– Дим, нам нужно развестись.
Яна произнесла это как-то буднично, помешивая ложечкой сахар в чашке с кофе. Утро только начиналось, солнце робко пробивалось сквозь занавески, и в воздухе еще витал сонный уют. Но уют этот вмиг испарился, словно утренний туман под напором горячего солнца. Дима замер с недоеденным бутербродом в руке, словно застывший кадр из старого фильма. Посмотрел на Яну – та, как всегда, безупречна: домашний шелковый халат, волосы аккуратно собраны в пучок, лицо без тени косметики, но свежее и гладкое. Ничего не предвещало грозы. Они так много лет начинали свои утра вместе, за этим самым кухонным столом, и вот теперь…
– Развестись? – переспросил он, словно не расслышал. Голос дрогнул, как плохо настроенное радио. – Это шутка?
Яна оторвалась от своего кофе, взглянула на него прямо, спокойно. В ее серых глазах плескалось что-то такое… отстраненное, словно она говорила о погоде, а не о разрушении их общей жизни.
– Нет, Дим, не шутка. Я все обдумала. Так будет лучше для нас обоих.
«Для нас обоих?» Дима невольно усмехнулся про себя. Вот уж точно, новость для него одного, никак не для «обоих». Он отложил бутерброд, почувствовал, как ком подкатывает к горлу.
– Лучше? – повторил он уже увереннее, хотя внутри все дрожало. – Лучше кому, Ян? Тебе? В чем лучше-то?
Она пожала плечами, этот жест, как всегда, элегантный и холодноватый. Яна вообще всегда была сдержанной в проявлениях чувств. Это раньше Диму привлекало – аристократизм какой-то, думал он. Сейчас же это казалось ледяной маской.
– Дим, ну не будем устраивать сцен. Все давно идет к этому. Мы разные. У нас разные цели в жизни.
– Цели? – не понял Дима. – Яна, какие цели? Мы двадцать лет прожили вместе! Дети выросли, внуки… У нас одна цель была – семья!
Яна вздохнула, словно он говорил какую-то глупость, не достойную ее внимания.
– Дим, ну давай будем реалистами. Дети выросли. Внуки… ну, это же не только ради них жить. Мы с тобой просто… исчерпали себя. Устали друг от друга.
«Исчерпали? Устали?» Эти слова звучали как сухой треск ломающейся ветки. Дима смотрел на Яну и не узнавал ее. Где та девушка, в которую он влюбился когда-то, робкая студентка с лучистыми глазами? Куда делись их общие мечты, смех, бессонные ночи, споры до хрипоты и сладкие примирения? Неужели все это было иллюзией, фантомом?
– Яна, послушай, может, что-то случилось? – Он попытался взять ее руку, но она одернула свою, словно он предлагал ей что-то непристойное. – Может, кризис какой-то, ну бывает же такое… Давай поговорим, пойдем к психологу, в отпуск съездим, что угодно… Только не развод!
Она качнула головой, опять этот жест отрицания, словно его слова – пустой звук.
– Дим, бесполезно. Я решила. Я хочу начать новую жизнь.
И тут, словно забыла о чем-то важном, Яна добавила, как само собой разумеющееся:
– А, да. Насчет квартиры. Квартира оформлена на маму. Ты же знаешь.
Дима моргнул. Квартира? Какая квартира? А, эта… Их квартира. Двухкомнатная, уютная, с балконом, выходящим во двор. Квартира, в которой родились их дети, в которой прошли двадцать лет их жизни. Квартира, в ремонт которой Дима вложил не только деньги, но и душу. Каждый гвоздик, каждая плиточка были выбраны с любовью, для себя, для семьи.
– Квартира на маму? – медленно переспросил он. – Ян, ты что говоришь? Мы же ее в браке покупали! Ипотека, все дела…
Яна спокойно допила кофе и поставила чашку на стол. Звякнуло так громко, словно треснуло что-то хрупкое.
– Дим, ну ты же помнишь. Когда мы покупали, мама помогла с первоначальным взносом. Она и оформила на себя, чтобы… как бы это сказать… подстраховаться. Всякое же бывает.
Дима смотрел на нее как на чужую. Как же так подстраховаться? От кого подстраховаться-то? От него? От мужа, с которым она делила и радости, и горести двадцать лет? Отца их детей, деда ее внуков?
– Яна, ты серьезно сейчас говоришь? – голос его стал резким. – Какая подстраховка, о чем ты? Я платил ипотеку все эти годы! Мы вместе ее обустраивали! Это наш дом!
Яна встала из-за стола, подошла к окнам, смотрела куда-то вдаль, на просыпающийся город. Спина прямая, плечи неподвижные, словно изваяние изо льда.
– Дим, ну не надо так нервничать. Юридически квартира не твоя. Это мамина собственность. Я думаю, мама не будет против, если ты поживешь здесь какое-то время, пока не найдешь себе что-то. Но потом тебе нужно будет съехать.
«Потом съехать…» Слова Яны врезались в мозг Димы, как нож. Съехать… из своего дома, из жизни, которую он строил двадцать лет? И все вот так просто, в одно утро, за чашкой кофе?
– Яна, ты что, выгоняешь меня на улицу? – с горечью спросил Дима. – После всего, что между нами было?
Она повернулась к нему, в глазах мелькнуло что-то вроде раздражения.
– Дим, не драматизируй. Никто тебя не выгоняет. Но квартира не твоя. Пойми это уже наконец. И вообще, давай не будем ссориться. Расстанемся цивилизованно.
«Цивилизованно…» Дима захохотал без радости, горько. Вот она, цивилизация по-семейному. Выкинуть человека из его же дома, как ненужную вещь, и назвать это цивилизованным расставанием.
Он встал из-за стола, отодвинул стул резко, с грохотом. Внутри клокотала злость, обида, непонимание. И где-то глубоко внутри – дикая, леденящая пустота.
– Знаешь что, Яна, – сказал он, стараясь сохранить спокойствие в голосе, хотя все внутри кипело. – Вот чего я не пойму… как ты могла? Как ты могла все эти годы молчать про квартиру? Как ты могла смотреть мне в глаза и врать, что мы вместе строим наш дом, нашу семью? Как ты могла принимать от меня деньги на ремонт, на мебель, зная, что все это не мое, а мамино?
Яна молчала, смотрела в пол. Губы поджала тонкой линией, как ниточка. Наконец, тихо произнесла:
– Я не думала, что так получится. Я надеялась… что мы будем вместе всегда.
«Надеялась… всегда…» Дима усмехнулся снова, уже злее. Какие наивные сказки. Взрослая женщина, а верит в сказки про «всегда». А может, и не верит. Просто говорит то, что удобно сказать в данный момент.
– А когда ты перестала надеяться, Яна? – спросил он прямо в глаза. – Когда ты решила, что пора «начинать новую жизнь» без меня? Когда ты вспомнила про маму и ее квартиру, как удобный способ выставить меня за дверь без лишних хлопот?
Яна молчала. Не отвечала, отводила взгляд. Это молчание было громче любых слов. Дима понял все. Не было никакого «кризиса», никакой «усталости». Было холодное, расчетливое решение избавиться от него и забрать себе все, что можно забрать. И квартира – лишь вершина этого ледяного айсберга предательства.
Он отошел от Яны, как от заразной. Посмотрел вокруг на кухню, такую привычную, родную. На занавески, которые они выбирали вместе, на цветы на подоконнике, которые Яна так любила. На все эти мелочи, которые составляли их общий дом, их общую жизнь. И понял, что все это – уже прошлое. Призрачное, ускользающее прошлое.
– Хорошо, – сказал Дима тихо, но твердо. – Раз ты решила, пусть будет так. Развод так развод. Квартира мамина, значит, мамина. Я не буду спорить. Не хочу ничего от тебя. Только одного прошу – не ври больше. Хватит лжи на сегодня.
Яна подняла глаза, в них блеснули слезы. Неужели совесть проснулась? Или просто игра продолжается, новая роль – жертвы обстоятельств?
– Дима, я… мне очень жаль, что так получилось. Правда.
– Жаль? – повторил он горько. – Яна, жаль – это когда чашку разбиваешь или цветок вянет. А это… это больше, чем жаль. Это – конец. Конец всему, что было между нами.
Он повернулся и вышел из кухни. Ушел в спальню, стал собирать вещи. Не много – самое необходимое. Одежду, документы, фотографии детей. Остальное – неважно. Остальное пусть остается Яне и ее маме. Пусть наслаждаются своей «цивилизованной» жизнью в «маминой» квартире.
Выходя из квартиры с небольшой сумкой в руке, Дима оглянулся. Последний раз взглянул на дверь своей теперь уже чужой квартиры. В груди ныло, словно вырвали кусок живого сердца. Но слез не было. Не осталось сил на слезы. Только пустота и горькое осознание того, что двадцать лет жизни оказались лишь иллюзией, карточным домиком, который рассыпался от легкого дуновения ветерка предательства.
Спускаясь по лестнице, Дима подумал о будущем. Что его ждет впереди? Съемная квартира, одиночество, новая жизнь с чистого листа в пятьдесят лет? Страшно было, очень страшно. Но вместе со страхом просыпалось и что-то еще. Непонятная пока сила, желание выжить, доказать себе и всем, что жизнь не закончена, что еще можно начать все заново, даже после такого удара.
Выйдя на улицу, Дима глубоко вдохнул свежий утренний воздух. Солнце уже ярко светило, птицы чирикали в ветвях деревьев, город жил своей обычной жизнью. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что. И ему нужно было продолжать жить. Да, будет трудно, очень трудно. Но он справится. Обязательно справится. Ради себя, ради детей, ради памяти о том хорошем, что когда-то было. А на ложь и предательство Яны он постарается забыть. Как о страшном сне. И начать новую жизнь. С чистого листа. По-семейному развелись… что ж, пусть будет так. Но его жизнь – это только его жизнь. И он ее обязательно построит заново. И может быть, даже лучше, чем прежнюю. Кто знает…
