Подъезд встретил Дениса той же вонью, что и три месяца назад — прогорклой капустой и кошачьей мочой. Он замер, прижимая к груди потёртую дорожную сумку. Пальцы дрожали, когда он нащупывал в кармане ключ.
— Давай уже, чё как не родной, — пробормотал он сам себе.
Денис выдохнул. Последние деньги ушли на билет из Нового Уренгоя. Ни на шоколадку Машке, ни на цветы Тане не осталось. Да ладно, главное — дома. Его ждут.
Замок щёлкнул слишком легко. Дверь подалась вперёд бесшумно, будто её недавно смазали.
— Эй, народ! Папка вернулся! — крикнул он в пустоту прихожей.
Тишина. Звук собственного голоса отскочил от стен голым эхом.
— Маш? Танюш? — в горле что-то дёрнулось, словно кадык стал слишком большим.
Денис сбросил сумку на пол и прошёл в гостиную. Диван стоял на месте, но пледа, того самого, в клеточку, который Танюшка всегда стелила, не было. И фотки над телевизором исчезли. И сам телек.
— Чё за хрень? — прошипел он, резко разворачиваясь в сторону кухни.
Холодильник гудел, как обычно. Денис дёрнул дверцу. Внутри — один кетчуп и пачка масла. В морозилке — пельмени. Никаких Машкиных йогуртов, никаких Таниных салатиков.
Желудок скрутило. Он на автомате открыл крышку чайника — пусто. Заглянул в шкафчик — ни одной Машкиной разноцветной кружки.
— Да чё происходит-то? — голос сорвался на хрип.
Он рванул в спальню. Кровать застелена, но одеяло не то. На Танином столике — пусто. Ни крема, ни фотки, где они в парке, ни её расчёсок. В шкафу — только его рубашки, носки и джинсы.
Денис влетел в детскую. Кровать Машки стояла как прежде, но без покрывала с русалками. Ни мягких игрушек, ни куклы Эльзы, ни рисунков на стене. Пусто.
Его левая нога вдруг подкосилась, и он тяжело опустился на кровать дочери. Правая рука лихорадочно шарила по карманам, пока не нащупала телефон.
— Это я. Дома. Где вы? — выдохнул он, когда Таня наконец-то взяла трубку.
— А, прилетел, — голос жены звучал так, будто она говорила с очередным колхозником из управляющей компании. — Молодец, что позвонил.
— Где вы? — повторил он, чувствуя, как позвоночник проваливается куда-то вниз.
— Мы у мамы. И, Денис… мы там останемся.
В трубке повисла тишина. Потом Денис услышал Машкин голос где-то на заднем плане: «Это папа? Дай мне поговорить!»
— Привет, папуля! — щебетание дочки обожгло ему ухо. — Ты привёз мне тот набор, который я просила? Который с лошадкой?
— Маш… я… не успел, — воздух в лёгких вдруг стал густым и тяжёлым. — Но я скоро заработаю и…
— Опять? — разочарование в голосе дочери было острее ножа. — Ты вечно так! Обещаешь-обещаешь, а потом ничего! Мам была права!
В трубке послышалась возня.
— Мы поговорим позже, — отрезала Таня. — Нам пора. У Маши занятие по английскому.
— Но я… — телефон пискнул, показывая, что звонок завершён.
Денис сидел неподвижно, глядя в стену. Машкин рисунок с прошлого лета — там, где она нарисовала их троих, держащихся за руки, — был сорван. Остался только след от скотча и чуть заметный отпечаток солнышка из верхнего угла.
Он медленно поднялся и поплёлся на кухню. На плите стоял чайник, который они купили вместе с Таней в первую зарплату. Толстостенный, с синими цветочками. Денис включил воду, наполнил его до половины и поставил вариться. Потом выдвинул ящик, где всегда лежали чайные пакетики.
Пусто.
— Ну а этот-то куда она дела? — прохрипел он, дёрнув следующий ящик.
Рука нащупала что-то плотное. Конверт. С его именем, написанным Таниным почерком.
«Денис.
Я забрала только наши с Машей вещи. Ничего твоего не тронула.
Холодильник почти пустой — извини, не рассчитывала, что ты так рано вернёшься. В морозилке пельмени.
Насчёт развода поговорим позже. Мне нужно время подумать.
Т.»
Он сжал конверт так, что бумага затрещала. В голове стучало: «Какого я рано? Я же три месяца на вахте! Три месяца долбил эту вечную мерзлоту, чтоб у них было всё!»
Чайник вскипел и отключился с тихим щелчком. Денис так и стоял, глядя на разглаженный листок.
Маленькая красная точка внизу страницы привлекла его внимание. Отпечаток Машиного пальца — она, видно, заляпала мамину записку вареньем.
Что-то лопнуло у него внутри. Он съехал спиной по холодильнику на пол и закрыл лицо руками.
Плакать не получалось. Только дышать было тяжело, словно грудь придавило бетонной плитой.
Вдруг зазвонил телефон. Он вытащил его трясущимися пальцами, чуть не уронив на кафельный пол. Высветилось имя — «Колян».
— Здорово, братуха! Ты уже дома? — прогремел в трубке жизнерадостный бас напарника. — Как встретили твои девчонки?
— Их… их нет, — еле выдавил из себя Денис.
— В смысле? Куда делись?
— Ушли. К тёще. Насовсем, кажись.
В трубке повисла тяжёлая пауза.
— Блин, Ден… я не знал, — голос Коляна стал тише. — Слушай, может, ко мне приедешь? Посидим, это… ну, поговорим?
— Не могу, — Денис покачал головой, хотя друг не мог этого видеть. — Денег нет. Всё на билет спустил.
— А, ну я щас подъеду. Адрес только скинь, я ж у тебя не был ни разу.
— Не надо, — отрезал Денис. — Я… я сам. Перезвоню потом.
Он нажал отбой, не дождавшись ответа.
Квартира была пугающе тихой. Ни Машкиного топота, ни Таниной возни на кухне. Только гудение холодильника.
Денис заставил себя подняться. На автомате открыл морозилку, достал пачку пельменей. Поставил кастрюлю, налил воды.
Чем занимались Таня с Машкой, пока его не было? Учили этот чёртов английский? Ходили в парк? Смотрели мультики? А когда они решили уйти? В какой момент Таня села писать эту записку?
Вода закипела, пельмени плавали в кастрюле бледными полумесяцами. Он механически помешивал их ложкой, которая осталась в ящике. Таня всегда любила порядок. «Ничего твоего не тронула». Как будто они делили имущество. Как будто его жизнь можно было так просто разделить на «твоё» и «моё».
Телефон снова зазвонил. На этот раз — тёща.
— Алло, — выдохнул он, прижимая трубку к уху.
— Денис, — голос Валентины Петровны звучал неожиданно мягко. — Я знаю, что ты уже дома.
— Да.
— Послушай… Таня очень расстроена. Она долго к этому шла. Но я думаю, вам надо поговорить. Лично, а не по телефону.
— А она хочет? — горечь в его голосе, казалось, могла прожечь трубку насквозь.
— Мама! — послышался приглушённый Машкин голос. — Ты с кем разговариваешь?
— Ни с кем, золотко, иди доделывай уроки, — отозвалась тёща, прикрыв микрофон ладонью.
— Вы с папой говорите? — голос дочери стал ближе. — Дай мне телефон!
— Маша, мама сказала… — начала Валентина Петровна, но трубку, видимо, уже выхватили.
— Папа! — закричала Машка так громко, что Денис невольно отстранил телефон от уха. — Папа, ты когда к нам приедешь? У меня скоро выступление! Я буду танцевать снежинку!
Что-то тёплое разлилось у него в груди, растапливая лёд, который, казалось, сковал рёбра изнутри.
— Скоро, малыш, — прошептал он. — Обязательно приеду.
— Обещаешь? Точно-точно?
— Точно-точно, — его правая щека дёрнулась в странной полуулыбке.
— Маша, дай сюда! — снова вмешалась тёща, забирая трубку. — Денис, приезжай завтра. На Садовую, дом 8, квартира
12. Знаешь, где это?
— Найду, — кивнул он.
— Только… без фокусов, ладно? Приходи трезвым. И… привези Маше что-нибудь. Она ждёт.
— Но у меня нет…
— Хоть шоколадку. Ей важно внимание, а не цена подарка, — перебила тёща. — До завтра.
Она отключилась.
Денис стоял, глядя на остывающие пельмени. Потом выключил газ, вывалил их в миску и начал есть, не чувствуя вкуса.
В висках стучала одна мысль: «Где взять деньги на подарок Машке?» Занимать у Коляна не хотелось. Да и на что? На шоколадку?
Он отставил недоеденные пельмени и пошёл в коридор. Открыл антресоль над входной дверью, пошарил рукой. Пальцы нащупали жестяную коробку из-под печенья.
«Неприкосновенный запас». Они с Таней начали его собирать ещё до рождения Машки. Потом всё как-то не до того стало. Но коробка осталась.
Денис осторожно снял крышку. Внутри лежали старые монеты, какие-то скрепки, пуговицы… На самом дне обнаружилась смятая тысячная купюра. И фотография — они втроём в парке аттракционов. Машка на карусели, Таня держит её за руку, а он стоит рядом, подняв большой палец вверх.
Денис аккуратно разгладил снимок. На обороте Таниным почерком было написано: «Лучший день. Мы тебя любим.»
Дата — прошлый май. Восемь месяцев назад.
Что случилось с ними за эти восемь месяцев? Когда они перестали быть семьёй?
Он вспомнил, как в последний приезд почти всё время провалялся на диване, уставший после вахты. Как отмахивался от Машкиной просьбы поиграть. Как огрызался на Танины вопросы о планах.
Левое колено вдруг заныло — старая травма. Денис прислонился к стене, разглядывая фотографию. Они улыбаются. Все трое.
Он тщательно положил снимок обратно в коробку, аккуратно свернул тысячную купюру и сунул в карман джинсов.
Подъезд встретил его той же вонью, что и три часа назад — прогорклой капустой и кошачьей мочой. Он замер, прижимая к груди маленький пакет с набором для лепки, который купил в круглосуточном магазине за углом. Там были и лошадки. Маленькие, пластмассовые. Не то, что просила Машка, конечно. Но хоть что-то.
— Давай уже, чё как не родной, — пробормотал он сам себе, закрывая дверь.
Ключ повернулся в замке слишком легко. Дверь подалась назад бесшумно, будто её недавно смазали.
Пахнуло знакомым — их общим — запахом дома. Денис осторожно положил пакет на тумбочку.
Завтра. Завтра он поедет к ним.
А сегодня… сегодня ему нужно было понять, как вернуться домой по-настоящему.
