Ольга рванула дверь с такой силой, что та глухо ударилась о стену. Февральский ветер швырнул в лицо горсть колючего снега, но женщина даже не поморщилась. Внутри бушевало такое пламя, что никакой мороз не мог его остудить.
— Оля, подожди! — позади раздался тихий голос Лены. — Не надо так!
— А как надо? — женщина развернулась настолько резко, что младшая сестра невольно отшатнулась. — Скажи мне, Леночка, как именно надо реагировать, когда твой родной отец оставляет квартиру какой-то… — она запнулась, подбирая слово, — посторонней женщине!
Сестры только что вышли из нотариальной конторы, им огласили завещание отца.
Павел Николаевич Воронцов, скончавшийся неделю назад от обширного инфаркта, оставил трехкомнатную квартиру в центре Москвы своей второй жене Ирине. Той самой, которая последние десять лет жила вместе с ним там, где выросли Ольга и Лена.
— Она была его женой, — тихо произнесла младшая сестра, поправляя шапку. Ее круглое, мягкое лицо выражало растерянность и печаль. — И он имел право.
— Право?! — Ольга снова повысила голос. — А как же наше право? Мы его дочери, его кровь! Мы выросли в этой квартире! А она просто пришла на все готовое! Ты понимаешь, что произошло? Отец лишил нас наследства и отдал квартиру мачехе. Я не позволю этому быть!
Люди с любопытством оглядывались на двух женщин, но Ольгу это не смущало.
Она привыкла говорить то, что думает.
— Давай не будем здесь, — попросила Лена и взяла старшую сестру под руку. — Пойдем в другом месте поговорим.
Женщина глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки.
— Хорошо. Тут за углом есть кафе.
***
Они шли по заснеженной улице молча.
Лена украдкой смотрела на родственницу, которую не видела почти год. Ольга уехала в Санкт-Петербург пять лет назад. Ее повысили до коммерческого директора в крупной фармацевтической компании. Женщина изредка звонила, еще реже приезжала. Всегда занятая, всегда в движении.
Лена переехала из Москвы в родной город супруга — Подольск. Она вела тихую размеренную жизнь, работая библиотекарем в местной школе. Отца навещала по праздникам, иногда звонила, но реже, чем следовало бы.
***
В кафе было тепло и уютно. Сестры сели за столик у окна.
— Я буду оспаривать завещание, — без предисловий заявила Ольга, сняв пальто. — Это просто смешно. Эта женщина наверняка манипулировала отцом, когда он был уже не в себе.
Младшая сестра опустила глаза, разглядывая свои руки. Она всегда чувствовала себя неуверенно рядом с Ольгой.
— Папа не был «не в себе», — тихо возразила она. — Он до последнего оставался в здравом уме.
— Ты это знаешь, потому что часто с ним виделась? — съязвила старшая сестра и тут же пожалела о своих словах, заметив, как покраснела Лена.
— Я приезжала несколько раз в год, — защищаясь, пробормотала та. — У меня дети, работа.
— У всех работа, — отрезала Ольга. — Я за год делаю столько, сколько другие за три не успевают. И нахожу время на личную жизнь. Если бы отец мне хоть слово сказал о своем самочувствии, я бы сразу примчалась.
— Он не хотел никого обременять, — вздохнула женщина. — Ты же знаешь, какой он был.
— Да, знаю. Закрытый, суровый и всегда со своими принципами, — старшая сестра невесело усмехнулась. — Но это не повод отдавать квартиру чужому человеку!
Сестры замолчали, когда подошла официантка. Заказали кофе и пирожные, хотя есть совсем не хотелось. Просто нужно было чем-то занять руки.
— Как ты думаешь, почему он так поступил? — спросила Лена, когда официантка отошла. В ее глазах стояли слезы.
Ольга пожала плечами.
— Наверное, эта Ирина его как-то убедила. Или надавила. Может даже специально не сообщила нам, что ему стало хуже.
— Но ведь это она позвонила тебе, когда его увезли в больницу, — напомнила младшая сестра.
— Да, когда уже было поздно, — родственница стиснула зубы. — Слушай, я видела ее дважды за все это время. И оба раза она смотрела на меня так, словно это я захватчица, а не она. Как будто это не мой отец, а ее собственность.
— Мне она показалась заботливой женой, — неуверенно произнесла Елена. — Помнишь, два года назад, когда у папы был первый инфаркт…
— Помню, — оборвала ее Ольга. — Я прилетела на следующий день и застала ее там. Она делала вид, что все контролирует. «Вы не беспокойтесь, Ольга, я все организовала», — передразнила женщина. — А потом, когда я хотела остаться с отцом на ночь, она сказала, что «уже договорилась с медсестрой». Как будто я не могла сама позаботиться о своем отце!
***
Елена вздохнула. Она знала, что спорить с сестрой бесполезно. Когда старшая вбивала себе что-то в голову, переубедить ее было невозможно.
— И что ты собираешься делать? — спросила она.
— Я уже сказала, — Ольга выпрямилась, и в ее глазах появился тот знакомый блеск, который женщина помнила с детства. Блеск, предвещающий бурю. — Я найму лучшего адвоката. Докажу, что эта женщина воспользовалась состоянием отца. В конце концов, квартира должна быть нашей. Мы — его дочери, его наследники!
— Оля, может, не стоит!
— Стоит, Лена. Это вопрос справедливости. Я не позволю какой-то проходимке забрать то, что принадлежит нам по праву.
***
Лена хотела возразить, но промолчала. Она знала, что сестра не отступит. И, возможно, она была права. Возможно, эта Ирина действительно манипулировала их отцом.
Но где-то в глубине души женщине было неловко от мысли о судебной тяжбе. Отец всегда говорил, что нужно уважать выбор других людей. Даже если ты с ним не согласен.
Телефон Ольги зазвонил, прерывая неловкое молчание. Она взглянула на экран и нахмурилась.
— Извини, мне нужно ответить. Это Сергей, мой адвокат.
Младшая сестра кивнула и отвернулась к окну. На улице кружился снег, укрывая город белым покрывалом.
«Как будто хочет спрятать все плохое», — подумала она. Если бы все было так просто.
«Никогда не позволяйте гневу решать за вас», — учил отец.
Сейчас Елена отчетливо понимала, что сестрой движет именно гнев. И боль. И, возможно, чувство вины.
Но что-то подсказывало ей, что эта история закончится совсем не так, как планирует ее решительная родственница.
***
Ирина открыла дверь не сразу.
Услышав знакомый скрип петель, Ольга невольно вздрогнула. В детстве этот звук всегда означал возвращение отца с работы. Теперь перед дверью стояла чужая женщина в темном домашнем платье, с усталыми покрасневшими глазами.
— Здравствуйте, — тихо произнесла Лена.
Старшая сестра молча прошла в квартиру, даже не дожидаясь приглашения.
Знакомый до боли коридор, старое зеркало, которое когда-то повесила мама. Только теперь на стене появились какие-то новые фотографии — отец с Ириной на даче, они же на отдыхе у моря.
«Как будто другая жизнь», — подумала женщина, а внутри снова поднялась волна гнева.
— Мы пришли поговорить, — резко сказала она, поворачиваясь к Ирине. — О завещании.
Мачеха медленно кивнула:
— Проходите на кухню. Я как раз чай заварила.
— Нам не нужен чай, — отрезала Ольга, но Лена мягко тронула ее за локоть:
— Оля, давай присядем. Так будет лучше.
***
Кухня тоже изменилась. Только отцовская чашка с надписью «Лучшему папе» — подарок младшей дочери на день рождения — осталась на прежнем месте.
— Я знала, что вы придете, — спокойно сказала Ирина, разливая чай. — И понимаю ваши чувства.
— Вряд ли вы что-то понимаете, — Ольга села прямо, расправив плечи, как перед важными переговорами. — Но у вас есть шанс поступить по-человечески.
Женщина подняла глаза:
— Это как?
— Давайте решим вопрос мирно, — старшая падчерица достала из сумки папку с документами. — Мой адвокат подготовил соглашение. Вы откажетесь от прав на квартиру, а мы гарантируем вам компенсацию.
Лена смотрела в окно, нервно теребя край шарфа. Ей было неловко, словно они пришли торговаться о чем-то священном.
— Компенсацию? — Ирина горько усмехнулась. — За что? За десять лет жизни с вашим отцом? За бессонные ночи у его постели? За то, что держала его за руку, когда он задыхался от боли?
— Не нужно драматизировать, — поморщилась женщина. — Вы были его женой, это ваш долг.
— Долг? — мачеха покачала головой. — А где был ваш долг, когда он ждал вас каждые выходные? Когда плакал по ночам, думая, что я не слышу?
Лена резко повернулась, в ее глазах стояли слезы:
— Папа плакал?
— Он очень любил вас, — тихо ответила Ирина. — До последнего дня. Все время говорил: «Мои девочки…» Показывал ваши детские фотографии.
— Прекратите давить на жалость! — недовольно скривилась Ольга. — Это манипуляция! Вы специально настраивали его против нас, а теперь разыгрываете спектакль!
— Оля… — начала было Лена, но сестра ее перебила:
— Нет, сестра! Я вижу ее насквозь! Думаете, мы не знаем про охоту за одинокими стариками?
Женщина побледнела и дрожащими губами произнесла:
— Как вы смеете…
— А вы как смеете забирать то, что принадлежит нам по праву? Либо вы подписываете бумаги добровольно, либо мы встретимся в суде. И поверьте, я найду способ доказать, что отец был не в состоянии принимать решения, когда писал завещание.
— Павел был в здравом уме до последнего дня! — твердо сказала Ирина. — И это было его решение. Он хотел…
— Он хотел оставить родных дочерей без наследства? — перебила ее старшая падчерица. — Не смешите меня! Даю вам неделю на размышление.
Женщина направилась к выходу, но у двери обернулась:
— Не думайте, что сможете продать или переоформить квартиру. Мой адвокат уже занимается вопросом наследства.
***
Лена осталась сидеть за столом. Она смотрела на мачеху и видела не хитрую охотницу за наследством, а просто уставшую женщину с седыми прядями в волосах и морщинками вокруг глаз.
— Простите нас, — прошептала она. — Мы мы просто не знаем, что делать.
— Лена! — раздался властный голос Ольги из коридора.
Женщина встала, но Ирина вдруг схватила ее за руку:
— Подождите. Я хочу вам кое-что показать.
Она торопливо достала из серванта старый фотоальбом. На последней странице была фотография, сделанная месяц назад: отец в больничной палате, осунувшийся, но улыбающийся, держит в руках телефон.
— Это он смотрел ваши фотографии в социальных сетях, — тихо произнесла мачеха. — Каждый день. Все, что вы публиковали. Гордился вашими успехами, переживал за неудачи.
— Лена! — снова позвала Ольга.
— Иду! — женщина с трудом оторвала взгляд от фотографии. На душе было тяжело и муторно.
***
Уже в такси Ольга говорила о юристах, о процессуальных сроках, о доказательствах. Младшая сестра слушала вполуха.
Перед глазами стоял отец с телефоном в руках, одиноко листающий страницы своих дочерей, которые были так близко и так далеко.
«Папа, — думала она, — что же ты на самом деле хотел нам сказать своим последним решением?»
Но ответа не было.
***
В зале суда было душно. Лена сидела, нервно теребя пуговицу на жакете, и украдкой разглядывала присутствующих.
Ольга, собранная и решительная, что-то тихо обсуждала со своим адвокатом.
Ирина в строгом темном костюме выглядела осунувшейся, но держалась прямо.
Три месяца судебных заседаний измотали всех. Бесконечные экспертизы, свидетели, документы.
Старшая сестра была неутомима — она нашла каких-то дальних родственников, готовых подтвердить, что отец в последние годы «был не в себе», подняла медицинские карты, даже разыскала его бывших коллег.
— Прошу внимания, суд идет! — раздался голос секретаря.
Лена вздрогнула. Что-то подсказывало ей, что сегодняшнее заседание станет последним.
— Ваша честь, — поднялся адвокат мачехи, пожилой мужчина с внимательным взглядом. — Мы хотели бы представить суду новое доказательство. Личный дневник Павла Николаевича Воронцова.
По залу пронесся шепот. Ольга резко выпрямилась.
— Это провокация! — воскликнул ее адвокат. — Почему документ представлен только сейчас?
— Дневник был обнаружен при разборе домашнего архива, — спокойно пояснил юрист Ирины. — Все записи датированы, почерковедческая экспертиза подтверждает их подлинность.
Судья изучила представленные документы и кивнула:
— Суд приобщает дневник к материалам дела. Вы можете зачитать релевантные фрагменты.
***
Елена заметила, как побледнела Ирина, когда адвокат открыл потрепанную тетрадь в коричневом переплете.
«15 сентября 2021 года. Сегодня день рождения Оленьки. Звонил с утра, но она не ответила. Наверное, занята. Она всегда занята. Ирина испекла торт, сказала, что я задую свечи за дочку. Смешная… Пытается меня утешить. А я все думаю… неужели я был таким плохим отцом?»
Младшая сестра закрыла глаза. Она помнила тот день. У нее был отчет в библиотеке, потом собрание в школе у сына. Вечером увидела пропущенный вызов, но так и не перезвонила.
«3 декабря 2021 года. Леночка прислала фотографии внуков. Какие же они большие… Марку уже четырнадцать, а я его помню крошечным. Ирина предложила позвонить и пригласить их. А я боюсь быть навязчивым. У всех своя жизнь. Я же понимаю…»
Ольга что-то яростно писала в блокноте, но Лена видела, как дрожит ее рука.
«20 января 2022 года. Ночью был приступ. Сильный. Ирина хотела дочкам позвонить, но я запретил. Зачем девочек волновать? У Оли важные переговоры, у Лены школьная олимпиада. Справимся сами. Ирина плакала, говорила, что нужно им сообщить. А я не хочу быть обузой. Пусть лучше помнят меня сильным…»
Младшая сестра почувствовала, как по щекам текут слезы. Она вспомнила, как отец всегда говорил: «Я в порядке, не беспокойтесь». И они верили. Или делали вид, что верят.
«14 февраля 2022 года. День всех влюбленных. Ирина купила мне теплый свитер. Говорит, что я замерз совсем, надо беречь себя. А я смотрю на нее и думаю, как же мне повезло. Десять лет заботы, внимания, любви. Не каждому в моем возрасте дается такой подарок. Дочери, наверное, не поймут. Они считают, что Ирина на что-то претендует. А она просто любит. Меня, старого ворчуна. И я ее люблю. И хочу, чтобы после меня она не осталась на улице…»
— Достаточно! — Ольга резко встала. — Это все подделка! Красивая история, чтобы разжалобить суд!
— Оля, сядь, — тихо попросила младшая. — Пожалуйста…
Но женщина не слушала:
— Где был этот дневник раньше? Почему мы о нем не знали? Это же очевидная манипуляция!
— Потому что вы не искали его, — вдруг произнесла Ирина. Ее голос дрожал. — Вы вообще ничего не искали, кроме завещания. Потому что вас интересовала только квартира!
***
Елена встала и, пошатываясь, направилась к выходу. Она больше не могла этого выносить. В ушах звучал отцовский голос, читающий страницы дневника. Такой одинокий, такой беззащитный.
— Лена! Ты куда? — крикнула вслед старшая сестра. — Нельзя уходить, мы должны…
Но женщина уже не слышала. Она бежала по коридору суда, натыкаясь на людей, задыхаясь от рыданий.
Перед глазами стоял отец — не тот успешный инженер, которого она помнила с детства, а беспомощный больной человек, скрывающий свою боль за дежурным «я в порядке».
На улице шел дождь. Лена подставила лицо каплям, пытаясь смыть горячие слезы стыда. Где же они были? Почему позволили отцу уйти в одиночестве? Почему превратили его последнюю волю в некрасивую битву за метры?
Телефон в сумке звонил, не переставая. Наверное, Ольга.
Но младшая сестра не собиралась отвечать. Она знала, что больше не вернется в зал суда. Некоторые вещи нельзя измерить деньгами. И некоторые ошибки нельзя исправить завещанием.
***
Августовское солнце робко пробивалось сквозь облака, когда Лена остановилась у ворот кладбища.
Прошло полгода с похорон отца, но только сейчас она нашла в себе силы прийти сюда одна, без сестры, без спешки.
В руках у неё был небольшой букет ромашек. Отец всегда предпочитал их пышным букетам.
«Настоящая красота в простоте,» — говорил он.
Лена медленно шла по аллее, вспоминая последнее судебное заседание. После её ухода судья вынес решение: завещание признано действительным, квартира осталась за Ириной.
Ольга была в ярости. Она кричала, что подаст апелляцию и добьется своего.
«А я почувствовала только облегчение,» — подумала Елена, останавливаясь у могилы отца.
Простой деревянный крест, фотография, где он улыбается. Таким она редко его видела при жизни.
— Здравствуй, папа, — тихо произнесла младшая дочь, опускаясь на колени и кладя цветы. — Прости, что так долго не приходила.
Ветер шелестел в молодой листве, где-то вдалеке стучал дятел. Мирные, обыденные звуки, так не похожие на тот хаос, что творился в её душе последние месяцы.
После суда Ольга перестала с ней разговаривать.
«Ты предала меня! Предала память отца!» — эти слова до сих пор звучали в ушах.
Лена не пыталась оправдываться. Она знала: сестра не поймёт, что настоящее предательство случилось гораздо раньше, когда они обе решили, что их жизни важнее, чем последние годы отца.
— Лена?
Она обернулась и увидела Ирину с большим букетом хризантем.
— Здравствуй, — женщина поднялась, отряхивая колени от земли. — Я уже ухожу, не буду мешать.
— Останься, — просто сказала мачеха. — Мне кажется, Павлу Николаевичу было бы приятно.
***
Они стояли молча, глядя на могилу. Две женщины, любившие одного мужчину — каждая по-своему.
— Я хотела тебе сказать… — начала Ирина. — После суда я думала о том, что, может быть, надо было как-то иначе. Не через юристов, а просто по-человечески решать вопрос.
Лена покачала головой:
— Ты всё сделала правильно. Это мы не смогли услышать то, что папа пытался сказать своим завещанием.
— Он очень переживал, что вы не поймёте, — тихо произнесла Ирина. — Особенно Ольга. Он знал, какая она принципиальная.
— Упрямая, — грустно улыбнулась женщина. — Она всегда такой была. Если уж что решит, то с места не сдвинешь.
Они снова замолчали. Потом Ирина достала из сумки небольшую коробку.
— Знаешь, я тут разбирала его вещи. Хотела выбросить старые папки, документы. И нашла вот это.
В коробке лежали две маленькие шкатулки.
— Открой, — предложила мачеха.
***
Лена осторожно открыла крышку.
Внутри были детские сокровища: первая пуговица от ее школьной формы, засушенный четырехлистный клевер, который она нашла в походе, записка с её детским почерком: «Папа, я тебя люблю».
Во второй шкатулке оказались сокровища Ольги: значок с олимпиады по математике, браслет из бисера, фотография, где отец держит десятилетнюю Олю на руках.
— Он хранил это всю жизнь, — сказала Ирина. — Иногда доставал, перебирал. Особенно когда болел.
Лена почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Знаешь, — продолжала женщина, — квартиру он оставил мне не потому, что любил меня больше. А потому что у вас есть свои дома, свои семьи. А у меня никого, кроме него, не было.
— А мы даже этого не спросили. Не попытались понять.
— Он не винил вас, — мачеха положила руку ей на плечо. — Никогда. Наоборот, гордился. Говорил: «Мои девочки такие самостоятельные, такие сильные…»
Они снова замолчали, каждая погруженная в свои мысли.
— А как же Ольга? — спросила вдруг Ирина. — Ты передашь ей шкатулку?
Лена вздохнула:
— Не знаю. Она не отвечает на звонки, сообщения игнорирует. Мне кажется, ей нужно время.
— Время и правда лечит, — кивнула Ирина. — Знаешь, я подумала… Может, ты зайдешь? В квартиру. Там остались ваши детские вещи, фотоальбомы. Ты могла бы взять что-то на память.
Елена покачала головой:
— Не сейчас. Но спасибо за предложение.
Они попрощались у кладбищенских ворот. Ирина пошла к автобусной остановке, а Лена села в машину. Шкатулки лежали на пассажирском сиденье, такие маленькие и такие значимые.
***
Домой Елена вернулась поздно вечером. Муж и дети уже спали. Она села на кухне, открыла шкатулку и ещё раз перебрала детские сокровища. Каждая вещица хранила частичку её души, частичку ушедшего детства.
Повинуясь внезапному порыву, она достала телефон и набрала номер старшей сестры. Гудки, гудки… И вдруг:
— Да!
Голос сестры звучал отстраненно, но она всё-таки ответила.
— Оля, это я. Я сегодня была у папы. И хочу тебе кое-что передать.
— Если это связано с квартирой, то меня это больше не интересует, — холодно ответила женщина.
— Нет, это связано с папой. С тем, что для него действительно было важно.
— Я слушаю.
— Он хранил твои детские сокровища. Твой значок с олимпиады, браслет, фотографию. Всё, что было дорого тебе. И значит дорого ему.
Лена слышала, как сестра дышит в трубку, тяжело, прерывисто.
— Зачем ты мне это говоришь? — наконец спросила Ольга.
— Потому что дело не в квартире, Оля. Не в квадратных метрах. Дело в том, что папа любил нас до последнего дня. И, наверное, он хотел бы, чтобы мы тоже любили друг друга. Несмотря ни на что.
— Я не знаю, как теперь с этим жить, — вдруг призналась Ольга. — С тем, что я… что мы…
— Я тоже не знаю, — честно ответила младшая сестра. — Но, может быть, мы попробуем вместе? Как раньше, помнишь? Мы с тобой против всего мира.
Ольга тихо рассмеялась сквозь слёзы:
— Ты всегда была мягкой. Даже когда я делала тебе больно.
— А ты всегда была сильной. Даже когда тебе самой было больно.
***
Они договорились встретиться на следующей неделе. Просто поговорить. Может быть, сходить на могилу отца вместе.
Лена понимала: это только начало долгого пути. Обиды не исчезают в одночасье, а боль утраты не становится меньше от правильных слов.
Но это был шаг. Маленький шаг к исцелению, к пониманию того, что настоящее наследство отца — это не стены и не крыша над головой, а любовь, которая остается даже когда того, кто любил, уже нет рядом.
Перед сном Лена поставила шкатулки на полку — свою и Олину. Впервые за долгие месяцы она уснула без чувства тяжести на сердце.
