Телефонный звонок разрезал утреннюю тишину кухни, как нож масло. Я как раз пыталась размешать сахар в остывающем чае, но рука дрогнула, и ложечка звякнула о фаянс. Сердце привычно екнуло – до девяти утра обычно звонили только они. Мама или Верочка. И почти всегда это означало одно: опять что-то нужно.
– Галочка, доченька, это мама, – заворковал в трубке голос Марии Петровны. Слишком ласковый, чтобы это было просто так. – Ты как, не занята?
«Еще бы я была занята в семь утра субботы, – подумала я, но вслух сказала совсем другое:
– Здравствуй, мамочка. Что-то случилось?»
Конечно, случилось. У них всегда что-то случалось.
– Да вот, Верочке нашей… Понимаешь, у нее же опять эти… трудности. Котел отопления в доме барахлит, а скоро холода. Мастер запросил… ну, ты же знаешь, какие сейчас цены! А у нее каждая копейка на счету, детки же, сама понимаешь.
Я молча смотрела на свой недопитый чай. Детям Веры было уже шестнадцать и девятнадцать. Младший еще школьник, да, но старший вполне мог бы и подработать. Да и сама Вера, моя младшая сестренка, сорока семи лет от роду, кажется, так и не научилась рассчитывать бюджет. Или не хотела учиться. Зачем, если есть старшая сестра Галя, которая всегда «поймет и поможет»?
– Галь, ты меня слышишь? – В голосе матери появились нетерпеливые нотки. – Ты же у нас… опора. Всегда была.
Вот оно. «Опора». «Ты же старшая». Эти слова преследовали меня всю жизнь, с тех самых пор, как в мои семь лет родилась Верочка. «Ты старшая, Галочка, уступи Верочке конфетку». «Ты старшая, присмотри за сестренкой, пока я в магазин». «Ты старшая, помоги ей с уроками, ты же умница».
И я уступала, присматривала, помогала. Сначала потому что маленькая была и верила, что так надо. Потом – по привычке. А потом… потом это стало моей неписаной обязанностью, моей пожизненной ролью в семейном спектакле. Мне пятьдесят семь, а я все еще «старшая», которая всем «должна». Должна быть сильной, ответственной, безотказной. И, конечно, платежеспособной.
– Мам, я посмотрю, что можно сделать, – устало выдохнула я, уже зная, чем это «посмотрю» закончится. Очередной дырой в моем и без того не слишком тугом кошельке.
Верочка же жила… как королева. Нет, не в замке, конечно, и не на балах блистала. Но она всегда умела устраиваться. Легко порхала по жизни, не особо утруждая себя заботами. Муж у нее был с золотыми руками, но без особых амбиций, зарабатывал средне, но Веру на руках носил. Дети росли сами по себе, обласканные, но не приученные к труду. Вера любила красивые вещи, поездки на море (пусть и недорогое, но обязательно ежегодное), посиделки с подружками. Деньги на это находились как-то сами собой. Точнее, не сами собой. Чаще всего – из моего кармана.
То ей на «срочное лечение зубов» (читай – на новые виниры, потому что «улыбка – это важно»). То на шубу, потому что «старая совсем из моды вышла, а я же женщина, Галочка!». То на репетиторов детям, хотя сама Вера ни дня в своей жизни не работала по специальности, полученной в институте, за который, кстати, тоже платила я.
Я работала на двух работах с молодости. Сначала чтобы помочь родителям, потом – чтобы поднять Веру, когда она студенткой была. А потом… так и втянулась. Своей семьи у меня не сложилось. Как-то не до того было. Всегда находились более важные дела – Верочкины дела. И мама всегда это подкрепляла: «Ну кто ей еще поможет, Галочка? Ты же старшая, ты умнее, сильнее. Мы на тебя всегда рассчитывали».
А я? На кого могла рассчитывать я? Этот вопрос я стала задавать себе все чаще в последние годы. Особенно когда здоровье начало пошаливать. Давление скакало, сердце нет-нет да и заныло бы так, что дышать трудно. Врач давно твердил: «Галина Андреевна, вам нужен отдых, покой. Меньше стрессов, больше положительных эмоций». Легко сказать…
После звонка матери я долго сидела на кухне. Чай давно остыл. В голове роились мысли, одна горше другой. Вспоминалось, как я отказала себе в поездке в санаторий – Верочке срочно понадобились деньги на «горящую путевку» в Турцию. Как штопала старое пальто, потому что все сбережения ушли на первый взнос по кредиту за Верочкину машину. Как встречала Новый год в одиночестве, потому что Вера с семьей уехала к друзьям на дачу, а маму забрала к себе «хоть на праздники отдохнуть от городской суеты». А обо мне, видимо, думали, что я не устаю. Или что моя усталость – это так, мелочи жизни.
Телефон пиликнул – сообщение от Веры. Короткое, деловое: «Галюнь, мама звонила? Там котел, да. Номер карты помнишь?» И смайлик с цветочком. Даже не «привет», не «как дела?». Просто констатация факта и ожидание перевода.
Что-то внутри меня дрогнуло. Не от обиды даже, а от какой-то холодной, звенящей пустоты. Сколько еще? Сколько еще я буду этой безотказной дойной коровой, этим «решателем проблем», этой «старшей сестрой», которой по статусу положено жертвовать собой?
Вечером мама позвонила снова. Голос уже не такой ласковый, с нотками упрека.
– Ну что, Галочка, ты решила вопрос с Верочкой? А то она волнуется, зима на носу.
– Мам, я… у меня сейчас тоже не все гладко с деньгами, – впервые за много лет я попыталась возразить, хотя голос предательски дрожал.
– Ой, ну что ты начинаешь, Галя! – тут же вспыхнула мама. – У тебя-то что может быть не гладко? Ты одна, ни детей, ни мужа. Всегда при деньгах была. А Вере тяжело, у нее семья! Ты же старшая, должна понимать! Неужели сестренке не поможешь? В последний разочек!
«Последний разочек»… Сколько их было, этих «последних разочков»? Сотни? Тысячи? Я чувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Не от маминых слов, а от собственного бессилия, от этой липкой паутины «долга», в которой я барахталась всю свою сознательную жизнь.
– Мама, я подумаю, – тихо сказала я и повесила трубку, не дожидаясь очередных увещеваний.
Ночью мне не спалось. Перед глазами проносились картинки: вот я, маленькая, отдаю Вере свою единственную куклу, потому что «она же младшенькая, ей нужнее». Вот я, студентка, подрабатываю по ночам, чтобы купить Вере модные джинсы. Вот я, уже взрослая женщина, отменяю свой отпуск, потому что у Веры «форс-мажор». И всегда, всегда за этим стояла мамина фраза: «Ты же старшая!»
А что, если… нет? Что, если я больше не хочу быть «старшей» в таком смысле? Если я хочу просто быть Галиной? Женщиной, у которой есть своя жизнь, свои желания, свои потребности. И свои деньги, черт возьми!
Эта мысль, поначалу робкая, как первый подснежник, стала расти, крепнуть, заполняя все мое существо. Страшно? Да, было страшно. Страшно представить реакцию мамы, Веры, всей нашей родни, которая привыкла видеть во мне безотказную палочку-выручалочку. Страшно остаться одной, осужденной, непонятой. Но еще страшнее было представить, что так будет продолжаться до конца моих дней. Что я так и умру, не пожив для себя ни одного дня, обслуживая чужие «хотелки» и «трудности».
Утром я проснулась с головной болью, но с какой-то новой, незнакомой решимостью. Посмотрела на себя в зеркало. Усталая женщина с потухшими глазами и морщинками у губ, которые уже давно не складывались в улыбку. Нет. Хватит.
Ближайшее воскресенье у мамы намечался традиционный семейный обед. Вера с семьей, тетя Люба, еще какие-то дальние родственники. Обычно на этих сборищах обсуждались последние новости и, конечно же, Верочкины проблемы, которые плавно перетекали в мои обязанности. Идеальное место для заявления.
Я приехала к маме немного раньше. Помогла накрыть на стол, хотя руки немного дрожали. Вера впорхнула последней, как всегда, яркая, надушенная, с ворохом новостей о своих «невероятных приключениях» на распродаже.
– …и представляете, урвала такие сапожки, всего за полцены! Правда, пришлось в кредит залезть немного, но это же такая удача! – щебетала она, раскладывая покупки на диване.
Мама смотрела на нее с умилением.
– Умница, дочка! Умеешь себя порадовать. Вот Гале бы у тебя поучиться, а то все в работе, как пчелка, а себя и не помнит.
Я усмехнулась про себя. Еще бы мне не быть пчелкой, когда надо обеспечивать мед для всего улья.
За столом, когда первая волна восторгов по поводу Верочкиных сапожек и маминого пирога схлынула, Мария Петровна кашлянула и посмотрела на меня с напускной строгостью.
– Галочка, ну так что там с котлом у Веры? Ты же обещала помочь. Зима, знаешь ли, не за горами.
Все взгляды устремились на меня. Вера смотрела с невинным ожиданием, тетя Люба – с любопытством, остальные – с тем самым выражением, которое я так хорошо знала: «Ну давай, Галя, решай, ты же у нас можешь».
Я глубоко вздохнула. Вот он, момент. Или сейчас, или никогда.
– Знаешь, мама, – я старалась говорить спокойно, хотя сердце колотилось, как сумасшедшее, – я не смогу помочь Вере с котлом.
Наступила тишина. Такая густая, что, казалось, ее можно резать ножом. Вера удивленно вскинула брови. Мама нахмурилась.
– То есть как… не сможешь? – переспросила она, не веря своим ушам. – У тебя что, денег нет? Ты же всегда…
– Деньги у меня есть, мама, – перебила я, впервые в жизни осмелившись перебить ее. – Но я решила, что потрачу их на себя.
Глаза Веры округлились.
– На себя? Галя, ты серьезно? А как же я? У меня же дети, дом! Котел!
– Вера, – я посмотрела прямо на сестру, – у тебя есть муж. У тебя есть взрослый сын, который мог бы найти подработку. Ты сама, в конце концов, могла бы пойти работать, а не только бегать по распродажам. Тебе сорок семь лет, Вера. Пора бы уже научиться самой решать свои проблемы.
Мой голос дрожал, но я продолжала:
– Я всю жизнь была для вас «старшей». Той, которая должна. Должна помогать, должна выручать, должна жертвовать своими интересами, своим временем, своими деньгами. А вы когда-нибудь задумывались, чего хочу я? О чем мечтаю? Я устала, понимаете? Я просто чертовски устала! Моя жизнь – это не бесконечный ресурс для латания ваших дыр!
Слезы катились по моим щекам, но это были не слезы слабости. Это были слезы обиды, вырвавшейся наружу после стольких лет молчания. И… слезы облегчения.
– Я больше никому ничего не должна! – почти выкрикнула я. – Кроме себя. Я хочу пожить для себя. Хочу поехать в тот санаторий, в который не поехала из-за твоей «горящей путевки», Вера. Хочу купить себе новое пальто, а не штопать старое. Хочу просто… отдохнуть. И имею на это полное право!
Мама ахнула и схватилась за сердце. Вера смотрела на меня так, будто я сошла с ума. Тетя Люба неодобрительно поджала губы.
– Галина, как ты можешь так с матерью, с сестрой! – запричитала она. – Это же семья!
– Семья – это когда друг другу помогают, тетя Люба, – ответила я, уже спокойнее. – А не когда один тянет всех на себе, пока остальные сидят у него на шее. Я всегда помогала. Добровольно. Но теперь я говорю «нет». Это мое решение.
Я встала из-за стола.
– Спасибо за обед, мама. Извините, если кого-то обидела. Но я сказала то, что должна была сказать уже очень давно.
И я ушла. Под осуждающие взгляды, под мамины всхлипы, под Верочкино ошеломленное молчание.
Первые дни были тяжелыми. Мама звонила, плакала, упрекала, давила на жалость. Вера присылала гневные сообщения, обвиняя меня во всех смертных грехах и эгоизме. Родственники перешептывались за моей спиной, осуждая «неблагодарную» Галину, которая «забыла о семье».
Но знаете что? С каждым днем мне становилось легче. Словно с плеч свалился огромный, неподъемный камень, который я тащила на себе десятилетиями. Да, было чувство вины, привычка к которому въелась в подкорку. Но его постепенно вытесняло другое чувство – чувство свободы.
Я действительно поехала в тот санаторий. Впервые за много лет я спала по восемь часов, гуляла по лесу, дышала свежим воздухом и ни о ком не беспокоилась. Я купила себе то самое новое пальто – ярко-красное, о котором всегда мечтала, но считала слишком «вызывающим» и «непрактичным». Я начала ходить на курсы акварельной живописи, о чем грезила еще в юности.
Деньги? Да, они стали уходить на меня. И, о чудо, их стало хватать! Потому что одно дело – постоянно латать бездонные финансовые пробоины сестры, и совсем другое – тратить на свои маленькие и большие радости.
Вера, конечно, обижалась. Долго. Кажется, она так и не поняла, что произошло. Для нее мой поступок остался проявлением черствости и эгоизма. Котел ей, кстати, починил муж, взяв подработку. И даже сын, говорят, устроился курьером. Оказывается, они могли, когда прижало.
Мама со временем немного оттаяла. Звонила реже, уже без прежних требований, но с ноткой затаенной обиды в голосе. Возможно, в глубине души она и понимала, что была неправа, но признать это в свои семьдесят семь было выше ее сил. Да я и не ждала.
Главное – изменилась я. Я научилась говорить «нет». Научилась ставить свои интересы на первое место, не испытывая при этом мучительного чувства вины. Я поняла, что быть «старшей» – это не значит быть вечной жертвой. Поддержка должна быть добровольной, идущей от сердца, а не вымученной из-под палки семейных стереотипов.
И знаете, моя жизнь впервые заиграла новыми красками. Я стала больше улыбаться. У меня появились новые знакомые. Я даже начала думать о том, чтобы съездить к морю – не в бюджетный пансионат, а в хороший отель, как всегда хотела Верочка. Только теперь – для себя.
Ведь я этого достойна. Каждая женщина этого достойна. И неважно, старшая ты сестра или младшая. Важно – быть собой и жить свою собственную, а не навязанную кем-то жизнь.
