никита«Домработница, сиделка, кухарка» – так на самом деле звучит должностная инструкция «будущей жены». В двадцать два я думала, что стану частью семьи, а получила привилегию спать на продавленном диване в прихожей и обслуживать будущую свекровь со сломанной ногой. Полгода знакомства, две полоски на тесте – и ты уже никто со всеми вытекающими.
«Мамы выбирают не детей, а мужей. Детей им приходится любить по умолчанию», — говорила моя бабушка, когда я ещё не понимала смысла этих слов. Мне исполнилось двадцать два, когда я осознала их горькую правдивость. Только «мамой» в моей истории оказалась не я.
Майский дождь барабанил по подоконнику, как будто тысячи нетерпеливых пальцев стучали в окно. Я смотрела на две полоски на тесте, пытаясь осознать, что жизнь только что раскололась надвое: до и после.
— Ну что там? — голос Вадима из-за двери звучал скорее раздраженно, чем обеспокоенно.
Я открыла дверь ванной и молча протянула ему пластиковую палочку. Его лицо сначала застыло, потом скривилось, будто он надкусил лимон.
— Избавься от него, — бросил он, отшатнувшись, словно я протягивала ему змею.
— Что ты сказал? — я не верила своим ушам.
— Я не готов быть отцом. Мы знакомы всего полгода!
Я стояла, прислонившись к дверному косяку, чувствуя, как каждое его слово вбивается в меня, как гвоздь.
— Это мой ребенок, — произнесла я тихо, но твердо. — Я не буду от него избавляться.
— Тогда это только твое решение! Я тебя не заставлял сохранять его!
Он рванул футболку через голову, обнажая свою татуировку на спине. Как иронично: «лови момент» для человека, который сейчас отказывался брать ответственность за последствия своих действий.
Через неделю я сидела в комнате, пропахшей маминым борщом и отцовским одеколоном. Родительский совет на тему «что делать с залетевшей дочерью» был краток и бескомпромиссен.
— Либо замуж, либо забудь о нашей помощи, — отец смотрел куда-то поверх моей головы, избегая контакта глазами.
— Папа, но мы знакомы всего полгода! Какая свадьба?
— Нужно было думать, когда с ним нагуливалась! — мама с грохотом поставила чашку на стол. — В наше время девушки блюли себя до свадьбы!
«В ваше время динозавры по улицам ходили», — подумала я, но вслух сказать не решилась.
— Я учусь на третьем курсе, у меня нет денег…
— Вот именно, — отрезала мама. — Поэтому либо он берет на себя ответственность, либо ты в одиночку расхлебываешь свою кашу.
Разговор с Вадимом был похож на попытку уговорить камень поплавать.
— Давай поженимся, — выдохнула я, ненавидя каждое слово. — Родители перестанут меня содержать, если мы этого не сделаем.
— С чего это я должен жениться? — он отложил учебник по макроэкономике. В его комнате, которую он снимал у бабушки-процентщицы на окраине, пахло застарелостью и дешевым растворимым кофе.
— Потому что это твой ребенок, — я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. — И потому что мне нужна помощь. Я не справлюсь одна.
Он смотрел на меня, как на сложную математическую задачу — с раздражением и непониманием.
— Мне двадцать три, я студент. Какая семья? Какой ребенок?
— А мне двадцать два! Думаешь, я готова к материнству? — я почувствовала, как слезы подкатывают к глазам, и злилась на себя за эту слабость. — Но так сложилось. Теперь мы либо вместе в этом болоте, либо я тону одна.
Он долго молчал, потом процедил сквозь зубы:
— Хорошо. Подадим заявление. Свадьба через месяц, как положено.
В его глазах я увидела загнанного зверя. Он только что подписал себе приговор, и мы оба это знали.
Через две недели мы переехали в съемную двушку на Уралмаше. Здание советской постройки с подъездом, пахнущим кошками и сыростью. Но это была НАША квартира. Мы скинулись пополам — я отдала все сбережения, он забрал деньги, отложенные на новый ноутбук.
— Здесь будет детская, — сказала я, открывая вторую комнату.
Он промолчал, рассматривая обои с выцветшими цветочками, будто видел в них карту своего будущего. Неутешительную карту.
— Родители приедут на свадьбу? — спросила я, распаковывая посуду.
— Отца у меня нет, только мать, — отрезал он. — Она приедет посмотреть на тебя за неделю до свадьбы.
Приглашение знакомиться с матерью жениха — обычно это волнительный момент для девушки. Но в голосе Вадима не было ни радости, ни даже нейтральности. Казалось, он предупреждал о стихийном бедствии.
Нина Петровна появилась на пороге нашей квартиры и сразу стало не по себе. Женщина лет пятидесяти пяти, высокая, худая, с волосами, крашенными в тёмный цвет, и недовольным выражением лица. Она смотрела на меня так, будто я ей что-то должна, и этот взгляд сразу дал понять – свекровь будет та ещё проблема.
— Здравствуйте, очень рада познакомиться, — я протянула руку, но она даже не пошевелилась.
— Так вот ты какая, — она оглядела меня с головы до ног, задержав взгляд на моём животе. — Сколько недель?
— Двенадцать, — я машинально положила руку на живот.
— Успела бы избавиться, если б хотела, — она прошла мимо меня, задев плечом. — Вадик, помоги мне с чемоданом. Где моя комната?
Комната? Она планировала остаться?
Вадим застыл, переводя взгляд с меня на мать. Я видела, как бисеринки пота выступили на его лбу.
— Мама, мы… у нас только две комнаты. Одна наша, другая — будущая детская.
— Вы вполне можете спать на диване в гостиной, — отрезала она. — Я после перелета нуждаюсь в отдыхе и личном пространстве.
— Вообще-то мы платим за эту квартиру, — я почувствовала, как во мне закипает возмущение.
Нина Петровна улыбнулась, но эта улыбка не коснулась её глаз:
— Зале..тела, чтобы женить на себе моего сына? Классический прием. Но запомни, девочка: ты получишь кольцо, но ты не получишь его сердце.
Вадим стоял, низко опустив голову, будто пытался исчезнуть, раствориться в воздухе.
Через три дня я уже знала, что Вадим не просто маменькин сынок. Их отношения были болезненной симбиотической связью, где каждый телефонный звонок, каждый совет, каждое требование матери были важнее всего остального.
— Не соли суп так сильно, — говорила она, заглядывая через моё плечо в кастрюлю. — Зачем так поджариваешь все до корочки? У вадика живот слабый — совсем загнется с такой готовкой!
— Я уже давно готовлю для него, — огрызнулась я. — И никогда не жаловался.
— Он слишком вежливый, чтобы жаловаться, — она поджала губы так сильно, что они превратились в тонкую линию. — Просто молча страдает. Как всегда.
Она наблюдала за мной, как ястреб за мышью, в каждой комнате, при каждом действии:
— Эту рубашку надо гладить не так, — она выхватывала утюг из моих рук. — Смотри и учись, если хочешь быть хорошей женой. Хотя, конечно… — она оценивающе оглядела мой живот, — впечатление ты уже произвела.
Я прикусывала язык до крови, чтобы не ответить. Не хотела усложнять и без того хрупкую ситуацию.
А Вадим? Вадим просто растворялся в воздухе, когда мы оставались втроём. Уходил в универ, к друзьям, на подработку — куда угодно, лишь бы не быть между двух огней. Мог еще наушники надеть и включить музыку погромче… вот и весь Вадим
— Мама сказала, что нам нужно купить новую кровать, — Вадим не смотрел мне в глаза, ковыряя вилкой недоеденный ужин. — И диван в гостиную другой. Этот, говорит, будет вреден для твоей спины во время беременности.
— На какие деньги, Вадим? — я шлёпнула тряпкой по столу с такой силой, что он вздрогнул. — Мы только что отдали всё за квартиру! У меня осталось пятьсот рублей на неделю, и это на еду!
— Мама поможет, — он опустил голову так низко, что подбородок касался груди. — Но потом мы должны будем вернуть.
— О, прекрасно! Одолжим у твоей мамы, чтобы купить мебель, которую выбрала твоя мама, для квартиры, в которой главная — твоя мама!
— Не начинай, Рит, — он встал из-за стола. — Она же хочет как лучше.
— Для кого? Для тебя или для меня?
Он не ответил. Просто вышел из кухни, оставив недоеденный ужин. Типичный приём Вадима — просто исчезнуть, когда разговор становится неудобным.
Каждый день Нина Петровна находила новый способ показать, что я чужая на этом празднике жизни. Что я — временное явление. Она переставляла мои вещи, комментировала мою одежду («в твоём положении уже стоит носить что-то посвободнее»), критиковала мою готовку, мой режим, мой смех. Мне буквально не хватало воздуха в собственной квартире.
За десять дней до свадьбы Нина Петровна поскользнулась в ванной и упала, сломав ногу. Перелом оказался сложным, требующим гипса на два месяца.
— Маме нужна помощь, — заявил Вадим вечером. — Она останется с нами на время лечения.
Я стояла у окна, глядя на дождь, разбивающийся о стекло.
— Что? Но у нас всего две комнаты! И через десять дней наша свадьба!
— Свадьбу придется отложить, — он не смотрел на меня. — Сейчас не до этого. Мама нуждается в уходе.
— Ты предлагаешь мне, беременной, ухаживать за твоей матерью?
— Ты беременна, не ходишь на пары. У тебя есть время, — его голос звучал механически, как у робота, выполняющего программу. — Ты сможешь присмотреть за ней.
— Но я сама еле держусь на ногах! У меня такое недомогание каждое утро!
— Что тебе стоит принести маме чай или помочь с гигиеной? — в его голосе появилась сталь. — Ты же хотела семью. Почему теперь не хочешь помогать моей матери? У тебя ведь время есть.
В его словах было столько яда, что я физически отшатнулась.
На следующий день спальня превратилась в подобие больничной палаты, а мы переехали на диван в гостиную.
— Рита, принеси мне воды! — кричала Нина Петровна из спальни.
— Рита, мне нужны мои таблетки!
— Рита, измерь мне давление!
— Рита, здесь душно, открой окно!
— Рита, задёрни шторы, солнце мне в глаза светит!
Когда Вадим вечером вернулся с учёбы, его мать встретила его страдальческой улыбкой:
— Я чувствую себя такой виноватой! — театрально воскликнула она, когда он принёс ей чай (который я заварила). — Из-за меня откладывается ваше счастье! Но Риточка такая молодец, так заботится обо мне…
А потом она повернулась ко мне и прошептала, когда Вадим вышел:
— Только не думай, что свадьба когда-нибудь состоится. Мой сын достоин гораздо лучшей женщины.
В тот день, когда я нашла силы уйти, шёл проливной дождь. Кажется, в моей жизни все важные события случаются в дождь.
Я проснулась от звуков в ванной — Нина Петровна издавала хриплые, натужные звуки с тяжелым дыханием. Её явно выворачивало наизнанку. Вадим уже ушёл на занятия, даже не разбудив меня. Типично.
Я медленно встала, чувствуя лёгкое головокружение. Четвёртый месяц был не легче первого — ранние недомогания не отступали, а ещё добавились отёки и слабость.
— Рита! — голос из ванной звучал надтреснуто, но требовательно. — Иди сюда, мне нужна помощь!
Я закрыла глаза, пытаясь собраться с силами. Ещё один день служения королеве-матери. Ещё одни сутки унижений и снисходительных взглядов.
— Рита! Ты оглохла?
Меня словно прорвало. Я открыла шкаф и начала бросать вещи в сумку — быстро, хаотично, почти не глядя. Футболки, бельё, джинсы, тёплый свитер. Зубная щётка. Шампунь.
Затем аккуратно положила ключи от квартиры на столик в прихожей и оглянулась в последний раз.
— Рита, твою за ногу, где ты?!
Я вышла, тихо закрыв дверь. В подъезде пахло кошками и свободой.
— Когда ты вернёшься? — голос Вадима в телефоне звучал не обеспокоенно, а раздражённо. — Мама в ярости. Кто будет о ней заботиться?
— Не я, — ответила я спокойно, удивляясь собственному спокойствию. — У нас закончились отношения, Вадим. Я не вернусь.
— Но… — он, казалось, впервые осознал, что я говорю серьёзно. — А как же ребёнок?
— О, так теперь тебя волнует ребёнок? — я почти рассмеялась. — Не волнуйся, я не буду требовать от тебя алименты. Просто забудь про нас обоих.
В трубке повисла пауза, а потом он выдал:
— Ты не можешь так поступить со мной. Мама нуждается в уходе, а я не могу пропускать учёбу.
— Тебе придётся выбирать, — я почувствовала странное удовлетворение. — Как взрослому человеку.
— Ты что, серьезно сейчас?! — он сорвался на крик, его лицо покраснело от ярости. — Какая же ты эгоистка! Всё о себе думаешь! Забеременела, заставила меня на себе жениться, а теперь бросаешь, когда действительно нужна помощь!
Ты специально это подстроила, да? Манипулировала мной с самого начала! А теперь, когда мама лежит беспомощная, ты просто уходишь? Знаешь что? Вали куда хочешь со своим ребенком! Я его никогда не хотел! Я вообще ничего этого не просил!
Я нажала отбой и заблокировала номер. Мне больше нечего было сказать Вадиму Сергееву.
В женской консультации я столкнулась с ней случайно — хрупкой темноволосой девушкой, которая выходила из кабинета врача со слезами на глазах.
— Извините, — пробормотала она, когда мы буквально врезались друг в друга в узком коридоре.
— Ничего, — автоматически ответила я, а потом заметила в её руках такой знакомый бланк направления на обследование. — Вы в положении?
Она вздрогнула и быстро спрятала бумагу:
— Да. Только никому не говорю. Отец ребёнка не знает, и…
— Я никому не скажу, — заверила я. — Знаете, я тоже была на вашем месте три месяца назад. Если нужен совет…
Она подняла на меня заплаканные глаза:
— Правда? Я просто не знаю, как ему сказать. Он не готов к отцовству, но я очень хочу этого ребёнка.
— Как вас зовут? — спросила я, чувствуя странное дежавю.
— Юля, — она шмыгнула носом. — А его Вадим.
Мир остановился. Я смотрела на неё, не веря своим ушам:
— Вадим Сергеев?
Её глаза расширились от удивления:
— Да. Откуда вы знаете?
У меня перехватило дыхание. Перед глазами поплыли чёрные точки.
— Потому что я Рита. Меня тоже когда-то звали невестой Вадима Сергеева.
За чашкой чая в больничном буфете мы говорили два часа. Юля плакала, смеялась, не верила, а потом верила слишком сильно.
— Его мать… она всегда такая? — спросила она, размешивая сахар в чае.
— Она будет ещё хуже, когда узнает о вашем положении, — я положила руку на её ладонь. — Она мечтает контролировать всю его жизнь, включая выбор жены. И она ненавидит всех невесток, видимо.
— Но что мне делать? — отчаяние в её глазах было таким знакомым. — Я люблю его. И ребёнка тоже.
— Уходи, — ответила я твёрдо. — Уходи, пока не стало слишком поздно. Пока ты не превратилась в домработницу для его матери. Пока ты не растеряла свое достоинство, здоровье и силы.
— Но как я справлюсь одна? — страх в её голосе почти осязаем.
Я улыбнулась, чувствуя новую силу, которой раньше никогда не ощущала:
— Не одна. У тебя есть я. Мы же теперь в одной лодке, не так ли?
— Клуб брошенных невест Вадима Сергеева? — она рассмеялась сквозь слёзы.
— Нет, — я покачала головой. — Клуб свободных женщин, которым хватило мудрости вовремя уйти.
Я смотрела на эту девушку, которая могла бы быть мной три месяца назад, и чувствовала странное спокойствие. Мы выберемся. Мы справимся. В конце концов, чтобы создать семью, не нужен человек, для которого ты всегда будешь лишь временной матерью — то ли его ребёнка, то ли его самого.