никитаАнна постучала костяшками пальцев по столу — неровный ритм, раздражающий и нервный. За окном моросил мелкий октябрьский дождь, превращая московские улицы в мутное зеркало, отражающее огни фонарей и автомобильные фары. Она уже пятнадцать минут сидела на кухне родительской квартиры — обычной трёшки в спальном районе, со старой мебелью, знакомой до последней царапины, с выцветшими шторами в мелкий цветочек. Отец ковырялся в розетке — старенький торшер в гостиной опять барахлил, а вызывать электрика было дорого. Мама суетилась у плиты, периодически взглядывая на дочь с плохо скрываемым волнением.
— И что вы на это скажете? — Анна пристально смотрела на родителей, пока те делали вид, что не понимают, о чём речь.
Елена Сергеевна со вздохом поставила перед дочерью чашку с чаем. Простую белую чашку с едва заметной трещинкой на ручке. Анна помнила её с детства — кажется, из неё пил чай ещё дедушка.
— Доченька, ну что ты опять начинаешь… — Елена Сергеевна присела напротив, машинально поправляя седеющую прядь, выбившуюся из небрежного пучка.
— Я ничего не начинаю, мам, — Анна упрямо поджала губы. — Я просто хочу понять, почему вы с папой помогли Мишке с квартирой, а мне говорите, что денег нет и надо всего добиваться самой. Это что, какой-то двойной стандарт? Или меня просто меньше любите?
Виктор Андреевич тяжело вздохнул, оставив в покое несчастную розетку. Он посмотрел на дочь поверх очков — привычка, оставшаяся со времён его преподавательской карьеры, — и медленно опустился на табурет у стены. Краем глаза Анна заметила, как он незаметно потёр левую руку — этот жест она видела всё чаще в последнее время, но никогда не придавала ему значения.
— Аня, — голос отца звучал устало, с ноткой раздражения, которую он пытался скрыть, — мы уже сто раз обсуждали это. Ситуации совершенно разные. У Михаила были проблемы со здоровьем, он не мог работать физически. Ему нужно было начать жизнь заново.
— А мне, значит, не нужно? — Анна почувствовала, как к горлу подступает комок. — Я третий год снимаю квартиру с подругой, плачу бешеные деньги, которые улетают в никуда! У меня есть все шансы получить ипотеку, но не хватает на первоначальный взнос. Шестьсот тысяч, пап! Шестьсот! Это не миллионы!
— У нас нет таких денег, — Виктор Андреевич потёр переносицу, оставив на ней красную полоску от очков. — Сейчас нет.
— А три года назад были? Когда Мишке помогали?
Елена Сергеевна кинула быстрый взгляд на мужа, потом на дочь:
— Анечка, тогда ситуация была другая…
— Да какая другая, мама?! — Анна резко встала, чуть не опрокинув чашку с чаем. — Тогда вы могли найти восемьсот тысяч на его первый взнос, а сейчас не можете найти шестьсот для меня? Объясните мне эту магию!
В кухне повисла тяжёлая пауза. За окном проехал грузовик, на мгновение осветив комнату фарами. Анна стояла, опершись ладонями о столешницу, и смотрела на родителей — таких знакомых и вдруг таких чужих.
— Дочка, — Виктор Андреевич выпрямился, и его голос стал жёстче, — я могу объяснить, но ты вряд ли захочешь слушать. Ты у нас всегда была самостоятельной, с характером. Училась на отлично, поступила на бюджет, нашла хорошую работу… Мы гордились тобой, гордимся до сих пор.
— И что, теперь я должна за это расплачиваться? — Анна почувствовала, как защипало в глазах. — Я делала всё правильно — и теперь наказана? А Мишка учился на тройки, работал на заводе за копейки, а потом заболел — и его награждают? Это ваша родительская логика?
Елена Сергеевна побледнела и крепче сжала руки в замок.
— Анюта, как ты можешь… Мы никогда не делили вас. Никогда! — в её голосе зазвенели слёзы. — Михаил просто оказался в сложной ситуации, ему нужна была наша помощь…
— А мне она, значит, не нужна? — Анна устало провела рукой по лицу, размазывая злые слёзы. — Понятно. Вы всегда считали, что Миша слабый, а я сильная. Он нуждается в поддержке, а я сама справлюсь. И вот, пожалуйста — в тридцать три года братец живёт в своей квартире, а я в двадцать восемь всё ещё скитаюсь по съёмным углам.
— Ты не понимаешь, — тихо произнёс отец, и в этой тихости было что-то такое, что заставило Анну замолчать. — Не понимаешь, чего нам стоила эта помощь Мише.
— Витя, — предостерегающе сказала Елена Сергеевна, но он только отмахнулся:
— Хватит, Лена. Она уже взрослая. Пора узнать правду.
Виктор Андреевич снял очки и устало потёр глаза:
— Дача, Аня. Помнишь нашу дачу? Где ты с детства каждое лето проводила?
Анна нахмурилась. Конечно, она помнила дачу — маленький деревянный домик на шести сотках в садовом товариществе под Звенигородом. Яблоневый сад, который они с отцом сажали, когда ей было лет десять. Старенькая беседка, увитая диким виноградом. Вечера с настольными играми, когда шёл дождь. Шашлыки по выходным.
— Помню, — она непонимающе смотрела на отца. — А при чём тут дача?
— При том, что мы её продали три года назад, — Виктор Андреевич выпрямился. — Продали, чтобы помочь Мише с первым взносом. И ещё кредит взяли, который до сих пор гасим.
Анна почувствовала, как комната слегка покачнулась. Она медленно опустилась на стул.
— Продали? Но вы говорили, что сдали её каким-то знакомым на долгий срок…
— Мы не хотели тебя расстраивать, — Елена Сергеевна смотрела в стол. — Ты так любила эту дачу. И потом, у тебя был сложный период на работе, ты только начинала карьеру…
— Вы продали дачу, — Анна повторила это медленно, словно пробуя горькие слова на вкус, — и не сказали мне. Почему?
— Потому что это было наше решение, — твёрдо сказал отец. — Наша дача, наши деньги. Мы не обязаны были отчитываться перед детьми.
— Но перед Мишей вы отчитались, — Анна подняла взгляд. — Он знал?
Родители промолчали, и это молчание было красноречивее любых слов.
— Знал, — кивнула Анна. — Конечно, знал. А я, значит, недостойна была знать правду?
— Миша узнал случайно, — тихо сказала мать. — Он был против, говорил, что справится сам. Но мы настояли. После его болезни… мы просто не могли иначе.
Анна резко встала, схватила сумку:
— Знаете что? Забудьте. Забудьте, что я вообще просила. Я справлюсь сама. Всегда справлялась — и сейчас справлюсь.
— Анечка, — Елена Сергеевна встала, протягивая руку, но дочь уже шла к выходу.
— Пока, — бросила она через плечо. — Созвонимся.
Уже в дверях Анна услышала, как отец сказал матери:
— Пусть идёт. Остынет и поймёт.
И эти слова почему-то задели её сильнее всего остального.
За окном такси ночная Москва проплывала расплывчатым пятном огней. Анна сидела, уткнувшись лбом в холодное стекло, и пыталась понять, почему ей так больно. Обида, злость, разочарование — всё смешалось в один тугой комок, застрявший где-то в груди.
Телефон завибрировал — звонила мама. Анна сбросила вызов. Через минуту пришло сообщение: «Доченька, давай поговорим. Мы тебя очень любим».
— Приехали, — таксист обернулся. — С вас 450 рублей.
Анна расплатилась и вышла из машины. Пятиэтажка в спальном районе встретила её тусклым светом подъезда и запахом подгоревшего ужина из квартиры на первом этаже.
Дома Анна первым делом набрала номер Михаила. Брат ответил почти сразу, словно ждал звонка:
— Аня? Что-то случилось?
— Да, — она старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал. — Случилось то, что я только что узнала про дачу. Почему ты мне не сказал?
На том конце линии повисла тяжёлая пауза.
— Аня, — наконец произнёс Михаил, — родители просили меня не говорить. Они не хотели, чтобы ты знала.
— Но почему, чёрт возьми?! — Анна почувствовала, как злость снова поднимается внутри горячей волной. — Почему все вокруг считают, что могут решать, что мне знать, а что нет? Я что, недееспособная?
— Нет, конечно, — в голосе брата звучала неловкость. — Просто они… они хотели тебя оберегать. Всегда хотели.
— Оберегать? От чего? От правды о нашей семье?
Михаил вздохнул:
— Может, заедешь ко мне? Поговорим нормально, без телефона. Катя пирог испекла.
Анна хотела отказаться, но вдруг поняла, что разговор по телефону ничего не решит. Нужно посмотреть брату в глаза.
— Хорошо, — сказала она. — Буду через час.
Михаил жил в однокомнатной квартире в старом районе. Пятиэтажка постройки прошлого века, обшарпанный подъезд, вечно ломающийся лифт. Та самая квартира, на первый взнос которой родители продали любимую дачу.
Дверь открыл сам Михаил — высокий, худощавый, с ранней сединой на висках и усталыми глазами.
— Привет, — он неловко обнял сестру. — Проходи. Кати нет, она у мамы в Твери на неделе.
Анна кивнула и прошла в квартиру. Небольшая прихожая, маленькая кухня, комната с диваном, шкафом и телевизором. Чисто, аккуратно, но скромно. Ничего лишнего, ничего дорогого.
— Чай будешь? — спросил Михаил, пропуская сестру в комнату.
— Буду, — Анна села на диван. — И давай сразу к делу. Почему ты не сказал мне про дачу?
Михаил помедлил, потом сел напротив в старое кресло, которое Анна узнала — оно раньше стояло в их родительской квартире, в отцовском кабинете.
— Я хотел сказать, — он смотрел куда-то мимо сестры. — Когда узнал, что они продают дачу ради меня, я чуть с ума не сошёл. Предлагал отказаться, найти другой вариант. Но они настояли. А потом просили не говорить тебе. «Зачем расстраивать Аню, у неё и так забот полно».
— И ты согласился, — это был не вопрос, а утверждение.
— Да, — Михаил пожал плечами. — В конце концов, это было их решение. Их дача, их деньги.
— Их дача? — Анна почувствовала, как внутри снова закипает обида. — Миша, это была наша семейная дача! Я там каждое лето проводила с трёх лет! Мы с папой яблони сажали, помнишь? Шесть штук. И они уже начали плодоносить, когда…
Она осеклась, вдруг представив, как чужие люди собирают яблоки с деревьев, которые она сажала своими руками.
— Помню, — тихо сказал Михаил. — Я тоже любил эту дачу, Ань. И мне тоже больно, что её пришлось продать.
— Тогда почему ты позволил это сделать? — Анна подалась вперёд. — Почему не отказался от их помощи?
Михаил долго молчал, потом вздохнул:
— Потому что я был в отчаянии. После болезни я не мог вернуться на завод — спина не позволяла работать физически. Пришлось переучиваться, менять профессию. Платили копейки, на съёмное жильё уходила почти вся зарплата. А потом мы с Катей решили пожениться, и встал вопрос, где жить. Снимать однушку было дорого, а уж о покупке я даже мечтать не мог.
Он потёр лицо ладонями — жест, который Анна помнила с детства. Когда Мишка не мог решить задачу по математике, он точно так же тёр лицо, словно пытаясь стереть с него растерянность.
— Родители сами предложили помощь. Сказали, что продадут дачу и добавят денег на первый взнос. Я отказывался, правда. Но они… они просто поставили меня перед фактом. Дача уже была продана, деньги лежали на счёте. «Либо бери и начинай новую жизнь, либо мы просто потратим их на что-то другое», — сказал отец.
Анна слушала, и горький ком в груди постепенно таял, сменяясь чем-то похожим на понимание.
— А ты знаешь, что они ещё и кредит брали? — спросила она.
— Знаю, — Михаил кивнул. — И я его выплачиваю. Каждый месяц перевожу им деньги. Они делают вид, что это просто помощь от сына, но я знаю, что эти деньги идут на погашение кредита.
— Подожди, — Анна нахмурилась, — то есть ты возвращаешь им деньги за квартиру?
— Конечно, — Михаил посмотрел на неё с удивлением. — А ты думала, я просто взял и забыл? Это же огромные деньги, Ань. Я не мог их просто так принять.
Анна откинулась на спинку дивана, пытаясь осмыслить услышанное. Всё выглядело совсем не так, как ей представлялось.
— Знаешь, — вдруг сказал Михаил, глядя в окно, — я всегда завидовал тебе.
— Мне? — Анна удивлённо подняла брови. — Это ещё почему?
— Потому что ты всегда была умнее, сильнее, успешнее, — он грустно улыбнулся. — В школе ты была отличницей, я — троечником. Ты выигрывала олимпиады, а я еле сдавал экзамены. Ты поступила на юридический без репетиторов, а за меня родители платили, чтобы я в технический попал. Ты нашла престижную работу, а я пошёл на завод, потому что больше никуда не взяли.
Он помолчал, потом добавил:
— А теперь ты — успешный юрист с перспективами, а я — мелкий клерк, еле сводящий концы с концами. Со своей квартирой, да — но купленной на родительские деньги, которые я буду возвращать ещё лет десять.
Анна смотрела на брата, не веря своим ушам. Никогда — ни разу в жизни — она не думала, что Михаил может ей завидовать. Ей всегда казалось, что это она всегда оставалась в тени старшего брата.
— Это какой-то бред, Миша, — она покачала головой. — Тебя всегда любили больше, тебе всегда разрешали больше. Ты был старшим, любимым сыном…
— Нет, Аня, — он грустно усмехнулся. — Меня любили не больше. Мне просто… помогали больше. Потому что я сам не справлялся. А ты справлялась всегда. Родители гордились тобой — своей умной, самостоятельной дочерью, которая всего добивается сама. И до сих пор гордятся.
Он встал, прошёлся по комнате:
— Знаешь, что отец сказал мне, когда я пытался отказаться от их помощи? «Миша, не все дети одинаковые. Кому-то помощь нужна больше, кому-то меньше. Это не значит, что кого-то любишь больше или меньше».
Анна вспомнила, как в детстве отец всегда говорил ей: «Ты у нас самая умная. Далеко пойдёшь. Сама всего добьёшься». Никогда эти слова не казались ей обидными или несправедливыми. Наоборот — она гордилась доверием отца, его верой в неё.
Михаил прошёл на кухню, вернулся с двумя чашками чая и тарелкой с пирогом.
— Держи, — он протянул сестре чашку. — Катин фирменный. С яблоками.
Анна взяла чашку, отпила глоток. Чай был крепкий, сладкий — такой, как она любила.
— Миш, — она подняла глаза на брата, — а родители… они в порядке? Я имею в виду, не только финансово… они здоровы?
Михаил отвёл взгляд, и сердце Анны сжалось от внезапного страха.
— У отца проблемы с сердцем, — наконец сказал он. — Ничего криминального, но нужно обследование. И, возможно, операция.
— Что? — Анна чуть не расплескала чай. — Почему я об этом ничего не знаю?
— По той же причине, почему ты не знала про дачу, — Михаил пожал плечами. — Они не хотели тебя беспокоить. «У Анечки своя жизнь, свои заботы…»
В этот момент Анна поняла, как много она упустила за эти годы. Погружённая в карьеру, в собственные планы и амбиции, она почти не интересовалась, как живут родители, как справляется брат. Принимала их заботу как должное, не задумываясь, чего она им стоит.
— Мне нужно поговорить с ними, — она решительно поставила чашку. — Сейчас.
— Сейчас почти одиннадцать вечера, — заметил Михаил. — Может, отложишь до завтра?
— Нет, — Анна покачала головой. — Я и так слишком много откладывала.
Дверь родительской квартиры открылась не сразу. Когда Анна уже собиралась позвонить в третий раз, в прихожей зажёгся свет, и она услышала шаркающие шаги отца.
— Кто там? — спросил он настороженно.
— Это я, пап. Открывай.
Щёлкнул замок, дверь отворилась. Виктор Андреевич стоял в старом клетчатом халате, с растрёпанными волосами и удивлением на лице.
— Анюта? Что-то случилось?
— Нет, — она шагнула в квартиру. — То есть да. Нам нужно поговорить.
В прихожей появилась встревоженная Елена Сергеевна, кутаясь в шерстяной платок:
— Доченька! Всё хорошо?
— Нет, мам, не хорошо, — Анна прошла на кухню, не разуваясь. — Нам надо серьёзно поговорить. Прямо сейчас.
Родители переглянулись и молча последовали за дочерью.
На кухне Анна включила свет, села за стол и решительно посмотрела на родителей:
— Пап, у тебя проблемы с сердцем?
Виктор Андреевич вздрогнул, бросил встревоженный взгляд на жену:
— Мишка проболтался?
— Это не важно, — Анна стукнула ладонью по столу. — Важно то, что ты скрывал это от меня. Что вы оба скрывали. Как и то, что вы продали дачу, чтобы помочь Мише.
Елена Сергеевна тихо охнула.
— Мы не хотели тебя расстраивать, — сказала она, присаживаясь напротив дочери. — У тебя своя жизнь, карьера…
— Я ваша дочь! — воскликнула Анна. — Не клиент, не сотрудник, не сосед по площадке. Дочь! Разве вы не понимаете, как мне больно оттого, что вы не доверяете мне самое важное? Что оберегаете меня, как будто мне всё ещё пять лет?
Она перевела дыхание, пытаясь справиться с волнением:
— Всю жизнь вы внушали мне, что я должна быть сильной, самостоятельной, что я всего добьюсь сама. И я старалась оправдать ваши ожидания — хорошо училась, много работала, строила карьеру. А теперь выясняется, что за этой самостоятельностью стоит ваше желание оградить меня от семейных проблем. Как будто я чужая!
Виктор Андреевич тяжело опустился на стул:
— Ты не чужая, Аня. Просто… — он замялся, подбирая слова. — Просто ты всегда была нашей гордостью. Той, о ком мы не беспокоились. Той, кто справится с любыми трудностями.
— А Миша, значит, был вашим беспокойством? — горько усмехнулась Анна. — Тем, кто не справится без вашей помощи?
Елена Сергеевна кинула быстрый взгляд на мужа, потом на дочь:
— Дети разные, Анечка. Кому-то помощь нужна больше, кому-то меньше. Это не значит, что кого-то любишь больше или меньше.
Анна замерла, услышав те же слова, что недавно повторил ей брат.
— Вы продали дачу, — она посмотрела на отца. — Нашу дачу, которую я обожала. Где мы столько лет проводили каждое лето. Где мы с тобой, пап, яблони сажали. И не сказали мне.
— Мы не хотели, чтобы ты переживала, — тихо сказал отец. — Ты так любила эту дачу.
— Но я имела право знать! — Анна повысила голос. — Это была наша семейная дача, а не только ваша! Я имела право знать, что вы собираетесь её продать!
— А ты бы что сделала? — вдруг резко спросил отец. — Отговаривала бы? Или предложила другой вариант?
Анна открыла рот, чтобы ответить, и вдруг поняла, что сказать ей нечего. Что бы она сделала? Она была на втором курсе института, без денег, без возможности помочь. Могла только переживать и чувствовать себя виноватой.
— Вот именно, — словно прочитав её мысли, кивнул отец. — Ты ничего не могла сделать, а переживать бы стала. А у тебя была сессия, подработка репетитором. Зачем тебе ещё и наши проблемы?
— Потому что это НАШИ проблемы! — воскликнула Анна. — Семейные! Я не хочу быть отрезанным ломтем, который отдельно и сам по себе. Я хочу быть частью семьи — со всеми радостями и горестями.
В кухне повисла тишина. Елена Сергеевна беззвучно плакала, прижав ладонь ко рту. Виктор Андреевич смотрел в стол, машинально поглаживая левую руку.
— Пап, — Анна понизила голос, — насколько серьёзно с сердцем?
Он пожал плечами, всё ещё не поднимая глаз:
— Стенокардия. Врач говорит, нужно полное обследование. И, возможно, стентирование. Ничего страшного.
— Ничего страшного? — Анна недоверчиво покачала головой. — И когда ты собирался мне сказать?
— Когда потребуется, — он наконец посмотрел на неё. — Когда будет точный диагноз и план лечения.
— А если бы с тобой что-то случилось до этого? — Анна сжала кулаки. — Мне бы просто позвонили и сказали: «Приезжай, с отцом плохо»?
— Ну что ты драматизируешь, — Виктор Андреевич попытался улыбнуться. — Со мной всё в порядке. Немного давит иногда, только и всего.
— Он отказывается идти в больницу, — вдруг сказала Елена Сергеевна, вытирая слёзы. — Говорит, сначала надо деньги найти на обследование. Страховка не всё покрывает.
— Лена! — предостерегающе сказал отец, но было поздно.
— Деньги? — Анна поражённо смотрела на родителей. — Вы не идёте к врачу из-за денег?
— Не только, — смутился отец. — Просто сейчас не самое удачное время. Надо кредит погасить сначала…
— Кредит за Мишину квартиру? — Анна почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — Тот самый кредит, который вы скрывали от меня?
Родители молчали, и это молчание было красноречивее любых слов.
— Так, — Анна решительно встала. — Слушайте меня внимательно. Завтра же я записываю тебя, пап, на обследование. В нормальную клинику. И не спорь, — она подняла руку, предупреждая возражения. — Это не обсуждается.
Она обвела родителей твёрдым взглядом:
— И ещё. С этого момента — никаких секретов. Никаких недомолвок. Я хочу знать всё — о вашем здоровье, о финансах, о проблемах. Я давно не ребёнок. Мне двадцать восемь лет, у меня хорошая работа и стабильный доход. Я могу и хочу помогать своей семье.
Виктор Андреевич хотел что-то сказать, но только кивнул, глядя на дочь с каким-то новым выражением — смесью удивления и гордости.
— Я останусь сегодня у вас, — продолжила Анна. — А завтра мы все вместе поедем к врачу. И ещё, — она помедлила, — я хочу увидеть документы по кредиту. Посмотреть, что можно сделать, чтобы закрыть его быстрее.
Елена Сергеевна всхлипнула и вдруг обняла дочь:
— Доченька, ты не представляешь, как я скучала… по настоящей тебе.
— По настоящей? — удивилась Анна.
— По той девочке, которая всегда боролась за справедливость. Которая никогда не сдавалась, — мать гладила её по волосам, как в детстве. — В последние годы ты стала такой… отдельной. Всё работа, карьера, свои дела. Мы с отцом боялись тебя беспокоить, думали, что станем обузой.
— Вы никогда не будете обузой, — твёрдо сказала Анна. — Никогда.
В ту ночь она спала в своей старой комнате, которая давно превратилась в кабинет отца. Лежала на узкой кушетке, глядя в потолок, и думала о том, как странно всё получилось. Всю жизнь она считала, что родители помогают Мишке, потому что любят его больше. А оказалось — просто потому, что он нуждался в помощи больше.
И ещё она думала о том, что едва не совершила ту же ошибку, что и родители, — не доверила им свои проблемы, решив, что сама справится с покупкой квартиры, без их помощи. Гордость, упрямство, желание доказать свою самостоятельность — всё это чуть не разрушило то, что сейчас казалось самым важным: связь с семьёй, доверие, возможность делить радости и горести.
Прошло два с половиной года. За окном падал мягкий февральский снег, превращая московские улицы в сказочное белое царство. Анна стояла посреди гостиной своей новой квартиры — просторной двушки в хорошем районе, недалеко от работы. Солнечный зимний свет заливал комнату через большие окна. Кругом стояли коробки с вещами — переезд только начался.
В дверь позвонили. Анна открыла — на пороге стояли родители и Михаил с женой.
— Ну, показывай свои хоромы! — улыбнулся отец, обнимая дочь.
После операции на сердце, которую сделали больше года назад, Виктор Андреевич заметно окреп. Цвет лица улучшился, исчезла одышка. Он даже начал ходить в бассейн — по настоянию кардиолога и под строгим контролем жены.
— Проходите, — Анна посторонилась, пропуская гостей. — Только не обращайте внимания на бардак — я только вчера ключи получила.
— Какая просторная! — восхитилась Елена Сергеевна, оглядывая квартиру. — И светлая.
— Хороший район, — одобрительно кивнул Михаил. — И от метро близко.
Катя, его жена, держала в руках большой пакет:
— Мы тут поесть принесли. Не будешь же ты на голом полу бутерброды жевать.
Анна улыбнулась:
— Спасибо. Я как раз думала заказать что-нибудь.
Они расположились на кухне — единственном месте, где уже была расставлена мебель. Раскладной стол, четыре стула, микроволновка и чайник — минимальный набор для жизни.
— За новоселье! — отец поднял чашку с чаем. — Чтобы в этих стенах всегда было тепло и уютно.
Все поддержали тост, и Анна вдруг почувствовала, как к горлу подступает комок. Два с половиной года назад она и представить не могла эту картину — вся семья собралась за её столом, в её собственной квартире.
Тогда, после разговора с родителями, она действительно записала отца к врачу. И не зря — диагноз оказался серьёзнее, чем они думали. Потребовалась не только диагностика, но и операция. Анна взяла кредит, чтобы оплатить всё лечение, и ни разу не пожалела об этом.
А потом она узнала о программе господдержки для молодых специалистов. Собрала документы, подала заявку, прошла все комиссии — и получила субсидию на первоначальный взнос. Добавила свои накопления, взяла ипотеку на пятнадцать лет и купила эту квартиру — не роскошную, но свою.
— За что пьём? — Михаил подмигнул сестре. — За твою новую должность?
— Ты уже рассказала? — Анна укоризненно посмотрела на мать.
— Не удержалась, — та развела руками. — Такая новость!
Неделю назад Анне предложили должность партнёра в юридической фирме, где она работала. В тридцать один год такое повышение было редкостью, но за последние годы она многого добилась.
— За должность так за должность, — Анна подняла чашку. — И за семью. За то, что мы есть друг у друга.
Позже, когда все разошлись по квартире, помогая распаковывать вещи, Михаил задержал сестру на кухне:
— Я горжусь тобой, знаешь, — он улыбнулся. — Ты всё сделала сама, как и мечтала.
— Не совсем сама, — Анна покачала головой. — Без вас я бы не справилась.
— Без нас? — Михаил удивлённо приподнял брови. — Мы же ничем не помогли с квартирой.
— Помогли, — Анна серьёзно посмотрела на брата. — Своей поддержкой. Тем, что верили в меня. Тем, что заставили меня понять, что важно, а что нет.
Она помолчала, потом добавила:
— Знаешь, два с половиной года назад я задала родителям вопрос — почему они тебе квартиру купили, а я должна сама заработать? Я тогда не понимала… многого не понимала.
— А сейчас? — тихо спросил Михаил.
— А сейчас я знаю, что дело не в любви, не в предпочтениях. Дело в потребностях. Тебе нужна была их помощь тогда, мне — их вера в меня. И они дали нам то, что было нужно каждому.
Михаил кивнул:
— Как там говорится? Справедливость — это не когда всем поровну, а когда каждому по потребностям.
— Что-то вроде того, — Анна улыбнулась. — И знаешь, в чём ирония? Если бы они тогда помогли мне с первым взносом, я бы никогда не узнала про программу господдержки, не стала бы так упорно работать ради повышения и не научилась бы ценить то, что действительно важно.
За окном продолжал падать снег, укрывая город белым покрывалом. В соседней комнате отец о чём-то оживлённо спорил с Катей, мама раскладывала на полках кухонную утварь, напевая под нос старую песню. В новой квартире становилось всё уютнее, и Анна вдруг поняла, что сейчас, в эту самую минуту, она абсолютно счастлива. Потому что поняла самое главное — настоящая семья не та, где всем дают поровну, а та, где каждому дают то, что ему действительно нужно.