никитаКатя замерла в прихожей на коврике, крепко сжимая в руке ключи от входной двери. Максим сидел на их диване — том самом, где они когда-то вместе выбирали имя для дочери Лизы — обняв рыжую девушку. На столе красовались две чашки с кофе. Одна из низ была Катиной, с надписью «Лучшей маме».
«Макс, а если она…» — девушка томно провела пальцем по его рукаву.
«Не вернётся. Она на ночном дежурстве», — он потянулся к печенью, и Катя узнала хруст — её миндальное печенье, которое он «обожал».
«А дочка?»
«Спит. Не кричи, а то…»
Катя вошла, громко щёлкнув каблуком. Рыжая вскочила, запахнув халат — его халат. Максим побледнел, как стены в их спальне, которые они красили вместе прошлым летом.
«Объяснись. Сейчас же», — Катя не узнала свой голос. При этом он звучал спокойно, как море перед штормом.
«Кать… Это не то, что ты думаешь…»
«Ты спишь с ней в нашем доме. Буквально в метре от комнаты нашей дочери. Что ещё я должна думать?»
Рыжая потянулась к сумочке, но Катя перехватила:
«Уже уходишь?! Нет, сначала посмотри». Она судорожно отыскала альбом на полке с книгами и разложила его на столе — перед глазами рыженькой оказались фото их с Максимом свадьбы, первое УЗИ Лизы, семейная поездка в Крым. «Вот тут», — Катя ткнула в фото, где Максим целовал её живот на пятом месяце, — «Ты клялся, что семья — это святое».
Девушка все таки вырвалась и убежала, хлопнув дверью. Максим схватил Катю за руку:
«Я прекращу. Клянусь, этого больше…»
«Не смей клясться. Ты уже разбил всё вдребезги».
Вдруг из-за стенки донёсся плач. Это Лиза. Катя бросилась к ней, опередив Максима.
«Мама… Горячо…» — девочка прижимала к щеке плюшевого зайца — подарок отца.
«Скорая уже едет», — Максим появился в дверях с мобильным телефоном в руке. Катя проигнорировала его, обнимая дочь:
«Солнышко, папа всё исправит. Правда же, папа?» — она смотрела на него поверх головы Лизы. Впервые за вечер он увидел в её глазах не ярость, а мольбу: «Сделай хоть это правильно».
Больница. 4:20 утра.
Врач сказал «ангина» и «своевременная помощь». Максим метался по коридору, принося воду, одеяла, глупые игрушки из автомата. Катя молчала.
«Прости», — он упал на колени у её кресла. «Я уничтожил всё, но… Дай шанс. Ради Лизы».
«Ради Лизы, — она наконец посмотрела на него, — я не выгоню тебя сегодня. Но завтра ты съезжаешь».
Три месяца спустя.
Катя разбирала его книги в гараже. Нашла конверт с её письмами 2014 года, когда он работал в другом городе: «Макс, сегодня Лиза сделала первый шаг. Жду, когда ты наконец увидишь…»
«Мама! Папа пришёл!» — Лиза влетела в гараж, таща Максима за руку. Он выглядел измождённым, но трезвым.
«Я… хотел отдать документы на развод, — он положил папку на стол. — И это. Для Лизы». Конверт с деньгами. «Продал машину».
«Зачем?»
«Чтобы доказать: я могу быть хоть кем-то, кроме предателя».
Катя взяла конверт, но отодвинула папку:
«Документы подождут. Лиза решит сама, когда вырастет».
Он кивнул, глотая слёзы. Лиза втиснулась между ними, размазывая печенье по его рубашке:
«Папа, поиграешь?»
«Не сейчас, рыбка», — Катя взяла дочь на руки.
Максим замер в дверях:
«Можно… приходить? Иногда?»
«Если будешь вовремя. И без неё», — она повернулась спиной, но добавила тише: «И выбрось этот халат».
Через год, когда девочка спросила: «Почему папа живёт отдельно?», Катя ответила:
«Иногда люди ломают вещи, которые больше нельзя склеить».
Она не знала, права ли. Но однажды, заметив, как Лиза смеётся на руках у Максима в парке, Катя впервые за долгое время не отвернулась. А позвала их обоих на чай. С миндальным печеньем.