— Ты совсем спятила?! — Света стояла посреди прихожей, не снимая туфель. — Анька, это же местный дурачок!
Анна спокойно закрыла входную дверь, прошла на кухню. Достала из холодильника бутылку белого вина — любимого Светкиного.
— Проходи, садись. Чего стоишь как столб?
— Я в шоке стою! Мне Ленка из седьмого подъезда сказала — ты с Валиком живёшь. Я думала, она врёт. Приехала проверить. А у тебя его тапки в прихожей!
— И что? — Анна разлила вино по бокалам. — Да, живём. Уже месяц.
Света плюхнулась на стул, схватила бокал, залпом выпила половину.
— Ань, ему сколько лет?
— Двадцать три.
— А тебе?
— Ты знаешь сколько. Сорок два.
— Девятнадцать лет разницы! Ты ему в матери годишься!
Анна пожала плечами, отпила вино. За окном начинался закат — розовый, летний. В квартире пахло борщом и свежевыстиранным бельём.
— Свет, я не замуж за него выхожу. Просто живём.
— С дурачком! Ты понимаешь — с кем? Он же… он же того!
— Отстаёт в развитии, да. И что?
Света открыла рот, закрыла. Налила себе ещё вина.
— Ань, ну ты даёшь. Я думала, ты шутишь, когда по телефону сказала. Думала — метафора какая-то. А ты реально притащила домой этого… этого…
— Валика. Его зовут Валик.
— Да какая разница как! Он же у церкви сидит, милостыню просит!
— Сидел. Теперь не сидит.
Из коридора послышались шаги. В кухню заглянул Валик — худенький, нескладный, с детским лицом. Волосы мокрые после душа, в Анниной футболке, которая висела на нём как на вешалке.
— Ань, я бельё развесил. И посуду помыл. Можно телевизор посмотреть?
— Конечно, милый. Смотри.
Он улыбнулся — широко, беззащитно. Кивнул Свете и ушёл. Через минуту из комнаты донеслись звуки мультфильма.
— Мультики смотрит, — Света покачала головой. — Ань, ну что ты с ним нашла?
Анна встала, подошла к плите. Сняла крышку с кастрюли — проверить борщ.
— Удобно с ним.
— Удобно?! Это как?
— А так. Покладистый. Что скажу — то и делает. По дому помогает. Готовить научился. Бельё стирает, полы моет. И не ноет, не требует. Благодарный.
— Так домработницу найми!
— Домработница денег стоит. А этот бесплатный. Более того — я его кормлю, одеваю. Ему хорошо, мне удобно. Идеально.
Света допила второй бокал, потянулась за бутылкой.
— А… ну, в смысле… вы же не?..
— Спим вместе? Спим.
— Фу, Ань!
— Что фу? Нормальный мужик в этом плане. Даже очень. Молодой, выносливый. И нежный такой… заботливый.
— Блин, не хочу подробностей! Он же дурачок!
— Ну и что? В постели это не мешает. Наоборот — старается, хочет угодить. Не то что мой бывший — повернулся к стенке и храпит.
Света закрыла лицо руками.
— Я не могу. Это слишком. Ты используешь умственно отсталого парня!
— Я его не использую. Мы взаимно друг другу помогаем. Ему нужен дом, еда, забота. Мне — помощь по хозяйству и мужчина в постели. Честный обмен.
— Ань, но это же… это неправильно!
— А что правильно? — Анна села напротив подруги. — Жить одной? Я пятнадцать лет в браке промучилась. Муж пил, гулял, последние годы вообще не прикасался. Развелась в тридцать семь. Пять лет одна. Пробовала встречаться — то импотенты, то женатые, то вообще неадекваты. А тут — Валик. Да, не красавец. Да, с особенностями. Но добрый. Ласковый. И главное — мой.
— Твой дурачок, — Света покачала головой.
— Мой. А что, дурачок не человек? Не имеет права на дом, на женщину?
— Имеет, но… Ань, а если родственники у него есть? Придут, скандал устроят?
— Нет у него никого. Детдомовский. В восемнадцать выпустили — иди куда хочешь. Вот и пошёл. К церкви. Добрые люди подают — и ладно.
— И ты его оттуда забрала?
— Ага. Проходила мимо, он сидит. Не просит даже — просто сидит, улыбается всем. Худой такой, грязный. Дала денег. Он обрадовался как ребёнок. На следующий день опять там же. Опять дала. На третий — разговорились. Точнее, я спрашивала, он отвечал. Просто, как ребёнок. Где живёт — нигде. Что ест — что дадут. Семья — нету.
— И ты его домой притащила?
— Сначала в кафе повела. Накормила. Он чуть не плакал от радости. Борщ ел и всхлипывал — вкусно, говорит, как в детстве. Хотя какое там в детдоме детство… Потом ещё пару раз кормила. А потом подумала — чего он на улице мается? Позвала домой.
— И он согласился? К незнакомой женщине?
— А чего бояться? Он людям доверяет. Всем. Это его проблема и одновременно… не знаю. Чистота какая-то.
Света налила себе третий бокал. Лицо уже раскраснелось.
— Ладно, привела. Помыла, накормила. Но жить-то оставила зачем?
Анна встала, заглянула в комнату. Валик лежал на диване, смотрел мультики про роботов. Увидел её — улыбнулся, помахал рукой. Она послала ему воздушный поцелуй. Он засмущался, спрятал лицо в подушку.
— Видела? — вернулась на кухню. — Как ребёнок большой. Но добрый. Ласковый. Благодарный за всё. Утром кофе в постель приносит. Вечером ноги массирует. Я прихожу с работы — квартира чистая, ужин готов. И встречает как… как будто я королева какая-то. Обнимает, целует. «Анечка пришла, я так ждал!»
— И тебя это не напрягает?
— Что именно?
— Ну… что он как ребёнок?
— А меня в браке напрягало, что муж как свинья. Нажрётся, на диван — и храпит. А этот — помоется, духами побрызгается, в постель ложится и ждёт. Стесняется ещё. «Анечка, можно я тебя обниму?» Можно, говорю. Обнимет — и лежит счастливый. Гладит по волосам, целует в плечо. «Ты пахнешь как цветочек». Когда мне последний раз комплименты делали?
— Ань, но это же… инфантильность какая-то.
— И что? Мне нравится. Знаешь, как приятно, когда тебя боготворят? Когда каждое твоё слово — закон? Когда смотрят влюблёнными глазами?
— Он что, влюблён?
— Без памяти. «Анечка самая красивая, самая добрая». По сто раз на дню говорит. И не врёт — он врать не умеет. Что думает, то и говорит.
Света откинулась на спинку стула.
— Слушай, а вдруг он… ну, опасный? Приступ какой случится?
— Какой приступ? Он не псих, он просто… недоразвитый. Как подросток лет четырнадцати в теле взрослого. Абсолютно безобидный. Мухи не обидит. Вчера паук в ванной был — он его в баночку поймал, на улицу вынес. «Нельзя убивать, они тоже жить хотят».
— А соседи что говорят?
— А что соседи? Видят — парень молодой со мной живёт. Ну и что? Моё дело. Альфонс, небось, думают. Если б знали, что наоборот — я его содержу…
— И не стыдно?
— Чего стыдно-то? Что взяла бездомного, отмыла, одела, накормила? Что дом дала, заботу? Что спасла от улицы?
— Ты его не спасла. Ты его используешь.
Анна встала, подошла к окну. На улице уже стемнело, зажглись фонари.
— Может, и использую. И что? Он счастлив. Я довольна. Кому плохо?
— Это неэтично!
— Этика, — Анна усмехнулась. — Свет, мне сорок два. Я не красавица, не богачка. Обычная женщина, уставшая от одиночества. Хочу, чтобы дома ждали. Чтобы обнимали. Чтобы в постели не одной спать. Это преступление?
— Но не с дурачком же!
— А с кем? Где мне нормального найти? На сайтах знакомств? Там одни извращенцы. В клубах? Я туда не хожу. На работе? Там все женатые. Где, Света? Подскажи!
Подруга молчала. Потом тихо сказала:
— Лучше одной, чем так.
— Тебе легко говорить. У тебя Игорь есть. Пусть и козёл, но есть. Дома ждёт. А я пять лет квартиру пустую открывала. Телевизор для компании включала. С котом разговаривала. Надоело.
— Кот-то куда делся?
— Умер. Год назад. Старый был. После него и взяла Валика.
— Вместо кота — дурачка?
— Не вместо. Просто… одиноко стало совсем. А тут он. Смотрит преданными глазами. Руки целует. «Спасибо, Анечка, ты добрая». И правда благодарный. За всё. За еду, за крышу, за ласку. Как щенок брошенный.
— Вот именно — как щенок! Ань, это же извращение какое-то!
Анна резко повернулась.
— Извращение? Я его не насилую. Не заставляю. Он сам ко мне в постель лезет. Обнимается, целуется. Шепчет всякие глупости. «Ты тёплая, как солнышко». Детские слова, да. Но искренние. Когда я последний раз искренность видела?
— Искренность дурачка!
— И что? Она менее ценная? Он не умеет врать, Свет. Не умеет притворяться. Что чувствует — то и говорит. «Анечка красивая». «Анечка пахнет вкусно». «Я Анечку люблю». Примитивно? Да. Но честно.
Света встала, покачнулась — вино ударило в голову.
— Я не могу это слушать. Ты… ты больная.
— Возможно. Но я счастливая больная.
— Счастливая? С дебилом?
— Не называй его так! — Анна повысила голос. — Он не дебил. Он особенный. Да, не такой как все. Но добрый. Хороший. И мой.
— Твой дурачок!
— Мой мужчина. Который носит меня на руках. Который цветы с клумбы ворует — простые ромашки, но для меня. Который песни поёт, пока полы моет. Который засыпает, обнимая меня, и улыбается во сне.
— Фу!
— Что фу? Нежность фу? Забота фу? Или тебе противно, что он не полноценный? А полноценные лучше? Твой Игорь полноценный — и что? По бабам шастает. А мой Валик кроме меня никого не видит. «Анечка самая лучшая. Других не надо».
Света направилась к выходу. У двери обернулась.
— Знаешь что? Живи как хочешь. Но это… это мерзко. Использовать убогого для своих нужд.
— Я его не использую. Я его люблю.
— Любишь?! — Света расхохоталась. — Дурачка любишь?
— А что, их любить нельзя? Они не люди?
— Они… они другие!
— Да. Другие. Честные. Открытые. Благодарные. Может, поэтому и люблю. Устала от «нормальных» со своим враньём и эгоизмом.
— Ты спятила окончательно.
— Возможно. Но мне хорошо в моём безумии.
Света хлопнула дверью. Анна осталась стоять в прихожей. Из комнаты выглянул Валик.
— Анечка, тётя ушла? Она злая была.
— Ушла, милый. Не переживай.
— Я чай сделал. И бутерброды. Хочешь?
— Хочу.
Он взял её за руку, повёл на кухню. Усадил за стол, налил чай. Сел напротив, смотрел внимательно.
— Ты грустная. Тётя обидела?
— Немного.
— Не грусти. Я тебя люблю. Очень-очень.
Простые слова. Детские. Но Анна улыбнулась.
— И я тебя люблю, птенчик.
— Птенчик? — он засмеялся. — Я птенчик?
— Мой птенчик. Которого я подобрала и отогрела.
— И я теперь твой навсегда?
— Навсегда.
Он обошёл стол, обнял её сзади. Уткнулся лицом в волосы.
— Пахнешь клубничкой. Вкусно.
— Это шампунь такой.
— Красивый шампунь. Как ты.
Примитивно? Да. Но Анне было всё равно. Она устала от сложных мужчин со сложными проблемами. От умных разговоров, за которыми скрывалось равнодушие. От правильных слов, которые ничего не значили.
А тут — Валик. Её птенчик. Который радуется новым носкам как ребёнок. Который плачет над мультиками. Который считает её королевой.
— Анечка, можно я с тобой спать буду?
— Конечно, милый.
— Я буду обнимать. Можно?
— Можно.
— И целовать?
— И целовать.
Он засмеялся — счастливо, звонко. Как ребёнок, которому пообещали цирк.
И Анна подумала — пусть Светка считает её больной. Пусть соседи перешёптываются. Пусть весь мир осуждает.
Ей хорошо. Впервые за много лет — по-настоящему хорошо. Рядом человек, который её обожает. Пусть этот человек — местный дурачок. Но он — её дурачок. Её птенчик. Её странное, неправильное, осуждаемое всеми счастье.
И плевать на всех.
Анна встала, взяла Валика за руку.
— Пойдём спать?
— Пойдём! Я сказку расскажу. Про принцессу. Она как ты.
— Расскажешь.
Выключила свет на кухне. Налила себе рюмочку коньяка — для храбрости. Не перед близостью — к ней она привыкла. А перед осознанием того, что выбрала. Что будет жить с этим выбором.
Допила. Пошла в спальню. К своему птенчику. Странному, неправильному, осуждаемому всеми.
Но — своему.
