. Я не понимаю… Откуда они взялись?
— А я знаю?! Я еду туда. Прям щас!
— Подожди, я с тобой!
— Ты на работе. Я сама разберусь.
Я вылетела из офиса как ошпаренная. Такси домчало меня до бабушкиного дома так, словно за нами гнались черти. Сердце колотилось как отбойный молоток.
Поднялась на четвёртый — ноги сами несли, перепрыгивая через ступеньки. Из-за знакомой двери доносился детский визг и бубнящий телевизор. Я вдавила звонок с такой силой, словно хотела продавить его насквозь.
Дверь распахнулась. На пороге стоял детина под два метра с щетиной на пол-лица.
— Вам кого? — спросил он, осматривая меня.
— Это моя квартира, — отчеканила я, пытаясь не сорваться на ультразвук. — Точнее, квартира моей бабушки. Я её наследница. А вы кто такой и какого лешего тут делаете?
Мужик нахмурился, как будто ему предложили решить квадратное уравнение прямо с порога:
— Мы тут снимаем. У хозяйки.
— У какой такой хозяйки?
— У Лидии Николаевны, — он назвал имя моей тёти так, будто это была королева Англии.
— А договор аренды у вас есть? — я задала вопрос, уже зная ответ.
— Ну, так, на словах договорились. Без бумажек, но по-честному всё. Деньги вперёд отдали. До зимы теперь тут.
Я почувствовала, как меня начинает потряхивать, словно в лихорадке.
— А чё такое? Проблемы какие?
— Проблемы? — я улыбнулась так, что у меня свело челюсть. — Нет, что вы! Просто вас по-королевски надули! Лидия Николаевна не имеет права единолично сдавать эту квартиру. Наследство не оформлено, и квартира — в равных долях моя и её. Представляете? Обвела вокруг пальца!
Мужик растерянно заморгал, как рыба, выброшенная на берег:
— Вы хотите сказать… нас развели?
— Как детей в детском саду! — кивнула я. — Послушайте, я не собираюсь на вас отыгрываться. Но вам придётся съехать. И лучше не тяните — чем быстрее, тем меньше проблем.
Из-за его спины высунулась взъерошенная женщина с ребёнком на руках — примерно с таким же выражением лица, как у меня, когда я узнала о размере нашей ипотеки.
— Серёжа, что там стряслось? — прошипела она, округлив глаза.
— Слушайте, — я выставила руку вперёд, как регулировщик на перекрёстке. — Давайте обменяемся телефонами. Я разберусь с этой… родственницей и дам вам знать, что делать дальше.
Обменявшись номерами, я вылетела из подъезда. Села на лавочку и, трясущимися пальцами путаясь в цифрах, набрала номер тёти Лиды. Она взяла трубку с таким безмятежным видом, словно ждала звонка из спа-салона.
— Да-а? — пропела она с медовой интонацией.
— Тётя Лида, — прорычала я, чувствуя, как закипает кровь, — будьте добры объяснить, какого хр…. в бабушкиной квартире живёт левая семейка с детьми?
— А, ты уже узнала, — её голос мгновенно превратился из сладкого в кислый. — Да, сдала и что? Она же пустая стоит, плесенью покрывается. Тебе-то что за печаль?
Я чуть не задохнулась от возмущения — воздух застрял где-то между лёгкими и горлом.
— Простите, но вы СОВСЕМ с катушек съехали?! Какое право вы имели сдавать квартиру?! Наследство ещё не оформлено! Это незаконно!
— Да ладно тебе, не психуй. Это всё формальности. Отдай мне свою половину наследства, ты ж замужем за богатеньким, — настаивала тётя. — Чего тебе ещё?
— Ага. Мечтать не вредно, — процедила я сквозь зубы и нажала «отбой».
Минут пять я просто пялилась в пустоту, как будто там был ответ на вопрос о смысле жизни. Потом набрала Антона.
— Ты там жива? — спросил он вместо «привет».
— Более чем. Она сдала квартиру. За наличку.
— Она адекватная вообще или как?
— Или как, — хмыкнула я. — Представляешь, она тепрь уже требует, чтобы я отказалась от своей доли в её пользу. Потому что я, внимание, «замужем за богатеньким».
Антон заржал так, что, казалось, телефон разлетится на куски.
— С головой у неё явно не в порядке, — отрезала я. — Но знаешь что? Я не буду орать, скандалить и умолять. Я просто её раскатаю. По закону.
— Что ты хочешь сделать?
— Для начала — найти адвоката с мозгами, а не с прической. А потом будем действовать, как в шахматах — по правилам, но безжалостно.
Вечером того же дня я сваяла заявление нотариусу о запрете на любые регистрационные действия без моего участия — такое, что комар носа не подточит. А на следующее утро, прихватив с собой все документы и нервы в кулак, ворвалась в полицейский участок с заявлением о самовольном заселении и незаконной сдаче квартиры.
Молодой мужчина выслушал меня, периодически кивая, как китайский болванчик.
— Так, давайте проясним ситуацию. Вы обе — наследницы, но бумажки ещё не на руках?
— Именно так, — кивнула я, радуясь его сообразительности.
— И ваша тётушка без вашего ведома заселила туда каких-то левых личностей и взяла плату?
— Точно, — подтвердила я.
Он тяжело вздохнул, как человек, который слишком много повидал человеческой жадности:
— Если честно, обычно в таких мутных делах советуют разбираться в гражданском суде. Делите там своё наследство. Но тут реально попахивает мошенничеством. Особенно если она знала, что не имеет полного права распоряжаться имуществом, но взяла деньги. Мы примем заявление, проведём проверку. Но готовьтесь к тому, что вас затаскают по кабинетам.
Через три дня в квартиру нагрянули полицейские. А ещё через четыре дня «арендаторы» съехали. Я позвонила им спросить, как всё прошло.
— Нам пришлось срочно искать новое жильё, — пожаловался Сергей. — А деньги нам никто не вернул. Сто двадцать тысяч за три месяца — коту под хвост! Эта Лидия Николаевна трубку не берёт, а когда взяла, орала, что это мы ей должны за коммуналку.
— Вы можете подать на неё в суд, — посоветовала я. — Я могу выступить свидетелем.
— Да ну его… Нервы дороже. У меня двое детей маленьких, какие тут суды.
И тут началась настоящая котовасия . Тётя Лида словно с цепи сорвалась. Звонила как заведённая с утра до ночи — по 20-30 звонков в день, словно работала в колл-центре. Забрасывала сообщениями все мессенджеры и соцсети. Даже в инстаграме меня нашла — я не знала, что она умеет им пользоваться.
— Ты что вытворяешь, гадюка?! — визжала она в трубку так, что я держала телефон в полуметре от уха. — Людей с детьми на улицу вышвырнула! У них же детки крошечные!
— Это вы их обманули, — парировала я ледяным тоном. — Вы не имели права сдавать квартиру. И деньги с них брать тоже не имели права.
— Да плевала я на твои права! — верещала она. — Подумаешь, на пару месяцев сдала! Всё равно эта конура пылью зарастает! Никто её не проведывает!
— Я проведываю, — отрезала я. — Это моё наследство. По закону.
— У тебя муж — с машиной! — продолжала она, как заезженная пластинка. — У вас всё как у людей! А я всю жизнь в нужде! Всю жизнь на меня всем плевать! Твоя мать такая же была — всё себе, всё себе!
После этого я перестала брать трубку. Отправила её номер в чёрный список на всех устройствах сразу. Но она, как настоящий профессионал своего дела, начала террор моих дальних родственников.
— Она совсем крышей поехала! — рыдала она в трубку моей двоюродной сестре, с которой не общалась лет десять. — Родную тётку по судам таскает! Полицию на меня натравила! Я что, преступница какая-то?!
Родственники звонили мне, требуя хоть каких-то объяснений. Я молчала, как партизан. Не оправдывалась и не объясняла.
Вместо этого поменяла замки в бабушкиной квартире на такие, что даже спецназу не взломать, и отправила уведомление в ТСЖ: без моего личного присутствия и письменного согласия в квартиру не пускать НИКОГО. Даже если будут представляться мной.
Тётя Лида пыталась прорваться внутрь раз пять. Однажды даже притащила с собой какого-то мутного типа с отмычками, но соседка напротив — дотошная пенсионерка — вызвала полицию. После этого инцидента тётя затихла, как мышь под веником.
Я приезжала в бабушкину квартиру каждую неделю. Проветривала комнаты, протирала пыль, поливала фиалки. Они цвели так, будто чувствовали, что бабушка всё ещё где-то рядом, наблюдает за ними.
В середине октября, ровно через шесть месяцев, мы с Антоном приехали к нотариусу. Тётя Лида уже маячила у входа — мраморное изваяние с каменным лицом. Выпучила глаза, словно хотела испепелить на месте.
— Готова к финалу? — шепнул Антон, сжимая руку.
— Поставим точку в этом цирке, — отозвалась я.
Нотариус оформила документы — мы получили по 1/2 доле. Тётя подписывала так, будто хотела продырявить бумагу насквозь.
На выходе она нагнала меня:
— И что теперь? — прошипела она.
— Два варианта: продаём и делим деньги, или кто-то выкупает долю.
— У меня точно нет денег, может ты выкупишь или муж тебе купит? — буркнула она с ненавистью.
— НЕТ. Будем продавать. Я нашла агентство, покупатели есть. Официально, через банковский счёт.
— А если я откажусь?
— Суд. С вашей выходкой и заявлением в полиции судья будет в восторге.
Она разинула рот, но молча развернулась и ушла, цокая каблуками.
К ноябрю квартира была продана за девять миллионов. По 4,5 миллиона каждому. Тётя исчезла, как туман. Мы погасили ипотеку, а бабушкины фиалки теперь цветут на нашем подоконнике.
Иногда думаю: может, стоило уступить? Но помню бабушкины слова: «Доброта — не значит позволять вытирать об тебя ноги». Выбор сделан..
