«Бабушка любит внуков больше, чем своих детей, потому что внуки — это ее месть». Такую полушутливую фразу я услышала когда-то в юности и только пожала плечами. Мне не дано было понять ее смысл, пока я не столкнулась с этим лицом к лицу.
Анна Петровна подала чай и с нескрываемым обожанием смотрела на восьмилетнего Максима, который с аппетитом уплетал уже третий кусок шоколадного торта.
— А ты, Алисочка, больше не будешь? — спросила она мою девочку таким тоном, словно заранее знала ответ.
— Я бы еще… — робко начала моя дочь, но свекровь уже убирала тарелку.
— Нет-нет, тебе хватит. У тебя уже щечки кругленькие, — она бросила быстрый взгляд в мою сторону, — в маму пошла.
Я вздрогнула, а Алиса опустила голову, пряча выступившие слезы.
— Мам, не начинай, — устало произнес Игорь, мой муж. — Алисе только восемь, у нее еще все вытянется.
— Да я разве что? — Анна Петровна всплеснула руками. — Я же о здоровье девочки забочусь!
Но я-то знала. Это повторялось из года в год — Максим, сын Ольги и ее ненаглядной старшей дочери, всегда был «особенным». Для него — лучший кусок, новая игрушка, особое внимание. Для моих детей… объедки с барского стола.
Все началось в 1996 году, когда мы с Игорем поженились. Мне было всего двадцать, ему — двадцать восемь. Я была еще студенткой, полной надежд и романтических иллюзий. Свекровь встретила меня с распростертыми объятиями.
— Наконец-то Игорек женился! — радостно восклицала она, показывая мне семейные альбомы. — А то мы с Виктором уже беспокоились — все друзья давно остепенились, а наш все холостякует.
В первый год Анна Петровна была сама любезность. Я приходила к ним с занятий, и она кормила меня своими фирменными котлетами. Я помогала ей с уборкой, мы вместе ходили на рынок. Это было… уютно.
Когда я забеременела, она светилась от счастья.
— Первая внучка! — счастливо вздыхала она. — Игорь ведь у нас поздний ребенок, мы с Виктором уже и не надеялись.
Алиса родилась в январе 1997-го. Крепкая, здоровая девочка с громким голосом. Я была счастлива, Игорь светился от гордости. Но что-то незаметно изменилось. Анна Петровна, так ждавшая внучку, казалось, охладела к ней, как только увидела.
— У нее твой нос, — сказала она мне в роддоме, и я не поняла тогда, почему в ее голосе прозвучало разочарование.
Шли месяцы. Алиса росла. Не болела, хорошо ела, рано начала ходить. Обычный ребенок. Ничего особенного. Может, в этом и была проблема?
В 2000 году родила Ольга. Я до сих пор помню, как изменилось лицо Анны Петровны, когда она впервые взяла на руки Максима.
— Вылитый, вылитый дедушка, — шептала она, вглядываясь в крошечное личико. — Ты посмотри, Виктор, твои глаза!
Виктор Иванович, обычно молчаливый, только кивал, щуря близорукие глаза. С тех пор весь мир Анны Петровны вращался вокруг Максима.
— Ма-а-ам, — протянул трехлетний Даниил, дергая меня за рукав, — а бабушка говорит, что Максим умнее, потому что на пианино играет. А я тоже хочу на пианино!
Я подавила вздох. Даниил родился в 2002-м, и я надеялась, что второй внук как-то уравновесит ситуацию. Не тут-то было.
— Милый, бабушка не это имела в виду, — я погладила сына по голове. — Максим просто немного старше, ему уже пять. Когда ты подрастешь…
— Неправда! — сын топнул ногой. — Она сказала, что я в тебя пошел, а Максим — в их породу! Что такое порода, мама?
У меня внутри все оборвалось. За что? За что она делает это с моими детьми? Что я ей сделала?
Я посмотрела на своего малыша, и сердце сжалось от боли и гнева. Нет, этому должен прийти конец.
— Знаешь, сынок, — я присела перед ним на корточки, глядя прямо в глаза. — Бабушка немного запуталась. Ты самый умный, самый замечательный мальчик на свете. И никакая «порода» здесь ни при чем.
Но Даниил только нахмурился, не до конца понимая. Игорь, слышавший наш разговор, лишь развел руками:
— Мама просто старой закалки. Не бери в голову.
Но я видела, как он защищает мое положение, свою «новую семью». А тост его отца на нашей свадьбе до сих пор звучал в ушах: «За нашу невестку! Пусть она станет настоящим членом семьи!» В каком-то смысле я так и не стала.
2005 год стал переломным. Я уже не могла терпеть.
Это был июнь, жаркий до одури. Игорь уехал в командировку на три дня. Даниилу было уже три, он заболел, температурил. Я сидела с ним дома, отпросившись с работы. Но срочно понадобилось в аптеку за жаропонижающим — его хватило ровно на сутки.
— Анна Петровна, выручите, пожалуйста, — умоляла я по телефону. — Мне только сбегать в аптеку и обратно. Максимум полчаса.
— Хорошо, — не очень охотно согласилась она. — Только у меня Максимка в гостях, мы собирались в парк.
— Я мигом, — пообещала я, радуясь что свекровь живет в соседнем подъезде.
Я неслась в аптеку, словно за мной гнались все демоны ада. Очередь, расчет, обратный путь… Прошло не больше двадцати минут.
Когда я вернулась, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, то застыла в дверях детской. Даниил, в своей пижаме с динозаврами, ползал по полу. Вокруг него были рассыпаны оранжевые таблетки аскорбиновой кислоты из открытой пачки.
— Гав! Гав! — лаял мой сын, пытаясь схватить таблетку ртом, как собака.
Анна Петровна и Максим сидели на диване, хохоча.
— Смешная собачка, — заливался Максим. — Дай лапу, собачка!
— Что здесь происходит? — мой голос был тих от ужаса.
Только тогда Анна Петровна заметила меня:
— А, ты уже вернулась? Мы тут играем.
— В собачку? — я подлетела к Даниилу, схватила его на руки. — Он болеет, у него температура! А вы заставляете его ползать по полу и… и подбирать еду ртом?!
— Да господи, Светлана, — поморщилась свекровь. — Это же игра! Дети играют. Что ты раздуваешь из мухи слона?
— Это мой сын, — процедила я сквозь зубы, прижимая горячего Даниила к себе. — И я решаю, во что ему играть.
— Ну, начинается, — Анна Петровна закатила глаза. — Максим, солнышко, собирайся, мы идем домой. Твоя тетя не в настроении.
Я задыхалась от бессильной ярости.
Но это было только начало.
В тот же месяц мы собрались у свекрови на дне рождения Игоря. Стол ломился от угощений. Анна Петровна расстаралась — салаты, мясо, пирожки. И огромная пицца — настоящее лакомство для детей в те годы.
Алиса, которой уже исполнилось восемь, все поглядывала на пиццу, пока ела суп.
— Бабушка, — наконец решилась она, — можно мне кусочек пиццы?
Анна Петровна словно не услышала. Она как раз нарезала пиццу, раскладывая ее по тарелкам.
— Бабушка, — повторила Алиса громче, — можно мне тоже пиццы?
— Что? — свекровь подняла голову. — Нет, милая, пицца для мальчиков. Они растут, им нужно больше кушать. А девочкам нужно следить за фигурой.
Максим, уже получивший свою порцию, показал Алисе язык.
— Но мам… — начал было Игорь.
— Игорек, ну ты же знаешь, как девочки сейчас полнеют от всего этого фастфуда, — перебила его Анна Петровна. — Я же о внучке забочусь!
Я увидела, как глаза моей дочери наполняются слезами, и что-то внутри меня оборвалось.
— Хватит, — произнесла я тихо, но твердо.
— Что? — Анна Петровна посмотрела на меня, как на помеху.
— Я сказала — хватит. Хватит издеваться над моими детьми. — Я встала из-за стола. — Алиса, Даниил, мы уходим.
— Но мы же не доели… — растерянно пробормотал Игорь.
— Ты можешь остаться, — я даже не взглянула на него. — Это твой день рождения. Но я больше не позволю унижать моих детей.
— Светлана! — возмутилась Анна Петровна. — Что за истерика? Я просто забочусь о здоровье Алисы!
— А когда заставляли больного Даниила ползать по полу и подбирать аскорбинки ртом — вы тоже о его здоровье заботились?
Наступила тишина. Даже Виктор Иванович, обычно погруженный в свои мысли, поднял голову.
— Если вы думаете, что я не вижу, как вы выделяете Максима и унижаете моих детей, то вы ошибаетесь, — продолжала я, чувствуя, как дрожит мой голос. — Я все вижу. И я больше этого не потерплю.
— Но Максим… — начала Анна Петровна.
— Что «Максим»? Он особенный? Избранный? Чем мои дети хуже?
Я схватила детей за руки и вышла из-за стола. Игорь догнал нас уже у двери:
— Светлана, ты преувеличиваешь… Может, мама иногда и перегибает палку, но…
— Нет, Игорь. С меня хватит. Либо ты поговоришь с матерью, либо… либо я больше не привезу сюда наших детей. Никогда.
Я сдержала свое слово. После того дня Алиса и Даниил больше не оставались с бабушкой наедине. Игорь пытался наладить отношения, но я была непреклонна.
— Мама просто так выражает любовь, — убеждал он. — Не надо лишать детей бабушки.
— Любовь? — горько усмехалась я. — Ты это называешь любовью? Унижать одного ребенка за счет другого? Если бы Максим действительно был их родным внуком…
Игорь качал головой:
— Он сын Ольги. Мой племянник. Такой же родной.
Мы ссорились, мирились, но в одном я оставалась твердой — мои дети не будут чувствовать себя хуже Максима. Никогда.
Со временем Анна Петровна поняла, что я не шучу. Она звонила, приглашала в гости, но я всегда находила причину отказаться. Игорь навещал родителей один, иногда брал детей, но я никогда не оставляла их там надолго. Анне Петровне пришлось научиться вести себя прилично, хотя я видела, что ей это дается с трудом. Фаворитизм никуда не делся, просто стал менее явным.
Прошло двадцать лет. На дворе 2025 год. Даниил уже взрослый инженер, как его дед. Алиса вышла замуж, подарила нам внучку. Игорь поседел, но все так же мягок и уступчив. Анне Петровне уже 84, Виктора Ивановича не стало пять лет назад.
Я приехала к свекрови одна — впервые за много лет. Она позвонила накануне, сказала, что хочет поговорить. Что-то в ее голосе заставило меня согласиться.
— Ты совсем не изменилась, Светлана, — сказала она, и я едва не рассмеялась. Мне уже сорок девять, время не щадит никого.
— Вы тоже хорошо выглядите, — соврала я из вежливости.
Мы сидели на той же кухне, где двадцать лет назад произошел наш разрыв. Все тот же стол, та же клеенка. Время словно остановилось здесь.
— Я позвала тебя, чтобы объясниться, — внезапно сказала Анна Петровна. — Пока еще могу.
Я молча ждала. Что она хочет «объяснить» спустя столько лет?
— Ты всегда считала меня злой ведьмой, которая ненавидит твоих детей и обожает Максима, — она говорила медленно, взвешивая каждое слово. — Но ты не знала всей правды.
— Какой правды? — я напряглась.
— Максим… он не родной сын Ольги, — тихо произнесла Анна Петровна.
Я застыла, не веря своим ушам.
— Что?
— Ольга не могла иметь детей. Врожденная патология. Максима она усыновила втайне от всех, даже от отца ребенка, с которым встречалась. Только мы с Виктором знали… — Анна Петровна сделала глубокий вдох. — И я чувствовала страшную вину. Понимаешь?
Я молча покачала головой.
— У Ольги не было детства, — продолжала свекровь. — Мы с Виктором работали сутками, чтобы прокормить семью. Она росла сама по себе. А когда выросла… Я никогда не говорила тебе, но Ольга — наша приемная дочь. Мы удочерили ее, когда ей было три года. Игорь тогда только родился. Мы не делали различий, но… — она замолчала, собираясь с мыслями. — Ольга всегда чувствовала себя чужой. И когда она не смогла родить сама, это стало для нее трагедией. «Проклятие приемных детей», — говорила она.
Я не могла произнести ни слова, ошеломленная этими откровениями.
— Я не смогла дать Ольге настоящей материнской любви, — голос Анны Петровны дрогнул. — И когда появился Максим, я поклялась себе, что он никогда не почувствует себя чужим. Что он будет знать, что его любят. Может быть… может быть, я переборщила.
— Переборщила? — я наконец обрела голос. — Вы травмировали моих детей! Заставили их чувствовать себя хуже, недостойнее!
— Я не хотела, — по морщинистой щеке Анны Петровны скатилась слеза. — Я просто… исправляла свои ошибки. С Ольгой. С Максимом.
— За счет моих детей, — я покачала головой. — За счет Игоря.
— Прости меня, — прошептала она. — Если сможешь. Я никому не рассказывала эту историю. Даже Игорю. Но теперь, когда мне осталось немного…
— Не нужно драматизировать, — оборвала я ее. — Вы еще всех нас переживете.
Мы замолчали. Эта история многое объясняла, но ничего не меняла. Двадцать лет назад я сделала свой выбор — защитить своих детей. И не жалела об этом.
— Моя внучка, — наконец нарушила молчание Анна Петровна. — Я бы хотела… увидеть ее.
Я посмотрела на эту сломленную временем женщину и вдруг поняла — она боится умереть в одиночестве. Боится, что цепь семейных обид оборвет связь поколений.
— Я поговорю с Алисой, — сказала я после паузы. — Это будет ее решение.
Уходя, я обернулась у двери:
— Вы знаете, что бывают разные пути исправить ошибки прошлого? Необязательно было ломать одну жизнь, чтобы спасти другую.
— Я знаю, — кивнула Анна Петровна. — Теперь знаю.
Я вышла в июньское пекло, чувствуя странное опустошение. Двадцать лет обид, недомолвок, боли — и все ради чего? Ради тайны, которую можно было просто раскрыть?
По дороге домой я набрала номер Алисы.
— Дочь, у тебя есть время заехать ко мне сегодня? — спросила я. — Нам нужно поговорить о прабабушке.
Я не знаю, увидит ли Анна Петровна свою правнучку. Не знаю, простит ли Алиса годы несправедливости. Знаю только, что на прошлой неделе Игорь наконец-то узнал правду о своей сестре.
Семейные тайны имеют свойство разрушать семьи изнутри. Они как незаметная трещина в фундаменте — сначала ее не видно, но однажды обрушивается весь дом.
Я защитила своих детей. Но какой ценой? Может быть, простив Анну Петровну, я тоже наконец обрету покой.
А пока я наблюдаю, как моя внучка играет в саду, и думаю: смогу ли я избежать ошибок прошлого? Не повторю ли я путь Анны Петровны, пытаясь исправить то, что давно нельзя исправить?
Я надеюсь, что нет. Очень надеюсь.
