— Надо же, для кого стараешься-то! Ты что, Тамара Ивановна, нарочно всё пересолила? — Виктор отодвинул тарелку.
Тамара замерла с половником в руке. Двадцать лет прошло с тех пор, как он вот так же сидел за этим столом. Двадцать лет, а голос всё такой же — с хрипотцой, с этой его особенной интонацией, от которой внутри всё холодеет.
— Я не специально, — пробормотала она, поспешно отвернувшись к плите. — Заболталась, наверное.
— Мам, да ладно тебе, бывает! — Настя положила ладонь на руку отца. — Кстати, пап, ты помнишь, как на даче у бабушки Клавы ты сам перепутал сахар с солью и испортил клубничное варенье?
Тамара удивлённо обернулась. Этого случая она не помнила.
— Было дело, — неожиданно усмехнулся Виктор. — Мне тогда от твоей бабки знатно влетело. Три банки сахара в мусор, а до магазина тащиться — семь вёрст…
— Тоже мне, защитница нашлась, — проворчала Тамара, расставляя стаканы. — И когда ты успела стать такой взрослой?
— Когда вы с папой перестали замечать, что я расту, — Настя произнесла это спокойно, но в комнате вдруг стало тихо.
Тамара опустила взгляд. Их развод был некрасивым. Скандалы, грязь, вещи, выброшенные с балкона — весь этот кошмар Настя помнила лучше, чем им хотелось бы.
— А овощи? — спросил Виктор, нарушая молчание.
— Что — овощи? — не поняла Тамара.
— Овощи тоже пересолила? — он взял вилку и потянулся к салату.
Тамара почувствовала, как к горлу подкатывает что-то горячее.
— Знаешь что, Витя! Не нравится — не ешь! — она резко отодвинула от него тарелку. — Я тебя не приглашала. Это Настя решила, что пора нам… как она выразилась? Налаживать мосты?
— Мам… — начала было Настя.
— Молчи уж, миротворица! — Тамара стукнула черпаком по столу так, что брызги супа разлетелись по скатерти. — Двадцать лет ни слуху ни духу, а теперь пожаловал? И сразу командовать? Сам небось даже яичницу пожарить не можешь, а туда же…
Виктор переглянулся с дочерью.
— А вот и могу, — сказал он спокойно.
— Что — можешь? — Тамара опешила от его тона.
— Яичницу жарить. И даже борщ варю. И котлеты делаю. Сам. А ещё полы мою, и бельё стираю. Сам. Представляешь?
Тамара растерянно посмотрела на дочь, но та сделала вид, что очень занята хлебом.
— Вот даже как, — сказала наконец Тамара. — Научился, значит.
— Пришлось, знаешь ли, — Виктор развёл руками. — Когда один живёшь, особо не покапризничаешь.
— Один? — Тамара невольно подняла брови. — А как же эта твоя…
— Уехала она, мам, — тихо сказала Настя. — Три года назад как уехала.
— В Португалию, — добавил Виктор. — Её там двоюродная сестра замуж вышла, позвала.
Тамара поджала губы. Хотелось съязвить, но что-то в его тоне её остановило.
— Извини за соль, — сказала она наконец. — Я сегодня всё утро как на иголках. Давно гостей не принимала.
— Я не гость, Тамар, — вдруг сказал Виктор.
— А кто же? — она испытующе посмотрела на него.
— Не знаю, — он пожал плечами. — Но точно не гость. Гостей не встречают так… эмоционально.
Тамара только рукой махнула и принялась убирать со стола. Руки предательски дрожали.
— Мам, давай я помогу, — Настя поднялась.
— Сиди уж, помощница, — проворчала Тамара. — Уж сама справлюсь как-нибудь. Не развалюсь.
— Упрямая ты, Тамарка, — вдруг улыбнулся Виктор. — Такой была, такой и осталась. Помнишь, как в парке аттракционов ты на американских горках…
— Не напоминай! — Тамара невольно улыбнулась, обернувшись от плиты. — Меня потом три дня тошнило.
— А помнишь, как мы с мамой потеряли тебя в том огромном универмаге? — Настя смотрела на отца. — Ты рассказывал, что охрана весь магазин на уши поставила.
— Было дело, — кивнул Виктор. — Твоя мама тогда продавцу такую речь выдала, что тот бедолага чуть заявление об увольнении не написал.
Тамара поставила на стол чайник и неожиданно для себя присела рядом.
— Да уж, той ещё фурией была, — она вздохнула, разглаживая складку на скатерти. — Зато теперь… Как говорила моя бабушка, с годами пыл утихает, а ума не прибавляется.
— Глупости это всё, — неожиданно твёрдо сказал Виктор. — Ты всегда была умной. Иногда слишком.
— Это ещё что значит? — Тамара подозрительно прищурилась.
— То и значит, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Всё просчитывала, всё планировала. А жизнь, она ведь…
— Знаю я, как жизнь, — перебила Тамара. — Дважды два не всегда четыре. Особенно когда на горизонте появляется молоденькая кассирша из супермаркета.
Настя поперхнулась чаем.
— Ну всё, началось, — она закатила глаза. — Мам, я же просила…
— А что я такого сказала? — Тамара всплеснула руками. — Правду сказала, вот что! Думаешь, я забыла, как он от нас ушёл? Собрал вещички в спортивную сумку и был таков!
— Тамар, — тихо произнёс Виктор. — Давай мы не будем сейчас…
— Не будем, конечно! — она резко встала. — Двадцать лет не были, и ещё двадцать не будем! А что, твоя португальская зазноба тоже кассиршей была, а?
Виктор побледнел. Настя в отчаянии смотрела то на мать, то на отца.
— Ольга была бухгалтером, — он произнёс это очень спокойно, но в голосе чувствовалась такая боль, что Тамара осеклась. — И она умерла, Тамар. Три года назад.
Тамара замерла с чашкой в руках. В кухне повисла тяжёлая тишина.
— Я… я не знала, — наконец выдавила она.
— Откуда тебе знать, — он махнул рукой. — Мы с тобой даже не общались все эти годы.
— Пап… — Настя положила руку ему на плечо.
— Оставь, дочка, — Виктор похлопал Настю по руке. — Дело прошлое.
Тамара неловко переминалась у плиты. Со стороны могло показаться, что она снова что-то ищет, но на самом деле ей просто нужно было отвернуться, чтобы никто не заметил, как заблестели глаза.
— Я сейчас… — она сглотнула, — сейчас чай заварю. Свежий.
— Не суетись, — вдруг сказал Виктор. — Иди сюда, сядь.
— А чай? — растерянно пробормотала Тамара.
— К чёрту чай, — отрезал Виктор. — Двадцать лет не виделись, а ты про чай.
Тамара опустилась на стул, не зная, куда деть руки. Всё утро она накручивала себя, готовясь к этой встрече. Репетировала перед зеркалом холодно-вежливые фразы, представляла, как будет держаться с достоинством. А сейчас сидела, как нашкодившая школьница, и не находила слов.
— Пап, а помнишь, — вдруг сказала Настя, — как мы на рыбалку ездили, и ты уснул в лодке, а удочка в воду свалилась?
Виктор рассмеялся:
— А ты что, помнишь? Тебе же пять лет было!
— Помню! — кивнула Настя. — И как ты потом в футболке и шортах в реку полез за ней. А мама на берегу стояла и кричала, что ты чокнутый.
— Ещё бы не кричать, — Тамара покачала головой. — Октябрь на дворе, вода ледяная, а он туда полез.
— Удочка же папина была, — сказал Виктор. — От деда досталась.
— Знаю я, какая она дедовская, — фыркнула Тамара. — На рынке за неделю до этого купил. Просто выпендривался перед нами.
Они переглянулись и вдруг одновременно улыбнулись.
— А помнишь, как я суп на новые обои пролил? — спросил Виктор. — Ты мне чуть сковородкой не двинула.
— Да какой суп! — всплеснула руками Тамара. — Сырный соус к пасте! Три часа его варила, по дурацкому рецепту из журнала. А ты взял и понёс его через всю квартиру показывать соседу!
— Очень красивый был соус, — серьёзно сказал Виктор. — Я же как лучше хотел.
— Да уж, — вздохнула Тамара. — У тебя вечно как лучше выходило…
И опять повисла неловкая пауза.
— А давайте я вам свадебный альбом покажу? — вдруг сказала Настя, вскакивая. — Я его на днях в шкафу нашла, когда документы искала.
— Не надо, — в один голос сказали Тамара и Виктор, и переглянувшись, снова рассмеялись.
— Ох, Тамарка, — покачал головой Виктор. — Наломали мы с тобой дров, да?
Тамара отвернулась к окну. За стеклом моросил октябрьский дождь, совсем как тогда, на рыбалке.
— А помнишь, как ты вернулся тогда из речки? — неожиданно спросила она. — Весь синий, зубы стучат, а я не могла согреть тебя никак. Потом всю ночь температура под сорок… Я так испугалась.
— Неужели переживала? — тихо спросил Виктор.
— Дурак, — она вытерла уголки глаз. — Конечно, переживала. Ты отец моего ребёнка.
— И только? — он смотрел на неё в упор.
Тамара вздохнула:
— Витя, давай не будем сейчас…
— Не будем, значит, — кивнул он. — Как скажешь,
— Нет, я не то хотела сказать, — вдруг выпалила Тамара. — Просто я не готова… Всё так неожиданно.
— Мама, я всё-таки принесу тот альбом, — Настя решительно направилась в коридор. — Вам обоим полезно будет вспомнить кое-что.
— Настя! — воскликнула Тамара, но дочь уже скрылась за дверью.
Они остались вдвоём. Тамара нервно постукивала ложечкой по чашке, Виктор смотрел в стол.
— Как работа? — спросил он наконец.
— Нормально, — она пожала плечами. — Всё та же бухгалтерия, те же отчёты. Только теперь всё на компьютере делаем. А у тебя?
— В автосервисе сейчас, — он невесело усмехнулся. — Мастер-приёмщик. Не бог весть что, конечно…
— Ты всегда в машинах разбирался, — Тамара улыбнулась. — Помнишь наш первый «Москвич»? Драндулет был ещё тот.
— Зато как ты гордилась им! — Виктор оживился. — Всем соседкам хвасталась, что твой муж — владелец автомобиля.
— А ты каждые выходные под ним лежал, чтобы до дачи доехать, — она покачала головой, вспоминая. — Все руки в мазуте, одежду только выбрасывать…
— Я думал, ты выкинула все эти воспоминания, — вдруг серьёзно сказал Виктор. — Вместе с моими вещами.
Тамара взяла чайник и стала наливать воду в чашки, хотя они и так были полными. Вода перелилась через край, образовав лужицу на скатерти.
— Вот ведь… — она схватила полотенце и промокнула мокрое пятно.
— Тамар, — Виктор накрыл её руку своей. — Я хочу, чтобы ты знала. Я каждый день жалел.
Тамара замерла.
— О чём? — спросила она полушёпотом.
— Обо всём, — он провёл рукой по седеющим волосам. — О том, что ушёл так глупо. О том, что выбросил столько лет. О том, что сделал больно тебе и Насте.
Тамара выпрямилась, глядя на него широко раскрытыми глазами.
— Ты никогда этого не говорил, — сказала она. — За все двадцать лет…
— Мне было стыдно, — просто ответил он. — Да и когда было говорить? Ты телефон меняла, на звонки не отвечала. Я к подъезду приходил, ждал, а ты… А потом Ольга появилась, и… Я решил, что уже поздно что-то менять.
Тамара долго смотрела на него, потом вдруг взяла солонку и нервно крутанула её в руках.
— И сейчас тоже поздно, наверное, — тихо произнесла она. — Столько воды утекло.
— Настя считает иначе, — усмехнулся Виктор. — Говорит, что я старый дурак, а ты упрямая как осёл, и нам обоим нужно…
Тамара чуть не выронила солонку.
— Не продолжай, — она подняла руку. — Я уже поняла. Это всё её затея, да? И ужин этот, и ты тут…
— Она позвонила мне три дня назад, — кивнул Виктор. — Сказала, что ты пирожки с капустой испекла — мои любимые. И что у тебя… никого нет.
Тамара возмущённо выпрямилась:
— Ах вот как! Значит, наша дочь решила заняться сводничеством? Мне пятьдесят семь лет, какое ещё…
— Тамар, а какая капуста была в пирожках? — вдруг перебил Виктор. — Квашеная или свежая?
— Свежая, конечно, — она растерянно моргнула. — С морковкой и луком, как ты любишь. А что?
Виктор улыбнулся так широко, что у глаз собрались мелкие морщинки.
— Значит, всё-таки пекла. Специально для меня.
— Ещё чего! — Тамара покраснела. — Это… это просто… Я просто готовила, а тут Настька позвонила и…
— А ты всё такая же врушка, — тихо сказал Виктор. — У тебя уши краснеют, когда врёшь. Всегда так было.
Тамара машинально прикрыла уши ладонями и вдруг рассмеялась:
— Господи, какой же ты… Всё-то ты замечаешь!
— Только самое важное, — он вдруг стал серьёзным. — Тамар, я не за пирожками пришёл.
— А за чем? — она смотрела ему прямо в глаза.
Настя появилась в дверях с тяжёлым альбомом в руках, но замерла, не решаясь войти. Они не обратили на неё внимания.
— За тобой, — просто сказал Виктор. — Я за тобой пришёл.
Тамара резко отодвинулась от стола, опрокинув чашку. Чай разлился по скатерти, но никто не обратил на это внимания.
— Ты что такое говоришь? — её голос дрогнул. — Зачем ты так?
— Что — зачем? — Виктор поднялся, обходя стол и приближаясь к ней. — Правду говорю.
— Какую ещё правду? — она отступила к плите. — Двадцать лет прошло, какая теперь правда?
— Самая обыкновенная, — он остановился в шаге от неё. — Я после Ольги два года сам не свой ходил. А потом понял, что ты всегда здесь была, — он постучал себя пальцем по груди. — Как заноза. Не выходишь из головы.
Настя тихонько опустила альбом на стул в прихожей и прикрыла за собой дверь. Потом на цыпочках прошла через коридор и выглянула в окно. Дождь перестал, и на горизонте показалась полоска света.
На кухне Тамара словно окаменела, глядя на Виктора снизу вверх.
— А помнишь, как мы познакомились? — вдруг спросил он. — На том идиотском корпоративе. Ты сидела такая в углу, недотрога, а я набрался храбрости и…
— И пригласил меня на танец, — тихо закончила Тамара. — И наступил мне на ногу.
— А ты не разозлилась, — продолжил Виктор. — Просто улыбнулась и сказала…
— А я и не собиралась на Олимпиаду по танцам, — прошептала Тамара, вдруг чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
— Я тебя тогда полюбил, — просто сказал Виктор. — По-настоящему. И не разлюбил, как оказалось.
Тамара покачала головой:
— Витя, это всё… это так странно…
Он осторожно взял её за руку.
— Тамарка, ну хватит, а? Столько лет упрямиться.
Она фыркнула сквозь слёзы:
— Кто бы говорил! Ты целый час тут торчишь и только сейчас решился сказать!
— Боялся, что половником треснешь, — он улыбнулся, поднимая её руку к губам. — За пересоленные щи.
— Не трону, если пообещаешь больше никуда не уходить, — Тамара смотрела на него серьёзно. — Второй раз я такого не переживу.
— Обещаю, — кивнул Виктор. — Только чур уже завтра пирожки. Не пересоленные.
— Эй, вы там скоро? — громко позвала Настя из коридора, делая вид, что только что вошла. — Я тут альбом нашла! Будете смотреть или нет?
Тамара и Виктор переглянулись, и она вдруг рассмеялась:
— Не будем. Пусть пока постоит. У нас ещё много времени.
— Очень много, — шепнул Виктор ей на ухо. — Целая жизнь впереди.