— Мариночка, а Катюшка как, не болеет? Пятерку получила? Вот молодец! А у тебя все хорошо? На работе, здоровье… А я вот вчера… Аааа… Спешишь? Ну ладно, ладно. Конечно, я все понимаю — времени нет. Я все понимаю, доченька… Пока… — Анна Михайловна выключила телефон и грустно посмотрела на стену, где висел их с мужем семейный портрет.
— Вот так, Сереженька, ей некогда. Я понимаю, они молодые, жизнь у них быстрая, энергичная. А тут я, старуха, со своим жалобами… Эх, Сереженька… — обратилась она к седовласому мужчине на портрете…
После того как не стало мужа Сергея, жизнь Анны Михайловны словно остановилась. Каждый день был похож на предыдущий — пустой, серый, наполненный тоской и одиночеством. Она просыпалась в холодной постели, где ещё недавно рядом с нею спал её любимый муж. Его тапочки всё так же стояли у кровати, рубашка с едва уловимым запахом табака висела в шкафу, а на столе лежали старые газеты, которые он так любил читать по утрам…
По вечерам Анна Михайловна часто сидела у окна, глядя на закат. Её глаза часто наполнялись слезами, когда она вспоминала их с Сергеем счастливые моменты: как они вместе готовили ужин, как он читал ей газеты по утрам, как они гуляли в парке, держась за руки. Как она смеялась над его шутками и думала, что так будет всегда… Теперь эти воспоминания были единственным утешением в её одиночестве.
Телефон звонил редко. Друзья постепенно отстранились, погружённые в свои семейные заботы. Только дочь Марина по прежнему звонила часто, справляясь о здоровье матери. Но говорила быстро и коротко, жалуясь на вечную спешку и проблемы со временем. В её голосе Анна Михайловна часто слышала беспокойство, но не хотела обременять дочь своими проблемами.
Однажды зимним вечером, когда особенно сильно ныло сердце от тоски, неожиданно приехала Марина. Увидев пустые глаза матери, её посеревшее лицо и потухший взгляд, она поняла — так больше продолжаться не может.
— Мам, ну как же так? — сказала Марина, обнимая мать. — Ты же совсем одна тут. Я вижу, как тебе тяжело. Может, переедешь ко мне? Вместе будет легче. А, мам? Давай?
Анна Михайловна долго колебалась. Ей не хотелось быть обузой для дочери, которая и так много работала. Но одиночество в один момент стало невыносимым. Она согласилась, надеясь, что рядом с семьёй сможет снова почувствовать вкус к жизни.
…Первые дни были наполнены суетой и хлопотами. Марина с энтузиазмом обустраивала матери уголок в своей квартире, маленькая Катя с любопытством рассматривала бабушку. Но постепенно, не сразу, а со временем, Анна Михайловна начала замечать, как меняется отношение дочери.
— Мам, ну сколько можно? — раздражённо говорила Марина, возвращаясь домой. — Опять крошки на столе оставила. Ты же знаешь, как я не люблю беспорядок. И почему ты всегда готовишь так много? Мы же не съедаем. Мы не слоны. И все такое углеводное, ужас просто…
Анна Михайловна вздрагивала от ее слов, торопливо вытирая несуществующие крошки. Её руки начинали дрожать, а в горле вставал ком.
— Доченька, я просто хотела, чтобы у нас был вкусный ужин… Домашняя еда — это все лучше пиццы и ваших суш… — тихо оправдывалась она.
— Мам, ну что ты, правда, как маленькая! — всплескивала руками Марина. — У тебя же давление, а ты всё хлопочешь, все бегаешь. И вообще, может, хватит уже готовить? Я и сама могу.
Маленькая внучка Катя, словно чувствуя настроение матери, тоже начала придираться к бабушке:
— Бабуль, ты опять свой сериал смотришь! Переключи, я мультики хочу! И почему твои книжки на моей полке? Это мои полки, твои у тебя в комнате!
Анна Михайловна виновато выключала телевизор, хотя до этого с удовольствием смотрела очередную серию любимого сериала. Она часто вспоминала, как они с Сергеем смотрели фильмы вместе, как он держал её руку, поглаживая пальцы. Это было так нежно и уютно. И осталось в пержней жизни..
…Дни тянулись однообразно. Каждое утро начиналось с упрёков: то суп недосолен, то цветы политы слишком обильно, то книги расставлены не по размеру.
— Мам, ну сколько можно? — часто повторяла Марина. — У тебя же зрение уже не то, а ты всё книжки свои читаешь. И почему ты всегда сидишь возле окна? Мешаешь ведь, неужели непонятно…
Анна Михайловна прятала любимую книгу в шкаф, пересаживалась от окна, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза. Она всё чаще и чаще уходила в свою комнату, где тихо плакала, вспоминая прежнюю жизнь.
…Однажды вечером, когда Марина и Катя особенно грубо обошлись с ней, Анна Михайловна не выдержала. Она сидела на краешке кровати, обхватив руками колени, и думала о том, как сильно она ошиблась в своём решении переехать.
— Мам, ты чего заперлась? — раздался голос Марины за дверью. — Выходи, ужин остывает.
Анна Михайловна не ответила. Она понимала, что нужно что-то менять и так дальше продолжаться не может, но страх перед будущим парализовал её волю. Это был тупик…
На следующий день, пока дочь была на работе, а внучка в школе, Анна Михайловна собрала нехитрые пожитки. Перед выходом из квартиры она написала записку:
«Доченька, прости меня за всё. Я люблю тебя, но так больше не могу. Возвращаюсь домой. Прости, что доставляла вам неудобства. Может, я и правда была лишней здесь».
Выйдя на улицу, она глубоко вдохнула свежий воздух. Впервые за долгое время она почувствовала себя свободной.
Возвращение в свою маленькую квартирку стало для Анны Михайловны вторым дыханием. Соседи, увидев её, обрадовались:
— Анна Михайловна, как же мы соскучились! А мы уж думали, что вы навсегда уехали. Радость-то какая!
Она снова начала готовить свои фирменные супы, ухаживать за цветами на подоконнике, читать книги допоздна. А главное — она снова чувствовала себя нужной и любимой. Пусть даже и не для родных людей…
…Через неделю раздался звонок. Анна Михайловна не брала трубку, но Марина звонила долго и настойчиво, и Анна Михайловна, поколебавшись, всё же взяла ответила на звонок.
— Мам, — голос дочери дрожал, — Прости меня, пожалуйста. Я такая дура… Не знаю, что на меня нашло. Работа, нервы, всё навалилось… Но это не даёт мне права так с тобой обращаться. Я… Я очень сожалею…
Анна Михайловна молчала, прислушиваясь к дрожащим ноткам в голосе дочери.
— Мама, — продолжала Марина, — Я очень виновата перед тобой. И Катя тоже. Она ведь просто повторяла за мной, не понимала, что делает. Я поговорила с ней, она тоже просит прощения.
В трубке послышались всхлипывания.
— Мам, вернись, пожалуйста. Я обещаю, теперь всё будет по-другому. Я буду внимательнее, добрее. Только вернись.
Анна Михайловна вздохнула. Сердце её сжималось от жалости к дочери, но решение уже было принято.
— Доченька, — мягко произнесла она, — Я все понимаю. У тебя действительно сложный период. Но знаешь, я здесь чувствую себя такой свободной. Я снова начала жить, заниматься любимыми делами.
— Но ты же одна! — воскликнула Марина.
— Нет, доченька, — улыбнулась Анна Михайловна, — Я не одна. У меня есть соседи, которые меня любят, есть мои цветы, книги. И знаешь, я наконец-то научилась быть счастливой наедине с собой. И еще, я решила завести котенка!
— Котенка… Котенок — это здорово, но… Мам, я так виновата перед тобой…
— Знаешь что, Мариша, а ты просто запомни этот урок, — тихо сказала Анна Михайловна. — Запомни, как нельзя относиться к тем, кто тебя любит. И старайся быть добрее к Кате. Она ведь твоя копия.
— Мама…
— Я люблю тебя, доченька. И всегда буду любить. Но жить я буду здесь. Приходи в гости, звони почаще. Мы же семья, а семья должна поддерживать друг друга, а не обижать.
В трубке снова послышались всхлипывания.
— Хорошо, мам. Я обещаю, что буду лучше. И спасибо тебе за всё.
— Вот и славно, — улыбнулась Анна Михайловна. — А теперь беги, у тебя наверняка много дел. И помни — я всегда рядом, даже если мы не вместе.
Положив трубку, Анна Михайловна подошла к окну. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в нежные розовые тона. Она знала — она приняла правильное решение. Иногда для того, чтобы сохранить любовь, нужно отпустить человека. И иногда для того, чтобы стать по-настоящему счастливой, нужно научиться быть одной.
