— Я купила квартиру и оформила на тебя! — взволнованно сказала в трубку я.
— Квартиру? — растерялась Лена. — Мне?
— Да, Ленка! Да! — почти кричу я в трубку. — Двушку в новостройке! Семнадцатый этаж, окна на парк! И документы все подписала, и деньги отдала, все мои сбережения, представляешь? Тринадцать лет копила! А сегодня вот… На тебя оформила, Ленка! На тебя!
— Мам… — разволновалась дочь. — Ты… серьезно? Это не… Ну, это не розыгрыш какой? Не первое апреля? Потому что я… Я просто не могу поверить… Это же… Господи, мама, это же моя мечта была всегда!
— Да какой розыгрыш? — смеюсь я .— Ключи вот в руках держу! Блестящие такие, новенькие! Ле-е-енка, там такая красота! Ты только представь, это твоя квартира, твоя! Все-таки пора тебе от мамы отделяться и самостоятельно жить!
— Мам, я… — голос дочки дрожит. — Я не знаю, что тебе сказать… Спасибо… Нет, не спасибо даже, а… Мамочка моя дорогая, ну как же ты… Тринадцать лет ведь копила, я же помню, как ты себе во всем отказывала, и в отпуск не ездила никуда… Мам, да ты же святая просто!
— Да ладно тебе, — говорю.
А сама думаю, вот ради этого момента и стоило тринадцать лет макарошки жевать.
***
Возвращаюсь, значит, из риелторской конторы домой, а минут через пять звонит мне свекровь Галина Николаевна. В курсе дела уже. Видно, Ленка не выдержала и на радостях прямо из универа любимой бабушке и позвонила, проболталась.
— Вот и отлично, что купила, вот и правильно, — говорит свекровь. — Значит, я буду там жить.
Я так и села.
— Это как… — начинаю я. — Как это вы будете жить? Это же Ленке…
— А вот так, — отвечает она, — Ленка молодая совсем, за ней присмотр нужен. Вот я и буду за ней присматривать.
— Погодите, — трясу я головой. — То есть я правильно понимаю, вы собираетесь переехать в квартиру, которую я купила на свои деньги для своей дочери?
— Да, правильно, — отвечает она, — потому что, во-первых, я Леночку помогала растить, а во-вторых, я и тебе тоже после того, как сыночек мой богу душу отдал, деньжат всегда подкидывала. Значит, половина той квартиры моя.
Я потихоньку прихожу в себя и отвечаю:
— М-да… Железная у вас логика, конечно.
— А то! Железобетонная!
— Но, Галина Николаевна, — говорю я, — квартира-то на Лену оформлена.
— Да какая разница? — раздражается она. — Может, документы и на нее оформлены, но по справедливости, по совести половина квартиры моя!
Ленка как вернулась из университета, да как узнала обо всем, так и обомлела. Ну и «не отходя от кассы» позвонила бабушке.
— Бабуль, — говорит она тихонько в трубку, — а ты чего это? Мы же… Мы же не договаривались…
— А что тут договариваться? — донесся до меня зычный голос Галины Николаевны. — Я твоя бабушка! Родная кровь! Вот увидишь, как хорошо нам вместе будет! Я тебе и готовить буду, и порядок наведу, и за хозяйством присмотрю. А то знаю я вас… Молодежь нынешняя совсем ни к чему не приспособленная, ни сготовить ничего не могут, ни постирать, ни погладить…
***
Ну и что бы вы думали? Таки сдержала моя дорогая свекровь слово. Как только Лена перебралась к себе, Галина Николаевна тут же к ней переехала к ней.
Ленка мне потом рассказывала, голос дрожит, чуть не плачет:
— Мам, ну ты представляешь! — говорила дочь. — Рано утром в воскресенье раздается звонок в дверь. Открываю — а там бабушка с чемоданами. И говорит, типа, теперь мы вместе будем жить.
— Дает она, конечно, — сдержанно замечаю я.
— Это еще что! — продолжает возмущенно Ленка. — Она прошла, осмотрелась и заявляет: «А комнаты тут какие просторные! Вот эту большую я себе беру, тут окна на солнечную сторону, шкаф встроенный удобный. А ты, Леночка, в маленькой устроишься. Молодым много места не нужно». Представляешь? А это ведь моя спальня была!
— И что ты сказала?
— Да ничего я не сказала. А что тут скажешь? И… — Лена замялась. — Ты же знаешь бабушку. Ей вообще ничего сказать невозможно, ты ей слово, а она тебе сто!
— Ну да, есть такое, — говорю я.
И вспоминаются мне мои молодые годы, когда мы с моим безвременно скончавшимся мужем жили все вместе в квартире Галины Николаевны. Да, у нее есть своя квартира! И чего это ей вообще взбрело жить с внучкой?!
— Армия, самая настоящая, — нервно смеюсь я, — сержант Галина Николаевна принимает командование!
Но Ленке не до смеха.
— Мам, что мне делать-то, а? Я же… Я так мечтала о свободе, а получается…
— Получается, что свобода пока отменяется, — говорю я. — Но ничего, не переживай. Что-нибудь придумаем.
Обнадежила я, значит, дочку, а сама задумалась, а вот что тут реально можно сделать-то?! Не с полицией же выгонять незваную гостью…
***
На следующий день Ленка снова звонит и чуть не плачет:
— Мам, она меня с утра до вечера воспитывает! «Лена, почему посуда не помыта», «Лена, зачем так громко по телефону разговариваешь», «Лена, что это за наряд, в мое время девочки так не одевались»!
— Терпи, казак, — говорю. — Не спорь с ней, поддакивай. Авось она и успокоится.
— Да она не успокаивается! —восклицает дочка. — Она, наоборот, только разгоняется! Уже начала мне указывать, что готовить и что покупать!
— Ленка, — говорю я, — а ты пробовала ей объяснить, что это твоя квартира?
— Да пробовала! — всхлипывает дочка. — Сто раз говорила! А она говорит: «Моя внучка, значит, и моя квартира тоже. И вообще, кто старше, тот и главный».
— Ну вот это уже ни в какие ворота, — подумала я. И поехала разбираться.
***
Приехала я, значит, к дочке — а там… Галина Николаевна по квартире прохаживается, как генерал по плацу.
— Галина Николаевна, — говорю я ей, — что тут происходит?
— Как что? — удивляется она. — Обустраиваюсь. Порядок навожу. У внучки теперь будет все по-человечески.
— А по-человечески — это как?
— А так! — она ведет меня на кухню и начинает показывать. — Посуда помыта, плита чистая. На полках все расставлено грамотно. Что, разве плохо?
Смотрю — действительно, все блестит. Только Ленка сидит как мышка, и глаза у нее опухшие от слез.
— Галина Николаевна, это все-таки не ваша квартира, — говорю я.
— Мы это все уже сто раз обсуждали, — отмахивается она. — Ты эту квартиру на что покупала?
— На свои накопления.
— Утю, накопления… — передразнила она меня. — А где бы они были, твои накопления, если бы не зарплата моего сына, а? Получилось бы у тебя их делать, если бы он вас с Леной не содержал? А? А когда он помер, я…
И понеслось. Ленка смотрит на меня и, кажется, совсем не рада этому сыр-бору. Вселилась, называется. Начала, называется, самостоятельную жизнь…
***
Дня три Ленка терпела. А потом позвонила мне:
— Мам, я решила кое-что предпринять, — с удивительным спокойствием сказала она.
— Что именно?
— Сама увидишь. Только ты… — она вдруг смутилась. — Не пугайся, лады?
— Ленка! — встревожилась я. — Ты чего это удумала?
— Да ничего особенного, мам, — смеется она. — Не переживай, все в порядке.
Легко сказать «не переживай». Нет, Ленка — девочка хорошая и ничего этакого никогда не выкидывала. Но… кто знает, к чему может привести вынужденное соседство с чересчур бдительной бабушкой?
***
На следующий вечер, а это была пятница, иду к дочке. Поднимаюсь на семнадцатый этаж и уже в лифте слышу музыку. Громкую такую, танцевальную. Звоню в дверь, открывает Ленка.
— Мам! — она обнимает меня и аж вся сияет. — Заходи! У нас тут небольшая вечеринка!
Захожу — а там человек десять молодежи. Девчонки, мальчишки, все красивые, веселые. Музыка гремит, они смеются, танцуют.
А посреди всего этого веселья мечется Галина Николаевна. Лицо красное, волосы растрепанные.
— Лена! — орет она. — Выключи немедленно эту… Эту… какофонию!
— А что такого, бабуль? — невинно улыбается моя дочка. — Ко мне друзья пришли. Мы общаемся!
— Какое… Да какое еще общение под такую-то музыку?! — возмущается свекровь. — Тут же разговаривать невозможно!
— Ну так мы и не разговариваем особо, — пожимает плечами Лена. — Мы отдыхаем.
— В восемь вечера! — вопить свекровь — Все приличные люди в это время…
— Бабуль, — терпеливо объясняет Ленка, — мы молодые. И нам хочется как следует оторваться.
— Да, Кать? — обращается она к подружке.
— Конечно! — подхватывает та. — Мы же не старички какие!
Галина Николаевна аж поперхнулась.
— Я не позволю! — кричит. — Это безобразие! Это… Это распущенность!
Тут она смотрит на меня и опять кричит:
— Да пристыди ее хоть ты! Ты же мать!
А я… Ну а что я? Попросила только молодежь, чтобы к одиннадцати свернулись. Все-таки соседи ни при чем, что Ленке так с бабушкой не повезло.
***
Это продолжалось неделю. Каждый вечер к Лене приходили однокурсники и отрывались от души. Галина Николаевна сначала возмущалась:
— Это издевательство над пожилым человеком!
Потом умоляла:
— Леночка, ну сжалься! У меня же давление скачет!
Потом пыталась хитрить:
— А что соседи скажут? Ведь стыдно же!
Но Ленка была непреклонна:
—Не переживай, бабуль. Мы же до одиннадцати! Все чин по чину!
К середине недели свекровь стала выглядеть как привидение. Глаза красные, лицо серое, руки трясутся.
— Я не выдержу этого! — стонала она мне по телефону. — Мария, забирай свою дочь домой! Она меня убивает!
— А что она такого делает? — спрашиваю невинно.
— Что делает?! Она меня на улицу выгоняет! Издевается над беззащитной старушкой!
— Галина Николаевна, — говорю терпеливо, — а может, она просто живет своей жизнью?
— Это не жизнь! — рыдает в трубку. — Это кошмар! Это ад! Все! Хватит с меня! Я собираю вещи и уезжаю!
***
И действительно съехала. Зализала чуток дома раны и сразу ко мне. Лицо у нее, сразу скажу, было довольно кислое, как будто она лимон целиком проглотила.
— Ну что, — говорю, — не понравилось у внучки?
— Не понравилось, — бурчит свекровь.
— А что так?
— Она… совсем меня не уважает. Совести у нее совсем нет!
И тут ее понесло:
— Неблагодарная! И как только посмела такое устраивать? Впрочем, чего от нее ждать с таким-то воспитанием? — зыркнула она на меня. — И вся молодежь нынче такая. Вся!
— А может, она просто решила отстоять свои границы?
— Границы! — воскликнула Галина Николаевна. — Какие еще границы?
— Личные.
— Ну, знаешь ли… — возмущается свекровь. — Это… Это бедлам какой-то! Вот в мое время…
— В ваше время, — перебиваю я, — люди и рта не смели раскрыть. Но сейчас другие времена. И люди другие.
Свекровь что-то проворчала, посидела еще немного у меня, да и поехала к себе. А я подумала, правильно дочка сделала. Действительно, иногда приходится отстаивать свою свободу довольно радикальными методами.
***
Вечером Ленка позвонила:
— Мам, все. Бабушка уехала.
— Знаю, — говорю, — она домой к себе вернулась.
После небольшой паузы дочка спросила:
— Мам, а ты… не сердишься на меня?
— А за что? — удивляюсь я. — Ты все правильно сделала.
— Просто мне ее реально жалко было, когда она уезжала… — вздыхает Ленка. — Но… Но вот честно, жить так больше я не могла.
— И правильно, — говорю, — жалость штука хорошая и правильная. Но не тогда, когда тебе на голову садятся.
— Мам, — помолчав, говорит дочка, — а можешь мне завтра время уделить? Хочу тут все обустроить, и мне нужна будет твоя помощь.
— Не вопрос, — отвечаю я.
***
Обустройство Ленкиного гнездышка заняло у меня все выходные. Но я не жалуюсь, в конце концов, хлопоты это были приятные весьма.
— Мам, — говорит Лена, когда мы присели передохнуть, — спасибище тебе огромное!
— За что это? — усмехаюсь я.
— За квартиру. За то, что поддержала. Ну и… за то, что не осудила за то, что я с бабушкой так…
— Я и не думала тебя осуждать, — отвечаю я. — В конце концов, это она к тебе со своим самоваром пришла, а не наоборот.
— Но все-таки жалко ее, — вздыхает дочка. — Она одна же теперь.
— Ну, она и до этого одна жила, — успокаиваю ее я. — Ну и потом, каков привет, таков и ответ.
— А как думаешь, простит она меня когда-нибудь? — спрашивает Ленка.
— Простит, — уверенно говорю. — Куда же она денется-то? Ты же ее единственная внучка. Просто… Ну, теперь она будет знать, что у тебя есть границы. И переходить их не стоит.
Ленка кивает и улыбается.
С этой поры прошло чуть больше месяца. Ленка продолжает жить в своей квартире и каждые выходные навещает меня.
А недавно она собралась съездить к бабушке.
— Не могу, — говорит, — так жить, не могу, когда на меня кто-то обижается.
Ну пусть едет. Галина Николаевна, она же в принципе неплохая. И действительно нам помогала. Так что… все у нас образуется. Я в это верю.
