Марина стояла перед зеркалом в прихожей, поправляя прядь светлых волос, и чувствовала, как сердце колотится где-то в горле. Сегодня она впервые переступит порог дома, который теперь должен был стать её домом тоже. Дома Анны Петровны — женщины, которая родила и воспитала её мужа, и которая, судя по всему, была не слишком рада появлению невестки в своей жизни.
Сергей нервно перебирал ключи, стоя рядом с женой на лестничной площадке четвёртого этажа старого кирпичного дома на Садовой улице. В его глазах читалась та особая тревога, которая появляется у мужчин, когда им предстоит выступить посредником между двумя самыми важными женщинами в их жизни.
— Мама может показаться немного… резкой, — пробормотал он, поворачивая ключ в замке. — Но она добрая. Просто нужно время, чтобы она к тебе привыкла.
Марина кивнула, хотя внутри у неё всё сжалось от предчувствия. Она помнила их единственную встречу полгода назад, когда Сергей впервые привёз её знакомиться с матерью. Тогда Анна Петровна окинула её таким взглядом, словно оценивала товар на рынке и осталась крайне недовольна качеством.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая седовласая женщина в безупречно выглаженном платье. Анна Петровна была одной из тех людей, которые умеют создавать вокруг себя атмосферу строгого порядка одним только своим присутствием. Даже домашняя одежда на ней выглядела так, словно она готовилась к строевому смотру.
— Наконец-то, — произнесла она, целуя сына в щёку и лишь коротко кивнув Марине. — Заходите, я уже стол накрыла.
Квартира встретила их запахом щей и едва уловимым ароматом нафталина — того особенного аромата, который преследует старые вещи, хранящие в себе десятилетия чужих жизней. Комнаты были идеально прибраны, каждая вещь лежала на своём месте с почти музейной точностью. На стенах висели фотографии разных лет: маленький Сергей с букетом цветов на первое сентября, подростком на выпускном, студентом в аудитории…
— Твоя комната в конце коридора, — обратилась Анна Петровна к Марине, подчёркивая слово «твоя» с такой интонацией, словно речь шла о временном пристанище. — Постельное бельё в шкафу. Сергей покажет.
За ужином воцарилась напряжённая атмосфера вежливого молчания, изредка нарушаемого материнскими расспросами о работе сына или её замечаниями о том, что щи получились не такими наваристыми, как обычно, потому что она специально сделала их менее жирными, «учитывая вкусы молодёжи». Марина понимала, что каждое слово свекрови нужно расшифровывать, как код: за показной заботой скрывалось нечто совсем иное.
— Сергей всегда любил мои щи, — продолжала Анна Петровна, внимательно наблюдая за реакцией невестки. — Правда, сынок? Помнишь, как в детстве ты говорил, что женишься только на той, которая научится готовить, как мама?
Сергей неловко рассмеялся и попытался перевести разговор на другую тему, но Марина уже поняла: это была первая стрела, выпущенная в её сторону. И таких стрел будет ещё много.
Первые недели жизни в доме на Садовой улице стали для Марины настоящим испытанием на прочность. Анна Петровна обладала удивительным талантом превращать любое действие невестки в повод для скрытой критики. Если Марина вставала рано, то «шумела и мешала спать». Если поздно — то была «лентяйкой, которая не привыкла к порядку». Если предлагала помочь по хозяйству, то «лезла не в свои дела», если не предлагала — была «эгоисткой, думающей только о себе».
Особенно болезненными были замечания о её происхождении. Анна Петровна словно коллекционировала информацию о семье Марины, чтобы потом использовать её как оружие.
Марина чувствовала, как внутри неё всё закипает от такой несправедливости, но заставляла себя молчать. Она понимала, что любая её реакция будет истолкована не в её пользу. Слёзы — признак слабости. Возражения — признак дерзости. Молчание — признак скрытности.
— Сергей, я не могу больше так жить, — шептала она, прижимаясь к его плечу. — Твоя мама меня ненавидит. Она делает всё, чтобы я почувствовала себя лишней в этом доме.
Сергей обнимал жену и неловко пытался найти оправдания материнскому поведению. В глубине души он и сам видел, что мать часто бывает несправедливой к Марине, но признать это означало предать самого близкого человека — женщину, которая посвятила ему всю свою жизнь.
— Мама просто переживает, что теперь между нами появился кто-то третий, — объяснял он. — Мы с ней всегда были очень близки. Ей нужно время, чтобы принять тебя как часть семьи.
— А сколько времени ей нужно? — спрашивала Марина сквозь слёзы. — Месяц? Год? Десять лет?
На этот вопрос у Сергея не было ответа.
Переломный момент наступил после особенно унизительного инцидента. Марина готовила ужин, стараясь показать свои кулинарные способности, и случайно пересолила суп. Анна Петровна попробовала его при соседке тёте Вере и театрально поморщилась:
— Ох, Марина, милая, готовить, видимо, тебя мама не научила. Но ничего, я постараюсь исправить этот пробел в воспитании. Хотя переучивать взрослых людей довольно трудно.
Тётя Вера сочувственно покачала головой, а Марина почувствовала, как щёки пылают от стыда. В тот момент что-то внутри неё надломилось — но не сломалось окончательно, а словно перестроилось, приняло новую форму.
Той ночью Марина долго лежала без сна, анализируя своё положение. Она поняла, что слёзы и жалобы не изменят ситуацию. Анна Петровна не была злой старухой — она была матерью, которая боялась потерять единственного сына. И эту боязнь можно было использовать.
Первое, что сделала Марина, — перестала реагировать на провокации эмоционально. Вместо этого она начала внимательно наблюдать за свекровью, изучать её привычки, страхи, слабые места. И очень скоро обнаружила главное: Анна Петровна панически боялась старости, немощности, потери контроля над собственной жизнью.
Эта женщина всю жизнь была сильной. Она одна поднимала сына после того, как мужа не стало, работала на двух работах, чтобы дать ему образование, пожертвовала личным счастьем ради материнского долга. Мысль о том, что когда-нибудь она может стать обузой, приводила её в ужас.
И Марина решила сыграть именно на этом страхе.
Началось с мелочей. Марина стала замечать вслух «забывчивость» свекрови — даже там, где её не было.
— Твоя мама сегодня дважды спрашивала меня, стирала ли я уже постельное бельё, — рассказывала она мужу, укладываясь спать. — А потом долго искала очки, которые висели у неё на шее. Может, ей стоит больше отдыхать?
Сергей поначалу не придавал этому значения, но семена сомнений были посеяны. Марина продолжала свою игру. Она начала незаметно переставлять мелкие предметы в доме, а потом с показным беспокойством рассказывала мужу о «странностях» в поведении его матери.
— Представляешь, — говорила она однажды, — она обвинила меня в том, что я переложила её таблетки от давления. Клянётся, что всегда держала их в кухонном шкафу, а я якобы переставила в спальню. Но они же всегда лежали именно там, где лежат сейчас. Я помню точно.
Постепенно Анна Петровна начала сомневаться в собственной памяти. Привычный мир вокруг неё словно расшатывался, предметы словно жили своей жизнью, перемещаясь в пространстве независимо от её воли. Это вызывало у неё всё большую тревогу и, как следствие, ещё большую агрессию по отношению к невестке.
Но Марина была готова и к этому. Каждый материнский срыв она мастерски обращала в свою пользу. После очередной сцены, устроенной Анной Петровной из-за «пропавшего» кошелька (который Марина заранее переложила за диван), молодая женщина приходила к мужу не в слезах, как раньше, а с выражением глубокой озабоченности на лице.
— Сергей, мне страшно, — говорила она дрожащим голосом. — Твоя мама становится какой-то… неадекватной. Сегодня она полчаса кричала на меня, обвиняя в краже кошелька, который потом сама же нашла. А вчера она трижды рассказывала одну и ту же историю про соседку, словно говорила её впервые.
Марина была хорошей актрисой. В её голосе звучала искренняя тревога за психическое здоровье свекрови, и Сергей начал замечать то, на что раньше не обращал внимания. Мать действительно стала более рассеянной, подозрительной, склонной к повторам в разговоре.
— Может, ей действительно нужна помощь? — размышлял он вслух. — Возраст даёт о себе знать.
— Я читала, что такие изменения в поведении могут быть признаком серьёзных неврологических проблем, — осторожно подсказывала Марина. — Чем раньше начать лечение, тем лучше прогноз.
Сергей всё больше убеждался в правоте жены. Он начал присматриваться к матери с новой точки зрения и действительно видел подтверждение её слов. Анна Петровна словно теряла былую четкость мышления, становилась импульсивной, неуравновешенной.
То, что происходило с его матерью, пугало Сергея. Он помнил её сильной, решительной, всегда знающей, что делать. А теперь перед ним была пожилая женщина, которая путается в мелочах и подозревает окружающих в каких-то заговорах против неё.
Марина тем временем продолжала свою психологическую операцию.
— Знаешь, тётя Люда из моего офиса рассказывала, как они с братом мучились с матерью, — говорила она мужу за ужином. — Старушка стала совсем неадекватной — то газ забудет выключить, то с незнакомыми людьми на улице о семейных делах разговаривает. В итоге они вынуждены были определить её в специализированное учреждение. Там и медицинский уход, и социализация с людьми своего возраста.
— Дом престарелых? — вздрогнул Сергей.
— Не дом престарелых, — мягко поправила Марина. — Современный центр социальной реабилитации. Там профессиональный медицинский уход, занятия с психологами, культурная программа. Люди там не доживают остаток дней, а живут полноценной жизнью в безопасной среде.
Семена были посеяны умело и терпеливо. Марина не торопилась — она знала, что такие решения нужно принимать медленно, чтобы человек сам пришёл к нужному выводу.
Анна Петровна между тем всё острее чувствовала, что теряет почву под ногами. Сын стал относиться к ней с какой-то осторожной жалостью — он разговаривал с ней так, словно она была тяжело больным ребёнком. Это ранило её больше всех прежних обид.
Она пыталась доказать, что с ней всё в порядке, но каждая попытка самооправдания только усиливала впечатление о её нестабильности. Когда она жаловалась на переставленные вещи, на неё смотрели с сочувствием. Когда пыталась объяснить, что невестка против неё интригует, получала в ответ снисходительные улыбки.
— Мама, Марина тебя любит и заботится о тебе, — говорил Сергей, когда мать в очередной раз пыталась открыть ему глаза на истинную природу его жены. — Она переживает за твоё здоровье. Мы все переживаем.
— Переживаете? — горько усмехалась Анна Петровна. — За что переживаете? За то, что я мешаю вам жить?
— Мама, не говори глупостей, — отмахивался сын. — Речь о твоём благополучии.
Но Анна Петровна чувствовала: речь шла о чём-то совсем другом. Её жизнь медленно, но верно перестраивалась по чужому сценарию, и она ничего не могла с этим поделать.
Решающий момент наступил после инцидента с плитой. Марина дождалась, когда Анна Петровна заснёт в кресле перед телевизором, тихонько включила конфорку на кухне и ушла в магазин. Вернувшись через полчаса, она подняла панику:
— Анна Петровна! Что случилось? Плита включена, а никого на кухне нет!
Анна Петровна проснулась от крика и в ужасе обнаружила, что действительно не помнит, включала ли плиту. Может быть, хотела поставить чайник и забыла? Или это была невестка? Но зачем Марине её подставлять?
— Я… я не помню, — растерянно пробормотала она.
Марина тут же вызвала Сергея с работы. Когда он примчался домой, она встретила его в прихожей с трясущимися руками:
— Слава богу, что я вовремя вернулась! Она могла сжечь весь дом! Анна Петровна включила газ и заснула в кресле. Если бы я задержалась в магазине ещё на полчаса…
Сергей побледнел. Пожар — это не шутки.
— Мама, как такое могло случиться? — спросил он, входя в гостиную.
Анна Петровна сидела в кресле и пыталась вспомнить последовательность событий. Она действительно не могла с уверенностью сказать, включала ли конфорку. Память словно подводила её в самый критический момент.
— Я не знаю, сынок, — призналась она. — Может быть, хотела чай поставить… Но не помню, чтобы включала…
В тот вечер Сергей долго разговаривал с женой о том, что делать дальше. Инцидент с плитой стал последней каплей. Оставлять мать одну в квартире было небезопасно, а постоянно контролировать каждый её шаг они не могли.
— Я не могу находиться дома все двадцать четыре часа в сутки, — говорила Марина. — У меня тоже есть работа, свои дела. А что, если в следующий раз она включит утюг и забудет его выключить? Или примет лишнюю таблетку, потому что забудет, что уже принимала?
Сергей понимал, что жена права. Мать нуждалась в постоянном наблюдении, которое они обеспечить не могли.
— Может быть, стоит рассмотреть вариант со специализированным учреждением? — осторожно предложила Марина. — Не навсегда, конечно. Просто пока её состояние не стабилизируется. Там с ней будут работать врачи, психологи…
Сергей мучительно размышлял несколько дней. Мысль о том, чтобы отдать мать в чужие руки, разрывала ему сердце. Но и подвергать риску её жизнь и жизни соседей он не мог.
Анна Петровна словно чувствовала, что вокруг неё сжимается кольцо. Сын смотрел на неё теперь как на потенциально опасного больного человека. Невестка изображала заботу, но в её глазах читалось что-то другое — что-то, от чего становилось холодно.
В один из таких дней отчаяния, когда Анна Петровна в очередной раз пыталась объяснить сыну, что его жена ведёт против неё какую-то игру, Марина решила поставить окончательную точку в своём спектакле.
Сергей вышел на балкон поговорить по телефону с врачом о возможных вариантах лечения матери. Анна Петровна сидела на кухне, безуспешно пытаясь вспомнить, принимала ли она сегодня утром таблетки от давления.
Марина подошла к ней сзади и наклонилась так, чтобы её лицо оказалось рядом с ухом свекрови.
— Анна Петровна, — произнесла она тихо, но отчётливо, — хватит притворяться. Мы обе знаем, что происходит.
Пожилая женщина вздрогнула и обернулась. В глазах невестки не было ни капли той показной заботы, которую она демонстрировала при сыне.
— Что ты имеешь в виду? — прошептала Анна Петровна.
Марина выпрямилась и посмотрела на свекровь сверху вниз. В её взгляде читалось холодное торжество человека, который уже выиграл партию.
— Я выживу тебя из квартиры! — произнесла она с ледяным спокойствием. — Ты можешь сопротивляться сколько угодно, искать улики, доказывать сыну, что я интригую против тебя. Но результат будет один и тот же. Через месяц, максимум два, Сергей сам отвезёт тебя в тот дом престарелых, где тебе будет «лучше». А твоя любимая квартира станет нашей. Пока ты учила меня жизни, я забрала твою квартиру
Анна Петровна побледнела до синевы. Она наконец увидела истинное лицо своей невестки — лицо хищника, терпеливо выслеживающего жертву.
— Ты… ты сволочь, — выдохнула она.
— Возможно, — равнодушно согласилась Марина. — Но я умная сволочь. А ты — просто помеха на пути к тому, что принадлежит мне по праву.
— Сергей не поверит тебе, если я ему всё расскажу.
— А кто тебе поверит? — усмехнулась Марина. — Старая женщина с провалами в памяти, которая включает газ и забывает его выключить? Которая постоянно теряет вещи и обвиняет в этом окружающих? Сергей уже видит в тебе больного человека. Если ты начнёшь рассказывать ему фантастические истории о моих кознях, это только ускорит твоё путешествие в дом престарелых.
Анна Петровна поняла, что попала в идеально выстроенную ловушку. Каждое её действие, каждое слово будут истолкованы как проявление старческого маразма.
— Зачем? — спросила она. — Ведь Сергей тебя любит. Разве недостаточно было просто жить здесь?
— Жить под твоим постоянным контролем? Выслушивать твои комментарии о том, что я недостойна твоего сына? — Марина покачала головой. — Нет, Анна Петровна. Мне нужна свобода. Мне нужно быть полноправной хозяйкой в собственном доме. А с тобой это невозможно.
То, что произошло дальше, Марина не предусмотрела в своих расчётах. Сергей, закончив телефонный разговор раньше обычного, вошёл как раз в тот момент, когда она произносила свою последнюю фразу.
Он услышал достаточно, чтобы понять всю чудовищность ситуации. Мужчина стоял в дверях кухни, не веря собственным ушам, и наблюдал, как рушится весь его мир.
Забывчивость матери, её странности, инцидент с плитой — всё это оказалось частью хитроумно спланированной игры, целью которой было выселить пожилую женщину из собственного дома.
— Марина, — произнёс он так тихо, что она не сразу его услышала.
Когда молодая женщина обернулась и увидела мужа в дверях, её лицо на мгновение исказилось от ужаса. Но она быстро взяла себя в руки и попыталась выйти из положения:
— Сергей! Как хорошо, что ты пришёл. Твоя мама опять… у неё случился какой-то приступ. Она говорит странные вещи, обвиняет меня в каких-то кознях…
— Я всё слышал, — остановил её муж.
В его голосе было что-то такое, от чего Марина поняла: игра окончена.
— Я слышал, как ты обещала выжить мою мать из её собственной квартиры. Слышал, как ты хвалилась своими планами.
Марина попыталась найти объяснение, но слова не шли. Перед ней стоял не тот мягкий, готовый к компромиссам мужчина, за которого она вышла замуж. Это был сын, защищающий мать от хищника.
— Серёжа, позволь мне объяснить…
— Объяснить что? — В его глазах горел холодный огонь. — Как ты систематически издевалась над пожилым человеком? Как заставляла её сомневаться в собственной адекватности? Как подвергала опасности жизни людей, включая газ в моё отсутствие?
Анна Петровна молча сидела за кухонным столом и плакала. Не от обиды или страха — от облегчения. Кошмар закончился. Сын наконец увидел правду.
— Убирайся из моего дома, — сказал Сергей жене. — Немедленно.
— Это и мой дом тоже! — попыталась возразить Марина. — Мы муж и жена!
— Больше нет, — отрезал он. — После того, что ты сделала с моей матерью, между нами всё кончено.
Через час Марина стояла на лестничной площадке с двумя чемоданами. Дверь за её спиной была заперта, а внутри мать и сын пытались восстановить разрушенное доверие и залечить нанесённые раны.
Анна Петровна больше никогда не сомневалась в собственной адекватности. Её память чудесным образом восстановилась, как только Марина навсегда исчезла из их жизни.
