— Девушка! Подождите, девушка!
Лиза, слушая музыку в только что купленных наушниках, поэтому не сразу поняла, что обращаются к ней, только когда кто-то тронул ее за плечо, она вздрогнула и оглянулась.
Это была женщина – обычная такая, наверное, возраста ее мамы – глаза такие же уставшие, кое-где пробивается седина. Внешне она совсем не походила на ее маму – несмотря на возраст, мама была очень красивой женщиной, а в этой было что-то жалкое, почти отталкивающее: мелкие темные зубы, неумело подведенные стрелки, губы обведены карандашом, но помады практически нету – видимо, стерлась, с таким неистовством женщина кусала эти губы.
Лиза подумала, что она что-то обронила и принялась осматриваться, но вроде ничего не было видно.
— Девушка, вы мне не поможете – дайте сто рублей на проезд, очень вас прошу! Меня муж из дома выгнал, опять напился, вот, смотрите, чуть руку мне не сломал.
Голос у женщины дрожал, голубоватые водянистые глаза покраснели. На руке и правда были свежие красные следы, и внутри у Лизы неприятно ёкнуло – она вспомнила разгневанное лицо отца, его меткие хлесткие удары, которые иногда попадали и по ней, но чаще всего по матери, которая заслоняла собой дочек от его пьяного гнева. Обычно про маму она старалась не думать, так было проще, но сейчас картинки из прошлого сами собой всплыли в ее памяти.
— Мне бы до матери доехать, – продолжала женщина. – А то вечер уже, я боюсь с ним ночевать, а сумку он у меня отобрал.
У Лизы сегодня был хороший день – обычно чаевых у них не бывало, они же не официантки, просто кассирши, которые принимают деньги и выдают подносы с пиццей, но сегодня ей повезло: сначала приятный молодой мужчина оставил на подносе сотню с мелочью, сдачу, которую она ему отсчитала, а потом и вообще невесть откуда взявшийся иностранец неотрывно пялился на ее грудь, после чего буквально впихнул в ее потную ладонь несколько смятых купюр. На радостях Лиза и купила себе новые наушники, потому что в старых работало только одно ухо и то, если его пошевелить.
Вообще-то, у нее были свои планы на эти деньги, но мамино лицо, стоявшее в памяти и заслонявшее лицо этой несчастной женщины, заставило ее открыть рюкзак и достать кошелек.
— Ой, а можно не сто, а хотя бы пятьсот? Я бы маме еще поесть купила, она у меня совсем старенькая – пенсия вся на лекарства уходит. Да и я сама так наревелась, сейчас бы сладенького чего-нибудь.
Лиза, которая уже достала из кошелька сотню, ощутила, как в душе неприятно зашевелилось мерзкое чувство жадности – она же так радовалась этим внезапно появившимся деньгам, и расставаться с ними было даже сложнее, чем с зарплатой. Но женщина смотрела на нее с такой надеждой и благодарностью, что жабу было принято задавить, и Лиза решительно сунула сотню обратно, меняя ее на пятисотку.
— Вы кем работаете? – заискивающе спросила женщина, заглядывая ей в глаза. – Я вот тоже все думаю, что надо работать пойти, только не знаю кем. Нет, у меня есть образование – я колледж на редактора окончила, только вот по специальности не работала, а теперь… Я, вообще-то, на иняз хотела, там бы и мужа хорошего нашла, а не этого… – она всхлипнула, провела по глазам тыльной стороной ладони, еще больше размазав кривые стрелки. – Но мне одного балла не хватило, представляете? Всего одного, а совсем другая судьба могла быть!
Мама у Лизы поступила на иняз, вот только поучится не успела – родила ее, Лизу, уехав за отцом в деревню, а следом и вторую дочь, так что об учебе пришлось совсем забыть.
Говорить, что она работает в пиццерии, почему-то стало стыдно.
— В офисе, – соврала Лиза.
— Как здорово! – обрадовалась женщина. – А, может, вы мне тысячу дадите? Ну совсем плохо мне что-то, я бы покушать побольше купила…
Почему-то Лизе стало неприятно. Она вспомнила, как мама поджимала губы и отказывалась брать деньги, когда бабушка изредка приезжала к ним в гости, мама вообще не любила ничего и ни у кого брать, этим она тоже отличалась от этой женщины.
— Извините, у меня больше нет, – вновь соврала она, хотя женщина видела, что в кошельке у Лизы есть еще деньги. – Мне и самой жить на что-то надо.
— Простите, я понимаю, просто так плохо, – женщина мелко запричитала, по лицу снова потекли слезы по давно проложенным морщинами дорожкам.
Лиза сунула в руку женщины купюру, поспешно попрощалась, надела наушники и прибавила звук – ей хотелось заглушить внутренний голос, который одновременно говорил ей о маме, о том, что она плохой человек, пожалевший для бедной женщины денег. При этом одновременно ее жгла нестерпимая обида за потерянную пятисотку, на которую можно было купить что-то приятное, например, лак для ногтей и какие-нибудь дешевые, но миленькие сережки.
Пройдя несколько метров, Лиза поняла, почему этой женщине так хотелось чего-нибудь вкусного – она и сама почувствовала себя в необычайном стрессе и захотела сразу и торта, и колбасы с хрустящей коркой белого хлеба.
Она развернулась и пошла к супермаркету, который давно прошла.
На входе, пока брала корзинку, Лиза вдруг заметила знаковое уставшее лицо с водянистыми голубыми глазами. Женщина стояла на кассе и расплачивалась за свои покупки – чекушку водки, палку дешевой колбасы и нарезной батон. Лизу она не видела, и это было к лучшему – яркая краска стыда залила Лизины щеки, и она поспешно отвернулась.
Есть сразу расхотелось, и она бросила корзину и выскочила на улицу, помчавшись прочь, чтобы не столкнуться с женщиной, которая уже укладывала свои нехитрые покупки в истертый временем пакет. Почему-то Лизе было ужасно стыдно, хотя стыдно должно быть женщине – это ведь она просила деньги на дорогу, а сама покупала водку, и оставалось надеяться, что хотя бы себе, а не мужу, который совсем недавно выворачивал ей руки.
Лиза шагала быстрым шагом, почти переходившим в бег, и повторяла про себя: «Никогда не выйду замуж, никогда!». В ее голове смешался образ этой женщины и мамы, которую она столько звала уехать, оставить пьющего отца, но каждый раз слышала одно – я никуда не поеду. Во рту стало горько, глаза щипало. Наушники сиротливо волочились по земле вслед за ней, но Лиза этого не замечала.
