Людмила Степановна появилась в моей жизни внезапно, как мартовская простуда — вроде ничего особенного, а потом понимаешь, что затянулось серьёзно.
Когда я разводилась с её сыном Алексеем, честно думала — всё, больше эту женщину не увижу — не услышу.
Пять лет брака она держалась в стороне от нашей семьи, словно мы были временным неудобством в её размеренной пенсионерской жизни. Внука видела от силы на большие праздники, дарила ему дешёвые книжки из фикс-прайса или конфеты, у которых срок годности подходил к концу.
Димка, мой десятилетний сын, к бабушке особо не тянулся — дети чувствуют равнодушие лучше взрослых.
А потом случился развод. Алексей превратился в чужого человека за последние два года нашего брака — грубый, равнодушный ко мне, к ребенку, постоянно где-то пропадающий. Деньги в дом не приносил, зато тратил их на себя легко и непринуждённо.
Спал на диване, уходил к друзьям на несколько дней, возвращался угрюмый и недовольный. С Димкой почти не разговаривал. Я терпела, пока не поняла — это навсегда. Ушла сама, забрав сына.
Жили мы на съемной квартире, так что я прост особрала вещи и поехала к маме. Пусть в однушку, но подальше от мужа.
Людмила Степановна позвонила через неделю после оформления развода. Голос у неё был такой участливый, заботливый:
— Танечка, милая, как у вас дела? Как мой мальчик?
Я удивилась. За все годы знакомства она ни разу не называла Димку «моим мальчиком». Обращалась к внуку официально, словно к соседскому ребёнку.
— Спасибо, что интересуетесь. Нормально мы.
— Ай, что ты! Как же я могу не интересоваться? Димочка же мой внук, кровиночка моя. Ты там держись, Танюша. Мужчины они все такие… Мой Алёша тоже с характером сложным.
«Сложный характер» — это она мягко выразилась. Алексей за последние годы стал просто невыносимым. Но тогда мне показалось трогательным, что мать пытается его как-то оправдать.
— Если что, звони, не стесняйся, — добавила Людмила Степановна. — Мы же теперь с тобой одни Димку воспитываем.
Я поблагодарила, хотя втайне сомневалась, что она всерьёз собирается участвовать в воспитании внука. Но слова были приятными.
Звонить она стала регулярно. Сначала раз в две недели, потом чаще. Расспрашивала о Димке, интересовалась моей работой в поликлинике, жаловалась на здоровье. И рассказывала про Алексея — как он живёт, что покупает, куда тратит деньги.
— Представляешь, диски новые на машину поставил за тридцать тысяч! — возмущалась она. — А мне на лекарства даёт еле-еле, со скандалом.
— Тяжело на одну пенсию, — сочувствовала я.
— Ой, не говори! Копейки эти пенсии. А цены-то как растут! То в ресторан пойдёт с этой новой своей, то ещё куда. А про мать забывает.
Людмила Степановна никогда не говорила прямо, что Алексей плохо к ней относится, но между строк читалось именно это. Я ей верила — знала же своего бывшего мужа. Эгоист он был всегда, даже со мной и сыном особо не церемонился к концу брака. Платил только алименты по минималке, о больших суммах даже слушать не хотел.
Разговоры эти длились по часу, иногда больше. Людмила Степановна рассказывала про соседей, про цены в магазинах, про проблемы со здоровьем. Жаловалась, что одиноко ей, что Алексей редко навещает.
— А как у вас-то дела? — спрашивала я.
— Да что у меня за дела… Выживаю потихоньку. То к врачу нужно сходить, то анализы какие сдать — всё деньги стоит. А где их взять?
Она никогда прямо не просила помочь в тех первых разговорах. Просто ставила меня в известность о своих трудностях. Я слушала и думала — действительно, тяжело старому человеку одному справляться.
Работала я бухгалтером в районной поликлинике уже восемь лет. Зарплата небольшая — тридцать пять тысяч. Плюс подработки — ведение отчётности для двух частных клиник на удаленке. В месяц набегало тысяч пятьдесят. На двоих с Димкой хватало. Квартиру двухкомнатную сняла. Оставалось на жизнь, одежду, еду. Жили скромно, но без особой нужды.
Димка рос спокойным ребёнком. Учился хорошо, в секцию футбольную ходил, с друзьями общался. На отца не жаловался, хотя Алексей виделся с ним редко и общался как-то натянуто.
Алименты платил копеечные. Официально получал минимальную зарплату, остальное в конверте. Принудить через суд не получилось.
Первая просьба о помощи пришла от Людмилы Степановны через полгода после развода. Позвонила вечером, голос расстроенный:
— Танюш, прости, что беспокою. Только у меня такая ситуация… Направили на обследование, а денег совсем нет. Алёша отказался помочь — говорит, хватит болеть так много.
— Что за обследование?
— Да УЗИ нужно сделать, анализы всякие. В сумме три тысячи выходит. Я б сама справилась, но пенсия уже кончилась, а до новой ещё неделя.
— А что врачи говорят? Срочно нужно?
— Ну как сказать… Лучше б поскорее. Вернуть постараюсь к пенсии, честное слово.
Я не стала долго думать. Три тысячи — не такие большие деньги, а женщине действительно может быть плохо.
— Сейчас переведу на карту.
— Ой, Танечка, спасибо тебе! Я так благодарна! Вернуть обязательно постараюсь.
Через полчаса деньги были у неё на счету. Людмила Степановна ещё раз поблагодарила, пообещала отдать долг.
Но денег она так и не вернула. Я не напоминала — неудобно как-то требовать с пожилого человека.
Прошёл месяц. Людмила Степановна звонила регулярно, интересовалась нашими делами, рассказывала новости. А потом снова попросила помочь:
— Танюша, ты уж извини, что опять обращаюсь. В аптеке такая акция хорошая на лекарства, которые мне постоянно нужны. Скидка большая, но денег с собой не оказалось. Ты не могла б тысячу рублей на карту скинуть?
— Конечно, сейчас переведу.
— Ой, спасибо! Ты такая добрая!
Потом были ещё просьбы. На продукты — не рассчитала на продукты в магазине. Она позвонила прямо у кассы и просила умоляюще перевести на карту недостающую сумму. Суммы небольшие — тысяча, полторы, иногда пятьсот рублей. Я не считала это проблемой.
Людмила Степановна всегда звонила в критический момент — то стоит на кассе в магазине, то уже в аптеке, то завтра отключают свет. Времени на раздумья не оставалось.
— Танечка, выручай! Стою на кассе, триста рублей не хватает до суммы!
— Минуту, сейчас переведу.
— Ой, ты золотая! Что б я без тебя делала!
Я привыкла. Входило в рутину — раз в две недели Людмила Степановна звонила, просила небольшую сумму, я переводила. Жалела старушку, которой родной сын не помогает.
Тем временем у Алексея происходили перемены. Он нашёл себе новую женщину — Светку, двадцати восьми лет. Познакомились в спортзале, куда он вдруг начал ходить.
Светка работала фитнес-тренером, выглядела ярко, следила за собой. Через полгода они съехались, ещё через полгода поженились.
Димка рассказывал мне об этом без особых эмоций:
— Папа женился. Говорит, у меня теперь мачеха.
— И как тебе Светлана?
— Нормально. Она красивая. И готовит хорошо. Но со мной почти не разговаривает.
Алексей с появлением молодой жены словно переродился. Стал зарабатывать больше, купил новую машину, сменил стиль одежды. В соцсетях постоянно выкладывал фотографии счастливой парочки — то в ресторане, то на курорте, то просто дома в обнимку.
А потом у них родился ребёнок. Сын, которого назвали Максимом. Алексей был на седьмом небе от счастья. Рассказывал Димке про братика, показывал фотографии, покупал игрушки и коляски.
— Он теперь совсем другой, — говорил мне Димка после очередной встречи с отцом. — Всё время про малыша рассказывает. А со мной как будто не знает, о чём говорить.
Мне было больно за сына, но я старалась не показывать. Объясняла, что у папы сейчас новая семья, маленький ребёнок требует много внимания.
— А я что, не сын ему?
— Конечно, сын. Просто папа сейчас занят.
Людмила Степановна тоже рассказывала про появление второго внука. С энтузиазмом, какого не было, когда родился Димка:
— Представляешь, какой красавчик! Глазки голубые, как у Алёши в детстве! Я уже к ним ездила, помогала Светочке.
— «А к нам вы не ездите помогать», — подумала я, но вслух ничего не сказала.
— Алёша теперь совсем другой человек. Светочка его изменила. Такой заботливый стал, внимательный. Каждый день подарки привозит.
— Это хорошо.
— Да, конечно. Правда, на меня времени теперь ещё меньше остаётся. Говорит — мам, ты же взрослая, сама справишься. А у него семья, ребёнок маленький.
В её голосе была обида, но она старалась её скрыть за пониманием.
За год таких мелких просьб о помощи накопилось на серьёзную сумму. Я как-то подсчитала — около сорока тысяч рублей. Для моего бюджета это было ощутимо, но я не жалела. Думала — помогаю бабушке Димки, это правильно.
Но постепенно я стала замечать, что что-то изменилось в наших разговорах. Людмила Степановна стала звонить поболтать реже, но просить чаще. И тон стал другой — не просящий, а требующий.
— Танька, скинь полторы тысячи на лекарства, — говорила она коротко.
Без извинений, без долгих объяснений. Как должное.
— А что за лекарства? — спрашивала я.
— Обычные, которые всегда покупаю. Давление скачет.
Я переводила деньги, но внутри росло неудобство. Людмила Степановна перестала интересоваться нашими делами, не спрашивала про Димку. Звонила только когда нужны были деньги.
А ещё меня смущало другое. За два года, что мы общались после развода, она ни разу не предложила помочь с внуком. Никогда не сказала — давай заберу Димку на выходные, сходим куда-нибудь. Не покупала ему нормальных подарков. На дни рождения приносила те же дешёвые книжки или конфеты со скидки.
— Извини, дорогой, что немного, — говорила она Димке. — У бабушки денег совсем нет.
А через неделю просила у меня пару тысяч на «срочные дела».
Димка никогда не жаловался, но я видела, что ему грустно. Другие дети рассказывали, как их бабушки и дедушки балуют, возят на дачи, покупают подарки. А у него бабушка была только номинальная.
Последней каплей стал разговор два месяца назад. Людмила Степановна позвонила вечером, голос нервный:
— Таня, мне срочно восемь тысяч нужно. На зубы. Боль терпеть не могу.
— Может, попросите у Алексея? Он же ваш сын, должен о вас заботиться.
— Да куда там! Он сказал — мам, сама справляйся. У него семья, ребёнок маленький. Все деньги на Максимку тратит.
— Получается, на нового ребёнка деньги находятся, а на родную мать — нет?
— Ну что ты хочешь, Танечка… Молодая жена, требует всё самое лучшее. А я же никуда не денусь, потерплю.
«Никуда не денусь» — эта фраза задела за живое. Значит и со мной можно не церемониться, потому что я «никуда не денусь»?
Но я всё равно отправила деньги. По старой привычке.
После этого разговора я начала анализировать ситуацию. Два года я помогала женщине, которая ни разу не поинтересовалась всерьёз жизнью моего сына. Которая дарила ему копеечные подарки, но исправно требовала у меня финансовой поддержки. Которая с энтузиазмом рассказывала о новом внуке, но к старшему относилась равнодушно.
Сколько всего я ей дала? А что получил мой сын взамен? Дешёвые книжки и равнодушие.
И вот вчера, после недели молчания, Людмила Степановна позвонила снова. Голос был деловой, спешащий:
— Таня, завтра у моего внука день рождения. Годик исполняется.
Я не сразу поняла, о ком речь. Потом дошло — о Максиме, сыне Алексея от новой жены.
— Поздравляю, — сказала я нейтрально.
— Да что там поздравлять… Хочется праздник нормальный устроить, а денег катастрофически не хватает. Алёша дал только на торт и немного на угощение. А ведь надо и подарки купить, и стол накрыть как следует — гости же придут.
— Ну… это же их семейный праздник, пусть сами и организуют.
— Конечно их! Но я же бабушка, понимаешь? Стыдно будет, если ничего хорошего не смогу внучку подарить. Пришли деньги на день рождения моего внука. Тысяч пятнадцать вполне хватит.
Я сидела на кухне, смотрела в окно на осенний двор. Димка делал уроки в своей комнате. Обычная жизнь обычной семьи. И вдруг эта просьба — дать денег на праздник чужого ребёнка.
«Моего внука», — сказала она. Того самого, ради которого у неё нет времени и внимания для старшего внука. Того, чья мать получает от Алексея всю заботу и любовь. А мой Димка — что, не внук?
— Людмила Степановна, — сказала я медленно, — а для Димки вы когда-нибудь праздник устраивали?
— Что ты имеешь в виду? — в её голосе послышалось раздражение.
— День рождения, Новый год. Когда последний раз дарили ему подарок дороже ста рублей? Когда предлагали забрать его на выходные, съездить куда-нибудь вместе?
— Слушай, это… у меня здоровье не очень. Да и мальчик уже большой, сам всё понимает.
— Понятно. Но для годовалого ребёнка здоровье позволяет организовывать праздники?
— Ну что ты придираешься-то? Ситуация же особая! Малышу первый год рождения отмечаем!
— А Димка двенадцать дней рождения отметил. И что?
— При чём тут Димка? Я же не для него прошу!
— Вот именно. Никогда не просите. И не предлагаете. А теперь требуете денег на другого ребёнка.
— Таня, ты что, совсем озлобилась? Я же к тебе с добром!
— Ваше добро заключается только в том, что вы регулярно просите у меня деньги. За два года ни разу не помогли мне или Димке. Даже не поинтересовались толком, как мы живём.
— Так я же сама пожилая! Мне самой помощь нужна!
— Тогда просите у сына. У того, у которого и будет годовалый ребенок!
— Да он же не даёт! Говорит, его и так все устраивает!
— Значит, проще требовать у бывшей невестки?
Людмила Степановна возмутилась:
— Какие требования! Я просто прошу помочь родственнице!
— Я вам не родственница, Людмила Степановна.
— Как это не родственница? У нас общий внук!
— У нас был общий внук, пока я была замужем за вашим сыном. Сейчас я просто мать ребёнка, которого вы видите раз в полгода и которому дарите просроченные конфеты.
— Танька, ну что ты! Димочка мне дорог!
— Повторяю — я не ваша родственница, чтобы финансировать ваши хотелки.
Тишина в трубке.
— Как это хотелки? Внук же!
— Ваш любимый внук, для которого вы готовы тратить мои деньги. А для другого внука у вас никогда ничего нет.
— Ну и что теперь? Совсем помогать перестанешь?
— Перестану. Обращайтесь к сыну. Или к его жене. Пусть они организуют праздник своему ребёнку.
Я повесила трубку.
Димка выглянул из своей комнаты:
— Мам, это была бабушка?
— Да.
— А почему вы ругались?
Я посмотрела на сына. Высокий десятилетка, серьёзный не по годам. Отличник, помощник по дому. Никогда не жалуется на отсутствие отца, не просит дорогих вещей. Растёт спокойным, уравновешенным ребёнком.
— Не ругались. Я объяснила, что не буду больше давать деньги на чужие праздники.
— А она что, просила на день рождения Максима?
— Да.
Димка кивнул:
— Понятно. А мне она никогда ничего толкового не дарит. Только те книжки дешёвые.
Он сказал это спокойно, без обиды. Просто констатировал факт. Но мне стало стыдно — два года я кормила женщину, которая моего ребёнка даже внуком толком не считает.
Телефон молчал три дня. Потом пришло сообщение:
«Таня, может, всё-таки поговорим нормально? Не стоит ссориться из-за таких мелочей.»
Мелочи. Сорок тысяч рублей за два года, равнодушие к моему сыну, постоянные требования денег — всё это мелочи.
Я не ответила на сообщение.
Жизнь вошла в новое русло. Деньги, которые раньше уходили Людмиле Степановне, я стала откладывать. Димке купила новый велосипед, записала его в художественную школу. Мы съездили на осенние каникулы в Питер — первый раз за много лет.
— Мам, а почему мы раньше никуда не ездили? — спросил Димка, разглядывая Эрмитаж.
— Денег не хватало. А теперь я их трачу на нас, а не на чужих людей.
Он кивнул, ничего больше не спросил. Умный ребёнок.
Больше Людмила Степановна не звонила. Изредка присылала сообщения — то поздравить с праздником, то просто «как дела». Я отвечала коротко, вежливо.
Я больше не жалею о том, что перестала её содержать. Жалость — это не пожизненное обязательство. И родство — не оправдание для паразитизма.
Мы с Димкой живём своей жизнью. Спокойно, достойно, без чужих проблем на шее.
