Марина шла вдоль прудов в сквере за «Берёзкой», узелки пакета с пирожными тянули ладони, а синие балетки натирали пятки. Она устала. На витрине флористической мастерской, где она работала уже третий год, опять пришлось переклеивать афиши — хозяйка вдруг решила, что май должен начаться с ромашек, а не с сирени. И хоть Марина знала, что никто в микрорайоне не обращает внимания на эти афиши, она всё равно подолгу вывешивала их ровно, выправляя каждый уголок скотча, потому что иначе внутри что-то начинало зудеть, как будто она не сделала свою часть жизни достаточно правильно.
У калитки её ждала Лера, шестилетняя, в пыльной футболке с зайцем и с развязанным шнурком. Она стояла, уткнувшись в железную трубу ограждения, и что-то разглядывала в траве. Когда Марина подошла, Лера подняла глаза.
— Ты взяла мои любимые с клубникой?
— Да, — Марина протянула пакет, — только сначала ужин. И руки помыть. Я сегодня видела, как один мальчик ел песок. Не хочу, чтобы ты была на него похожа.
Лера хихикнула, и они вместе пошли через двор, мимо лавок с играющими подростками и женщин в халатах. Их подъезд пах краской — накануне управляющая компания перекрасила перила, и теперь всё вокруг выглядело нарочито ярким, как будто жильцы жили в сериале про советскую коммуналку. В квартире было душно, балкон захлопнулся сквозняком, и Марина первым делом открыла окно в кухне, пока Лера тащила в комнату рюкзак.
— Папа придёт? — раздался голос из коридора.
— Какой ещё папа? — Марина смеялась, разливая суп. — Он Алексей. И вообще он тебе не папа.
— Но он же мне бантик покупал.
Марина не ответила сразу. Алексей действительно покупал бантики, и не только. Он привозил краски, дарил ей набор стикеров, показывал, как складывать фигурки из бумаги. И Лера, застенчивая и склонная к одиночеству, вдруг начала говорить об этом мужчине, как о чём-то устойчивом, как будто он врос в их быт.
Познакомились они месяца три назад, на мастер-классе в Доме культуры. Тогда Марина пришла туда с Лерой, чтобы просто провести вечер вне квартиры. Алексей пришёл с дочерью. Он показался ей спокойным, даже немного сухим, но умелым. Девочка была старше Леры, стройная, с острым подбородком, уверенным тоном и невыносимо аккуратным почерком. Звали её Ксюша. Ей было девять лет. Они делали домик из картона, и Ксюша командовала процессом с видом генерала, который точно знает, где должна быть каждая труба и каждая дверь. Лера терялась, а Алексей спокойно передвигал детали, помогал своей дочери, но в какой-то момент подошёл к Лере и с серьёзным лицом спросил, умеет ли она вырезать круг. И как-то с того вечера всё началось.
Марина выбирала яблоки, Лера сидела в тележке, а Алексей вдруг оказался рядом, с Ксюшей, корзиной и пакетом манки. Они разговорились, потом встретились ещё пару раз, и как-то раз Марина предложила заехать к ним на блины. Алексей привёз с собой Ксюшу. Та вошла в квартиру, будто проверяла чистоту полов, осмотрела книжную полку и тут же спросила, почему у Леры столько игрушек, если ей только шесть.
— Мы не любим много лишнего, — заметила Ксюша и села, скрестив ноги, на пуфик.
В тот вечер Марина впервые почувствовала, как в ней поднимается раздражение. Ксюша была умной, но странно взрослой. Казалось, она говорила заученными фразами. Позже Алексей сказал, что её мать — их бывшая — живёт в Самаре, что с дочерью почти не общается. Ксюша осталась с ним после суда, и он делает всё, чтобы девочка чувствовала себя в безопасности.
Они начали встречаться. Иногда Алексей забирал Марину после работы, иногда они втроём — Лера, Марина и он — шли в кино или в парк. Ксюша не всегда была с ними. Марина не спрашивала, почему, но внутри чувствовала облегчение, когда девочки не пересекались.
Когда Лера была рядом, Алексей становился внимательным, мягким. Он держал её за руку, клал пальто ей на плечи, разговаривал с ней как взрослый. Марина замечала, как у Леры меняется лицо — она начинала сиять. А Ксюша… Ксюша однажды на даче у друзей Алексея сказала.
— Если они поженятся, мне снова придётся жить с чужими.
Марина услышала это мимоходом, на веранде, где они пили лимонад. Она не ответила. Потом долго молчала всю дорогу домой.
В детском саду, куда Марина зашла в понедельник, чтобы подписать бумаги на выпускной, заведующая — Людмила Евгеньевна, полная женщина в сером платье — вдруг спросила, не будет ли Лера выступать в паре. По сценарию нужны были «мальчик и девочка», и в группе оставалась одна девочка — Ксюша. Марина застыла. Людмила Евгеньевна, похоже, ничего не знала, просто читала список.
— Ксюша? — переспросила Марина, стараясь говорить ровно.
— Да, та, что с отцом-инженером. Она у нас в группе на временной основе, с прошлого месяца. Видимо, пока бабушка в отъезде.
Марина не знала, что Ксюша теперь в их саду.
Вечером дома, когда Алексей пришёл ужинать, она спросила.
— Ты перевёл Ксюшу в наш детский сад?
Он отложил вилку и кивнул.
— Да. Решил, что так проще. Она привыкнет. Мы же планируем быть вместе.
— Мы не обсуждали это, Алексей.
— А что обсуждать? Это же удобно. Ты и Лера там, Ксюша рядом. Я просто решил…
— Ты решил, а я теперь должна улыбаться и делать вид, что всё нормально?
Он помолчал.
— Я думал, тебе приятно будет, что она рядом. Она старается, ты же видишь.
Марина не сказала, что видит совсем другое.
Когда Лера заснула, Марина стояла на балконе, смотрела вниз, где подростки в спортивных костюмах спорили у качелей. Пахло пылью и майским асфальтом. В голове шумело от мыслей, но они не складывались в слова.
Она не знала, что именно тревожит её больше — то, что Ксюша рядом всё чаще, или то, что она никак не может полюбить девочку, которая оказалась в её доме без спроса.
В воскресенье Марина поехала с Лерой в библиотеку на втором этаже старого торгового центра, где всё ещё стояли обшарпанные автоматы с жвачкой и мерцали светильники времён девяностых. Библиотека была неофициальной — её организовала инициативная группа мам, потому что в микрорайоне не хватало кружков, а дети всё больше сидели в телефонах. Там пахло бумагой, пыльными коврами и маркерами, которыми дети раскрашивали обложки. Лера обожала это место. Там она чувствовала себя умной и важной — можно было самой выбрать книжку, сесть за стол и даже рассказать её вслух другим детям.
— Только не выбирай опять сказку про ежика, — взмолилась Марина, пока Лера рвалась к полке.
— Но он такой добрый, — прошептала Лера и шмыгнула в уголок, где стояли сборники в мягких обложках.
Через пятнадцать минут, когда Марина уже разговаривала с Татьяной, мамой близняшек и одной из волонтёрок библиотеки, в дверях появилась Ксюша. Она шла уверенно, в пальто с капюшоном и с рюкзаком, в котором что-то позвякивало. За ней — Алексей, в джинсах и куртке, усталый, как будто не выспался.
— Мы просто зашли, — сказал он, сдержанно улыбнувшись. — Ксюша захотела книжку по биологии. У них в классе началась новая тема.
Марина кивнула. Лера спряталась за книжный стеллаж, и только через пару минут решилась выглянуть.
— Привет, — тихо сказала она. — Я тут сказку нашла.
Ксюша посмотрела на неё с лёгким прищуром и пошла дальше, не ответив. Алексей сделал шаг, будто хотел что-то сказать, но промолчал. Марина почувствовала, как в ней что-то кольнуло, маленькое и острое, будто заноза под кожей. Эта девочка с её холодной вежливостью выводила из равновесия.
Позже, когда они вернулись домой, Марина обнаружила, что Ксюша оставила свой пенал у них в машине. Алексей привёз его уже вечером, заодно решил остаться на ужин. Они втроём сидели на кухне, Лера рисовала, Алексей пытался починить дверцу шкафа, которая уже третий месяц норовила упасть. Ксюша забежала на минуту, чтобы забрать пенал, и остановилась в дверях.
— А вы тут часто сидите вот так?
Марина подняла взгляд. Она не знала, как реагировать на этот вопрос.
— Мы просто ужинаем, — ответила она.
— У нас дома так не было, — заметила Ксюша и посмотрела на Алексея. — С мамой всё было быстро. Еда — и в комнату. Разговаривать никто не хотел.
Алексей ссутулился, будто эта фраза ударила его между лопаток. Марина ничего не сказала, но напряжение в кухне повисло плотным воздухом. Через пять минут Ксюша ушла, дверь за ней захлопнулась, и Лера спросила, не странная ли Ксюша.
— Она просто не привыкла, — сказал Алексей. — Ей непросто. Представь, если бы ты вдруг оказалась в чужом доме, где у всех свои правила.
Марина хотела ответить, что ей тоже непросто, но остановилась. Слова не шли.
На следующий день после работы Марина зашла в салон обуви у станции. Она собиралась купить Лере весенние кроссовки, но задержалась у детского отдела. Продавец, девушка лет двадцати с татуировкой в виде ветки на руке, предложила помощь. Пока Марина перебирала коробки, услышала за спиной голос Ксюши. Та стояла с Алексеем, мерила новые туфли для школьного праздника.
— Мне эти не нравятся. Они бабушкины.
— А вот эти? — Алексей протянул другие.
— Они некрасивые. У Светы в классе туфли из глянцевой кожи. А эти какие-то… дешёвые.
— Я не могу позволить себе глянцевые туфли, — мягко сказал Алексей. — Ты же знаешь.
Марина отвернулась. Её снова кольнуло. Алексей никогда не говорил с Лерой так терпеливо, он не объяснял, не уговаривал. Он просто действовал. С Ксюшей он становился другим, каким-то более собранным, сосредоточенным, почти уязвимым.
Когда она вернулась домой, Лера уже сидела у окна и рисовала радугу. На подоконнике стояли остатки печенья, и кто-то приклеил на стекло наклейку с русалкой.
— Ксюша приходила? — спросила Марина, не снимая пальто.
— Угу. Она сказала, что у неё будет платье с блёстками. А можно мне тоже?
Марина кивнула. И почувствовала, как волна усталости поднимается с живота к горлу.
В пятницу Алексей снова заговорил о переезде.
— Всё становится логичным, — сказал он, когда они сидели в парке у спортивной площадки. — У тебя работа в этом районе, садик тут, Ксюша уже ходит в местную школу. Мы постоянно вместе, Марин. Это нормально. Ты же видишь.
— Видишь что?
— Что мы семья.
Марина посмотрела на него. За спиной дети гоняли мяч, смеялись. Где-то у качелей мальчик упал и закричал. Мать подбежала, обняла его. Всё как в кино.
— Алексей, я не уверена, что готова. Это не так просто. Ксюша… она… Она сложная. Я не нахожу с ней общий язык.
— Ты пыталась?
— А ты пытался понять, каково это — вдруг делить всё? Кровать, ложку, внимание, ребёнка, которого ты растишь шесть лет одна?
Он ничего не ответил.
В субботу Марина случайно услышала, как Ксюша разговаривает с Лерой в коридоре. Она складывала бельё в шкаф, дверь была приоткрыта.
— Мне кажется, твоя мама меня не любит.
— Она просто строгая, — ответила Лера. — Меня она тоже не всегда любит. Но всё равно заботится.
— А я не хочу, чтобы она заботилась. Я просто хочу, чтобы меня не выгоняли.
Марина села на кровать. Её пальцы всё ещё сжимали сложенную пижаму. Она не знала, что ответила Лера. Но в груди было ощущение, как будто кто-то сжал её изнутри и не отпускает.
Ксюша боялась. Она всё понимала. Она видела больше, чем Марина думала.
К вечеру Алексей забрал Ксюшу к себе. Сказал, что нужно немного времени. Марина не спорила. Она просто кивнула, будто согласна. Но когда осталась одна, не смогла ни лечь, ни есть, ни даже включить свет.
В квартире было слишком тихо. И почему-то очень пусто.
В понедельник утром Марина вышла из дома раньше обычного. Она не смогла спать. Лера осталась у подруги на ночь — это было заранее запланировано, какой-то мини-девичник с пижамами и воздушным попкорном, и Марина была благодарна, что в квартире никого не было. В её голове застряли слова Ксюши о том, что её не любят. Они всплывали в тишине, между стуком холодильника и треском розетки, как эхо, которое невозможно заглушить.
Она пошла пешком до работы, хотя обычно садилась на автобус. Лавки вдоль дороги были пусты, дворники махали метлами под моросящим дождём. Мимо проезжали троллейбусы, и их отражения расплывались в лужах. Возле школы, куда ходила Ксюша, Марина замедлила шаг. Здание казалось другим. Холодным. Чужим.
В мастерской уже был открыт замок, и с порога пахло свежими тюльпанами. Вика, младшая флористка, студентка заочки с завивкой и большими наушниками, вырезала зелёные ленты.
— Ты чего такая с утра? — спросила она, не отрываясь от работы. — Сама на себя не похожа.
Марина повесила куртку и подошла к столу, чтобы подровнять стебли у гортензий. Она не хотела говорить, но Вика смотрела слишком прямо.
— Поссорились, — выдохнула Марина. — Я… сказала лишнего. Наверное, всем.
— Ему?
— И ему, и его дочери. Я сказала, что она мне не нужна. Что у меня есть свой ребёнок, и мне этого хватает.
Вика присвистнула.
— Жёстко. Но ты правда так думаешь?
Марина не ответила. Она не знала, как именно она думает. В голове всё смешалось — долг, раздражение, усталость и что-то похожее на стыд.
В обед она вышла в булочную через дорогу. Очередь стояла до двери. В углу у витрины копошилась пожилая женщина в зелёном пальто, спорила с продавцом из-за срока годности круассана. Пока касса зависала, Марина услышала, как за спиной кто-то её позвал. Это была Надя — соседка по площадке, сухая, всегда деловая, лет сорока пяти, с мужем-водителем и сыном в колледже.
— Ты не в духе, — заметила она, пододвигаясь ближе.
— Немного. Дела дома.
— А я видела, Ксюша с чемоданом ходила. К отцу уехала?
— Временно.
— Ты же знала, что у него есть ребёнок, — спокойно сказала Надя. — Но я тебя не осуждаю. Просто чужие дети — это не то, к чему кто-то может быть готов. Тем более, если свои уже есть.
Марина смотрела на витрину, не понимая, хочет она пирожок или лучше уйти. Вместо этого купила один с картошкой, хотя потом так и не ела его.
Вечером она пошла к маме. Дом, в котором она выросла, стоял во дворе с облезлым фасадом. Всё здесь пахло привычно — щами от соседей, подгоревшим утюгом и ещё чем-то сладким. Мама открыла дверь в домашнем халате, с бигудями.
— Зачем пришла? — спросила она, не отводя глаз от телевизора.
— Поговорить.
Мама выключила звук, кивнула на кухню. Они сели, как всегда, друг напротив друга, только теперь на столе не было пирога и чая. Только бумажные салфетки, пачка таблеток и стопка газет.
— Я поссорилась с Алексеем. И с Ксюшей.
— Знаю, — мама взглянула исподлобья. — Он вчера приходил за книгами. Сказал, что пока поживёт у сестры.
— Я сказала… что не хочу жить с его дочерью. Что она чужая. И пусть живёт с матерью.
Мама молчала. Потом вытерла руки о халат и встала к раковине.
— Знаешь, что я думаю?
Марина сжала пальцы.
— Ты никого, кроме себя, не любишь. Ты строишь дом, где не для кого нет места. Даже для тех, кто тебя любит. Алексей принял твою Леру, как свою. А ты не смогла даже попытаться.
— Это не так, — тихо ответила Марина.
— Именно так. Ты всё усложняешь. Всю жизнь. Из-за этого твой отец ушёл, помнишь? Потому что ты всё делала по своему сценарию.
Марина встала резко. Ей стало душно.
— Я думала, ты поддержишь.
— Я всегда тебя поддерживаю. Но не тогда, когда ты рушишь то, что тебе самой нужно.
На следующий день она поехала к Алексею. Он остановился у своей младшей сестры — та жила на окраине, в доме, где с каждой стороны был маленький палисадник. Сестра, Аня, вышла сама. Короткие волосы, в руках ребёнок на руках, лицо открытое и жёсткое.
— Он не хочет тебя видеть, — сказала она, не повышая голоса.
— Я просто хотела поговорить.
— Поздно. Он не спал два дня. Ксюша плачет. Он чувствует себя виноватым, потому что опять не смог выбрать правильно. Хотя всё время выбирает вас.
Марина кивнула. Она не стала спорить.
Возле школы Лера выбежала с рисунком в руках.
— У нас был конкурс. Сказали, я выиграла. Но Ксюша не пришла. Она должна была читать стих, но ушла до начала. Все говорили, она странная.
Марина опустилась на корточки.
— Тебе грустно без неё?
Лера кивнула.
— Она мне сначала не нравилась. Но потом стала как старшая сестра. Хотя она мне не улыбается.
Марина взяла её за руку. Они шли молча вдоль школьного забора.
Когда вернулись домой, в ящике почты лежало письмо. Без обратного адреса. Внутри — открытка с нарисованным домом, и под ним одной строчкой «Я старалась, но ты не захотела».
Почерк был Ксюшин. Марина стояла в коридоре с этим листом в руках и впервые не знала, что делать. Она действительно всё испортила. И сама не знала, можно ли теперь вернуть хоть что-то.
Марина сидела в поликлинике, сжимая в руке жёлтую карточку. Очередь двигалась медленно, люди шептались, кто-то жаловался на врача, кто-то на жизнь. Она смотрела на афиши вакцинации, но не читала ни слова. Вчера она узнала, что беременна. Тест она сделала молча, стоя в душной аптеке на углу, где вечный запах лекарств и кошачьего корма, потому что в соседнем отделе продавались корма и миски. Две полоски. Яркие, уверенные.
Когда она сказала об этом Алексею по телефону, он долго молчал. А потом выдохнул «Я рад». Она тоже. Наверное. Просто в этот раз радость пришла вперемешку с тревогой. Потому что теперь нельзя было отмахнуться, закрыть дверь, уйти. Всё стало плотнее, ближе, серьёзнее.
На следующий день она пошла в парк, где когда-то гуляли всей четвёркой. Дорожки были посыпаны гравием, скамейки ещё пахли краской после весенней покраски. Она села на ту самую лавку, где Ксюша ела мороженое, а Лера рисовала мелом солнце на асфальте. Тогда всё казалось возможным. А теперь — словно разлетелось на куски.
К ней подошла Катя, воспитательница из Лериного сада, с короткой стрижкой и вечной папкой в руках. Она шла в сторону автобусной остановки и заметила Марину.
— Вы хорошо выглядите, — сказала она, улыбнувшись. — Лера рассказывала, что у вас скоро будет малыш. Поздравляю.
— Спасибо, — Марина улыбнулась в ответ. — Мы пока ещё привыкаем к этой мысли.
— А Ксюша? Она теперь в другой школе?
— Пока да. У отца.
Катя кивнула и присела рядом, как будто специально оставила маршрут автобуса подождать.
— Знаете, дети многое чувствуют. И даже если делают вид, что не волнуются — они переживают больше, чем мы думаем. Ксюша часто сидела одна. Даже когда вокруг играли. Не потому что вредная. Потому что ждала, что кто-то её выберет.
Марина опустила голову. Это прозвучало как удар, но не злой — такой, который заставляет очнуться.
Вечером она пошла к сестре Алексея — к той самой, у которой он жил последние дни. Аня открыла дверь без удивления. На руках у неё был малыш, на плече — пятно от каши, в глазах — ясность.
— Он в комнате. Но лучше сначала ты поговори со мной, — сказала Аня, увлекая Марину на кухню. — Ты думаешь, что всё ещё можешь быть важной в его жизни?
— Не знаю, — честно ответила Марина.
— Тогда я скажу. Ты — важная. И для него, и для Леры, и для Ксюши. Но ты не имеешь права брать только то, что тебе удобно. Это не работает. Мы все знаем, что у любви нет инструкции. Но ты ведёшь себя так, будто есть правило, где написано, что чужой ребёнок — это не твой долг. И вроде бы ты права. Только в жизни так не получится.
Марина сидела на табурете, пока Аня говорила. Не прерывала. Она не могла.
— Она не такая, как Лера. И я не могу быть ей мамой, — прошептала Марина. — У меня не получается. Я пыталась. Честно.
— И не надо быть ей мамой. Ей нужна не мама. Ей нужно, чтобы кто-то просто не выгнал. Чтобы кто-то остался. Этого ей никто не дал. Ни её мать, ни ты.
Из соседней комнаты вышел Алексей. Он выглядел усталым. Его щёки были в щетине, на футболке — помятая складка. Он не смотрел в глаза.
— Я не пришла просить, — начала Марина. — Я пришла сказать, что беременна. Я не прошу прощения. Но я не хочу, чтобы ты был там, а я — здесь. И чтобы твоя дочь думала, что я её не хочу. Я… не знаю, что делать, но я хочу попробовать. Без обещаний. Без «мама». Просто быть рядом.
Он долго молчал, потом сел напротив.
— А я всё время ждал, что ты придёшь. Не потому, что ты должна. А потому, что я знаю тебя лучше, чем ты думаешь.
Спустя неделю Ксюша вернулась. Она стояла на лестничной клетке, в серой куртке, с маленькой сумкой. Лера бросилась к ней, утащила в комнату показывать новый альбом с наклейками. Ксюша молчала. Потом сказала «Я не злилась. Я просто боялась».
Марина подошла ближе, присела рядом.
— Я тоже боялась. Но, может, нам не обязательно быть идеальными. Может, просто будем по-честному. Я не твоя мама, но я рядом. Если захочешь.
Ксюша кивнула. Очень медленно. И впервые за всё время их знакомства обняла Марину сама. Неловко, но по-настоящему.
Через месяц они переехали в новую квартиру. Всё было в коробках, запах краски ещё держался в комнатах. Алексей вешал полки, Лера пыталась повесить рисунки, Ксюша пересортировывала книги по алфавиту.
На двери детской комнаты висела табличка, которую девочки сделали вместе. На ней было написано «Здесь живут две сестры. Одна родилась из мамы. А вторая из жизни».
Марина стояла в дверях. И вдруг поняла, что это не про чужих и своих. Это про то, кто остался. Кто не ушёл. Кто принял. И кто выбрал остаться рядом.
