Баба Нюра, аккуратная пенсионерка с первого этажа, выходила вечерами посидеть на лавочке возле подъезда. С ней коротали время и её пожилые соседки.
— Так как мы сидим и общаемся, уже молодёжь не сидит, — начинала свою речь баба Нюра, — теперь времена не те. А мы как одна семья. Дома наши вроде как отдельно от города, возле поля бывшего совхоза, где мой муж, царствие ему небесное, работал трактористом…
Два дома, где жили дружные соседки, были деревянными, в два этажа, небольшими. Общий двор с сараями, а за ними общий на всех огород. Каждой квартире по паре грядок.
Так и называли в городе это место – Шанхай, за особую атмосферу отдалённости, отчуждённости и люди там жили простые, те, кто раньше трудился в совхозе, а нынче на новом заводе, занявшим большую территорию на старом поле.
Сашку, сына бабы Нюры, знали все. Был он с детства непослушным, хулиганистым мальчишкой, и не раз убегал из дома. Учился плохо, практически не успевал по всем предметам, хотя мать ругала его изо дня в день на чём свет стоит. Но чем больше Нюра бранила непутёвого сына, тем хуже он становился, злобился на мать и, наконец, попал в плохую компанию, с кем ради бутылки ограбили чей-то дом, и были судимы. Отсидел Сашка в молодости три года, а когда вернулся домой, то отца уже не было в живых.
Очень переживал отец за сына, но и пил по этому поводу немало, и сердце не выдержало.
Опасаясь за судьбу сына, Нюра взялась за Сашку. Молила его больше не красть, не связываться с дружками, чтобы снова не попасть за решётку…
Сашка и без того понял, что дома лучше, устроился работать дворником на завод, так как образования он так и не получил. Мать, чтобы сын не дай Бог не стал пить, получала за него зарплату. Сашка денег не видел, только трудился хорошо, и на заводе его ценили.
Правда, изредка были всё-таки у парня срывы: уговорят его товарищи по работе, такие же как и он, разнорабочие по территории, «посидеть за гаражами» перед выходными, а он согласится. Дружки напоят Сашку, отнимут от него телефон, доведут до дома, вручат матери.
Лишь проспавшись, Сашка поймёт, что его телефон дружки продали по дешёвке, чтобы добавить к празднику выходного дня куража, а его же и бросили.
Мать постоянно ругала сына, учила, как надо себя вести, и дома Сашка всегда чувствовал себя виноватым, плохим, недоумком.
Нюра всегда жаловалась соседкам на сына, твердя, что он – её крест, и ничего тут не поделать.
Соседки понимающе вздыхали, но и Сашку жалели тоже. А он, никогда не имея денег в кармане, даже сигарет не мог себе купить. Сигареты, одежду, обувь – всё покупала мать. Нюра была женщиной с характером. Сын у неё трудился и дома: выбивал ковры каждую субботу, вытряхивал половички, ходил с матерью на рынок, чтобы нести сумки, а с весны до осени после работы ещё и трудился в их огородике.
Причём у них с Нюрой был самый большой огород. Разработали они дополнительный участок для себя за общим огородом специально для картошки. И Сашкино картофельное поле было образцово-показательным – всегда окучено, прополото, а в сухую погоду и поливал он свою картошку.
Нюра только руководила сыном, постоянно стращая его тюрьмой, и стараясь сдерживать его от зелья. Однако, словно мартовский кот, иногда сбегал от железной руки матери непослушный сын. Случалось это постоянно, раз в три года. Видимо, когда монотонная скучная жизнь Сашки надоедала ему до невозможности, он, продав свой очередной недорогой телефон или ещё какую-то вещь, садился на электричку и ехал в областной город, где легко мог затеряться в толпе спешащих людей.
Он бомжевал при вокзалах, спал в подвалах многоэтажек, в парках в тёплое время, а когда его скромные денежные запасы заканчивались, то он шёл обедать в городской приют для бездомных при храме, где ему разрешали принимать душ, кормили, клали спать, а затем с милицией препровождали на место жительства.
Мать при пропаже сына сразу заявляла в органы, и его искали. Так, уже там и знали приблизительно где он обитает в такие отлучки из дома.
На заводе Сашке прогулы прощали, потому что работник он был отличный, и ждали его возвращения, оформляя прогулы-загулы, как отпуск.
Баба Нюра понимала почему убегает сын. В таких «отпусках» сын встречался ночами и с женщинами лёгкого поведения, как он сам ей потом признавался…
Но когда Сашка возвращался домой, всё продолжалось, как и прежде: работа, дом, мать. И так шла их жизнь.
Однажды, когда Сашке было уже пятьдесят пять лет, в соседний дом их «шанхайского» двора приехала женщина из деревни. Её звали Валентина. Она вступала в права наследования квартиры своей тётки.
— Что с квартирой-то делать будешь, Валя? – интересовались соседки, — продавать или сдавать?
— Я и сама пока не знаю. Во-первых, надо её в порядок привести. Ремонт хоть сделать, отмыть всё. А там видно будет. Так что пока сама буду этим заниматься и тут жить. Я ведь на пенсию вышла, — отвечала Валя.
— Смотри, а то оставайся у нас, — улыбались соседки, — всё-таки город, тут и рынок, и больница, и магазины, и дом культуры. Всё под рукой.
— Так-то да… — соглашалась Валя, — сын у меня фермерством занялся, дом рядом с моим построил, они со снохой молодцы, вкалывают. А мне бы уже и полегче хотелось пожить… Теперь не деньги главное, а здоровье.
Сашка выходил курить во двор после работы и вслушивался в разговор женщин. Он мельком поглядывал на Валю, как она каждый день развешивает стиранное бельё во дворе, где у каждой хозяйки были закреплены на общих металлических столбах с перекладинами свои две длинные верёвки.
Валя сама белила потолки, красила деревянные рамы, и за ходом её работ следил весь двор как за последними новостями.
Сашка не мог наглядеться как женщина трудится. Ему это было и понятно, и близко, и отчего-то радостно – видеть каждый день её улыбающееся лицо в окошке квартиры.
С ранней весны Валя трудилась до самого мая. Она подружилась со всеми жильцами, и с Сашей тоже здоровалась очень приветливо.
А он стал носить рубахи вместо привычных футболок, когда выходил во двор или шёл на огород. Все соседки отметили, что Сашка стал чисто бриться, и даже одеколониться.
На майские праздники Валя уехала в деревню, и во дворе стало тише, лишь в огороде на своих грядках переговаривались женщины о погоде, семенах и делились рассадой.
Сашка затосковал. Он вдруг исчез, а баба Нюра, которой уже было восемьдесят лет, заволновалась.
— Ведь давно не убегал, мерзавец! И на что ему теперь бегать? Ведь пенсия у него скоро! А он убежал. Весна на дворе. А я уже и лопату взять в руки не могу. И хоть огород он мне вскопал, но поле-то тоже надо в порядок приводить! – жаловалась баба Нюра каждому встречному.
И только она собралась идти в полицию, как Валентина позвонила ей сама, и сообщила, что Сашка приехал к ней в деревню.
— Как это к тебе? Вы что, сговорились? А почему мне ничего не сказали? Меня хоть могли пожалеть? – чуть не плакала мать.
— Да я и не знала, что он за мной поедет, — оправдывалась Валя, — я ему как-то говорила откуда я, и где живем мы с сыном, но и не думала, что он примчится…
— Ну, и что делать? Валя, привези его обратно! – молила мать, — сейчас праздники, неужели начнёт употреблять? Пропадёт ведь он…
— Я ему скажу, конечно, и буду вам звонить каждый день. А пока он у нас в гостевом домике расположился, и уезжать не собирается. Мы приедем вместе.
— Вот ведь как. Уже они вместе! – рассказывала Нюра соседкам.
— Так радуйся, Нюра, сын может, пристроится к доброй деловой женщине, ему там будет хорошо… — успокаивали мать соседки.
— Лучше ему будет только дома, я-то уж знаю. Непутёвый он. Им люди пользуются, его наивностью и добротой…- вытирала слёзы Нюра, — и как я без него буду? Мне ведь уже девятый десяток. Он рядом, и мне спокойно. А так я и уснуть не могу.
— А как же другие дети живут всю жизнь отдельно? – спрашивали соседки, — ты уж из него дитятю сделала сама по жизни.
— А он и есть дитя, — всхлипнула Нюра, — пропал бы давно, если бы не я…
Валентина и Сашка вернулись через два дня. Баба Нюра повисла на шее у сына, а он, стесняясь, отнимал её руки со своих плеч:
-Ты что, ма… Я вот в гости съездил к Вале. Посмотрел, как они там живут. И приглядел себе работу. Надоело мне веником махать, дворником быть. Валя попросит сына взять меня на работу. Он фермер.
— Ну, не знаю, не знаю, — отвернулась от Вали мать, — пошли домой, там поговорим.
Они скрылись в квартире, откуда донёсся плач матери, и её уговоры не покидать её, старую…
Валентина сдала свою квартиру жильцам, а сама снова поехала на лето в деревню.
— Не могу я тут жить, — пояснила она соседкам, — вы привычные в четырёх стенах сидеть, а я летом домой захожу, чтобы только поесть и поспать. Там воля, всё родное, внуки, сын со снохой, коровушки наши, курочки, лес с ягодами, грибами. Куда мне в город соваться?
— А что Сашка за тобой метнулся? – улыбались соседки, — уж не влюбился ли он в тебя?
— Сашку понять можно. Она его тюрьмой стращает, а сама держит в таких ежовых рукавицах, словно он ребёнок, и в тюрьме, — тихо сказала Валя, — и не такой уж он глупый и несмышлёный… Скорее, подавленный её сильным характером. А мне никто не нужен. Я сама по себе живу вдовой вот уже десять лет, и замуж не собираюсь.
— И что же он решил к вам наниматься? В деревню ехать? – не верили соседки разворачивающимся событиям.
— Это уже его личное дело, — ответила Валя, — он мужик работящий, добрый, молчаливый. Мой сын ему работу обещал. Хоть скотником, хоть пастухом, или где ему полегче будет – на косилке, сено заготавливать. В деревне люди на вес золота. А мы не обидим. Пусть работает, сколько может, и живёт.
Сашка рассчитался с завода и, несмотря на уговоры матери, уехал в деревню. Там он стал пасти небольшое стадо коров, и был доволен своим новым положением и окружением.
Среди рабочих Валиного сына никто не пил, люди были работящие и трезвые. Сашка по своим выходным ездил к матери в город каждую неделю. Он рассказывал ей о новой работе, о коровах, о погоде, о деревне и о том, как живёт и даже чем его кормит Валя.
— Молока – вволю, а также сметана, творог. Она добрая, хорошая, ты не волнуйся, ма, — говорил сын, — я тебя не брошу. Видишь ведь, как выходной, так я к тебе.
— Обидно мне, сынок, — мать не теряла надежды, что сын всё же вернётся, — я всю жизнь положила на тебя, а ты – сбежал в деревню…
— Я скот попасу летом, а как коровы встанут в стойла, так вернусь на зиму домой, — пообещал Сашка, — мне и отпуск положен, да и другие там без меня справятся. А уже весной – снова уеду на поля, на волюшку, на воздух, на молоко… Знала бы ты, как там хорошо. И почему я раньше в деревню не бегал?
Сашка смеялся, звонил с деловым видом Валентине, спрашивая, не надо ли чего привезти из города.
Мать его не понимала, и долго ещё обижалась на сына, а потом смирилась, видя, что он вполне слушается там Валентину, и приезжает домой регулярно. Тем более, что огород Сашка за выходные ей полол, картошку успевал окучивать, и на душе у Нюры становилось спокойнее. А потом женщина и вовсе поймала себя на мысли, что дома она одна, и ей даже легче в одиночестве, ведь сын с хорошими людьми, при работе, в коллективе.
— Не знаю, надолго ли его хватит? – вслух рассуждала Нюра, сидя на скамейке вечерами, — пора бы уже и ему на пенсию выходить и отдыхать, домой возвращаться.
— Ему на пенсию? И ты дашь ему отдыхать? – смеялись соседки, — ты командуешь им как солдатом, Нюра. Пусть он сам решит, когда и от кого ему отдыхать, а ты о себе подумай. Спи больше, бросай свою картошку, гуляй, и радуйся жизни…
— Для меня картошка и мой огород и есть радость, — упрямо твердила Нюра, — а сидеть на диване долго не могу. Да ладно, завтра Сашка приезжает, надо идти хоть борщ сварить. А то как там его Валя кормит, неизвестно… А дома, у матери – всё равно лучше. И он любит как я готовлю. Ведь единственный мой сын. И чтобы вы не говорили, я – его мать. И самый главный для него человек…
— Ладно, ладно, мать, — улыбались соседки, — иди, вари борщ. А сметаны он из деревни привезёт?
— Это да, — отвечала из подъезда уже Нюра, — Валентина всегда сметаны и творога присылает. И на этом спасибо, хоть и меня не забывают.
Сашка ещё долго работал в деревне, даже когда матери не стало, не вернулся он в город. Валя помогла ему тоже сдать квартиру, и он сберегал эти небольшие деньги на книжке на чёрный день. Так и прожил он до конца своих дней с чужими для него людьми, и не потратил своих скромных накоплений.
Небогатое его жилище он подписал ещё при жизни Валентине, которая и стала для него на склоне дней и подругой, и светом, и добрым ангелом…
