В самой дальней части их шкафа, в специальном белом чехле, дышащем и плотном, жила семейная реликвия. Свадебное платье Анны. Это было не просто платье. Это был застывший в шёлке и кружеве лучший день её жизни. Каждый шов, каждая бисеринка хранили в себе эхо свадебного марша, тёплое прикосновение руки мужа, счастливые слёзы матери. Анна доставала его раз в год, в день их с Виктором годовщины, просто чтобы посмотреть, прикоснуться, вдохнуть едва уловимый аромат того дня и спрятать обратно. Это был их талисман. Их якорь.
Поэтому, когда свекровь, Елизавета Марковна, произнесла эти слова, мир для Анны раскололся на «до» и «после».
Всё началось полгода назад, когда они с Виктором решились на отчаянный, но такой желанный шаг. Они ушли со своих стабильных офисных работ и вложили все сбережения в мечту – маленькую уютную кофейню в центре города. Елизавета Марковна с самого начала была категорически против.
Какая кофейня? – возмущалась она. – Глупости! Прогорите! Витя, я не для того тебя растила, чтобы ты чашки мыл! Это всё она! – испепеляющий взгляд в сторону Анны. – Втянула тебя в авантюру!
Они не слушали. Они работали как одержимые. Сами делали ремонт, сами выбирали зёрна, сами стояли за стойкой. Первые месяцы были невероятно трудными. Денег не было совсем, они жили на хлебе и воде, но были пьяны от счастья и запаха свежесваренного кофе. Они были вместе. Они строили своё будущее.
Елизавета Марковна же считала их «бездельниками, которые играют в бизнес». Она звонила почти каждый день, и каждый разговор был полон яда и упрёков. Виктор, как всегда, пытался сгладить углы. «Аня, потерпи, она такая, – говорил он жене. – Она просто за меня переживает». И Анна терпела.
Кульминация наступила в четверг. Они долго копили и наконец купили профессиональную кофемолку – дорогую, итальянскую, блестящую. Это была огромная веха в их маленьком бизнесе. Вечером они привезли её домой, чтобы на следующий день отвезти в кофейню.
Именно в этот момент, как по злому року, на пороге возникла Елизавета Марковна. Её взгляд упал на огромную коробку.
Это что ещё такое? – ледяным тоном спросила она.
Кофемолка, мама, – радостно ответил Виктор. – Представляешь, какая вещь! Теперь у нас кофе будет…
Я вижу, что вы деньги на ветер выбрасываете! – прервала она его. – Я вам говорила, что вы прогорите! Вместо того чтобы на нормальную работу устроиться, вы игрушки покупаете!
Начался скандал. Громкий, безобразный. Елизавета Марковна кричала, что они позорят её, что они останутся на улице.
Я столько в вас вложила! Свадьбу вам какую сыграла! А вы?! Раз вы такие бизнесмены, раз у вас есть деньги на всякий хлам, верните мне то, что я на вас потратила!
Мама, у нас нет денег, – попытался успокоить её Виктор.
У нас правда нет ни копейки, – всхлипнула Анна. – Всё ушло в дело…
Елизавета Марковна обвела комнату торжествующим, хищным взглядом. И нанесла удар. Прямо в сердце. Она посмотрела на Анну с нескрываемым презрением.
Продай свадебное платье и верни мне деньги! – потребовала она.
Тишина, наступившая после её слов, звенела. Анна замерла, не в силах вздохнуть. Она смотрела на свекровь, как на чудовище, которое только что предложило ей вырвать собственное сердце и бросить под ноги. Продать платье… Это было равносильно тому, чтобы продать их воспоминания, их клятвы, их любовь.
Она посмотрела на мужа. В её глазах стоял немой вопрос. И ужас. Виктор, который до этого момента стоял, опустив голову, и пытался что-то мямлить, вдруг замолчал. Он медленно поднял глаза. И Анна увидела, как его лицо меняется. Привычная мягкость, желание всем угодить исчезли. На их месте появились сталь и холодная, твёрдая ярость.
Виктор смотрел на свою рыдающую жену, на мать, чьё лицо было искажено злобой, и туман, который всю жизнь стоял у него перед глазами, рассеялся. Он вдруг отчётливо понял, что атака на платье – это не про деньги. Это атака на его семью. На его выбор. На его любовь. Это была попытка уничтожить, обесценить всё, что было ему дорого.
Он не сказал ни слова. Он молча подошёл к шкафу. Анна с ужасом смотрела на него, её сердце пропустило удар. Неужели?.. Неужели он сейчас подчинится?
Он открыл дверцу. Но рука его потянулась не к белому чехлу с платьем. Она потянулась к старой, поцарапанной металлической коробке из-под печенья, которая стояла на верхней полке. Его детская копилка. Его сокровище.
Он поставил коробку на стол и открыл. Вытряхнул всё её содержимое. Несколько старых серебряных рублей, оставшихся от прадеда. Пара коллекционных олимпийских монет. Несколько помятых долларовых купюр, которые он откладывал со студенческих подработок. Всё его детство, всё его личное, нетронутое прошлое лежало теперь на столе. Затем он достал из кошелька всю наличку – несколько потрёпанных купюр. Сгрёб всё это в одну кучу и подвинул к матери.
Вот, – сказал он тихо, но так, что зазвенели стёкла. – Это всё, что у меня есть. Забирай. И считай, что это плата. Плата за то, чтобы ты навсегда забыла дорогу в наш дом.
Он поднял на неё ледяной взгляд.
Моя жена не будет продавать своё платье. Никогда.
Елизавета Марковна смотрела то на сына, то на жалкую горстку денег на столе. Она открыла рот, хотела что-то сказать, но не нашла слов. Она была раздавлена. Не аргументами, не криком. А его тихой, несгибаемой решимостью. Она поняла, что проиграла. Что её власть над сыном закончилась в эту самую секунду. Молча, с лицом, ставшим пепельно-серым, она развернулась и вышла. Дверь за ней тихонько щёлкнула.
Анна подбежала к мужу и уткнулась ему в грудь. Он крепко обнял её. Они стояли так посреди комнаты, рядом со столом, на котором лежали обломки его прошлого. Их кофейня ещё не приносила прибыли. В кошельке не было ни рубля. Но в этот момент они были по-настоящиму богаты. Их любовь, их семья, их маленькая реликвия в белом чехле была в безопасности. И они знали, что теперь им всё по плечу.