Леха смотрел, как его пальцы вцепились в руль — костяшки побелели, а под ногтями скопилась чёрная каёмка. Последняя вахта выдалась адской. Тридцать дней в тайге, без связи, только работа, работа, работа. Думал об одном — о квартире. Ещё полгода таких вахт, и они с Наташкой наконец-то съедут от её матери.
Подъезд встретил знакомой вонью. Лифт, как обычно, не работал. Леха поднялся на пятый, еле волоча ноги и сумку. Палец замер перед звонком. Что-то царапало изнутри, будто заноза под кожей. Достал ключи, повернул в замке.
Дома пахло незнакомыми духами.
— Наташ?
Тишина резанула уши. Потом из кухни донеслось шебуршание.
— Лёш? Ты чё так рано? — Наташка выглянула с кухни, растрёпанная, в каком-то новом халате. — Я ж думала, ты послезавтра.
— А я думал, сюрприз приятный выйдет, — Лёха скинул ботинки, прошёл в комнату. — Чё, не рада?
На столике стояли две чашки с недопитым кофе. Женские. С блёстками.
— Да ладно, не дуйся. Сонька тут заходила, сестрёнка моя.
— Сонька, значит, — Лёха кивнул на вторую чашку. Когда-то он бесился от этой Наташкиной чашки с блёстками. Сейчас их стало две.
— Ты чё, следак какой? — фыркнула Наташка, мгновенно заводясь. — Сестру мне теперь позвать нельзя?
Леха не ответил. Прошел в спальню, скинул куртку. В шкафу, где он держал заначку, было пусто. Семьдесят тысяч как корова языком слизнула.
Виски кольнуло, будто спица вошла за глазное яблоко.
— Деньги где? — голос прозвучал чужим, каким-то скрипучим, как несмазанная дверь.
Наташка застыла в дверях, держась за косяк. Рука с облупленным маникюром вцепилась в дерево так, что костяшки побелели — совсем как у него самого недавно.
— Какие деньги? — но глаза бегали.
— Ты соображаешь вообще? Это последний взнос на квартиру был! — Леха сам не заметил, как оказался рядом с ней, почти нависая.
— А! Эти… — Наташка вдруг переменилась, вздёрнула подбородок. — А чё мне тут одной делать было, пока ты там бабки зашибаешь? Сидеть в четырёх стенах? Мы с Сонькой в Питер скатались на выходные, имею право! А то как деньги в норку таскать — так я жена, а как развлечься — так сиди дома?
Что-то внутри Лёхи надломилось. Не треснуло — именно надломилось, как сухая ветка, когда её сгибаешь, сгибаешь, а она всё не ломается, только похрустывает.
— Питер, — повторил он тупо. — А квартира?
— Квартира-квартира, — передразнила Наташка. — Будет твоя квартира. Ещё попашешь немного. А то уже все девчонки в инсте фотки из отпуска выкладывают, одна я как дура сижу!
— Девчонки, — снова повторил он, чувствуя, как слюна во рту становится вязкой и горькой. — И часто вы так с Сонькой… скатываетесь?
Наташка дёрнула плечом, отвела взгляд.
— Ну было пару раз…
— Куда ещё ездили? — Лёха сам не понимал, зачем спрашивает. Пару раз — это сколько? И когда именно?
— Лёш, да ладно тебе! Тебя полгода дома нет, ты же на эти свои… как их…
— Вахты.
— Вот! А мне чё, загнуться тут от скуки?
Леха смотрел на неё как-то странно, боком, будто она вдруг стала очень яркой, и на неё больно смотреть прямо.
— И сколько так уже?
— Чё?
— Сколько ты уже мои деньги…
— Твои?! — взвилась Наташка. — Твои, значит? А моя готовка, стирка, уборка — это не в счёт? Я, между прочим, тебе тут всё перемыла-перестирала, приезжай — как король! А ты мне предъявы кидаешь?
— Квартиру-то за что покупаем? За твою стирку? — Лёха сам не заметил, что кричит. — Кредит на кого? На мне! Первый взнос — мои накопления! А ты…
Из кухни донеслось какое-то шебуршание. Леха одним движением отодвинул Наташку и в два шага оказался там.
На кухне, съёжившись у окна, стояла Сонька. Такая же точно — крашеная блондинка с тонкими губами, только помоложе. На плече — здоровенная сумка.
— Я это… пойду, наверно, — пробормотала она, глядя в пол.
— Давай, иди, — процедил Лёха и посторонился, пропуская её.
Сонька прошмыгнула мимо, задев его сумкой — и что она туда напихала? Наташка выбежала следом, что-то зашептала сестре в коридоре.
Левую руку у Лёхи вдруг странно скрутило — большой палец задёргался, будто сам по себе, как у больного. Он спрятал руку в карман.
Хлопнула входная дверь. Наташка вернулась на кухню, прислонилась к холодильнику.
— Ну чё? — она смотрела вызывающе. — Бить будешь или материть? Мне Сонька сказала, что все мужики после вахты звереют.
— Много она мужиков после вахты видала, твоя Сонька? — тихо спросил Лёха.
Наташка промолчала. Отвела глаза.
И тут его осенило.
— Погоди-ка… — кухня вдруг стала тесной, как каморка. — Это что же, вы… вы вдвоём мои деньги…
— Господи, да нет никакого «вы вдвоём»! — Наташка закатила глаза. — Сонька просто со мной иногда ездит, когда тебя нет. А чё такого-то? Нельзя, что ли?
— А деньги?
— Что — деньги? Я их и потратила! Имею право, между прочим! Это вообще-то и мои деньги тоже! А то ты меня тут одну бросишь на полгода…
— Да я вахтой пашу на нашу квартиру! — заорал Лёха. — А ты…
— А что я? Скажи спасибо, что любовника себе не завела, пока ты там хрен знает где прохлаждаешься!
Леха поперхнулся воздухом, закашлялся.
— Прохлаждаюсь?
— Ну а чё? — Наташка смотрела исподлобья. — Уехал, и нет тебя. А я тут сиди, жди…
— Я вкалываю там, как проклятый! Чтоб нам на квартиру хватило!
— Ой, давай не начинай!
Лёха вдруг почувствовал, что задыхается. Буквально — как будто из лёгких выкачали воздух. Все эти полгода в чёртовой тайге, в холоде, сырости, без нормальной связи, не высыпаясь, мотаясь по лесу с тяжеленным оборудованием… И ради чего? Чтобы Наташка с сестрой катались по городам, тратя его, его деньги?
— Сколько вы уже так? — снова спросил он.
Наташка побарабанила накрашенными ногтями по дверце холодильника.
— Да забей, а? Денег-то ещё заработаешь…
Взгляд Лёхи упал на холодильник. Там, под магнитом со смешной надписью «Холодильник для мужа всегда пустой», белел листок — какой-то счёт или билет. Он протянул руку.
— Не трогай! — Наташка дёрнулась, но Лёха уже сдёрнул бумажку.
Билет. В Сочи. На две персоны. Вылет через два дня.
— И давно вы так… летаете? — голос звучал на удивление спокойно. Внутри всё оборвалось, а голос — спокойный.
— Ну вот, опять ты начинаешь! — Наташка оттолкнулась от холодильника. — Что, мне уже и отдыхать нельзя?
— На мои деньги?
— Да блин, Лёх! Ты заколебал уже! «Мои деньги, мои деньги»! Ты что, барин какой? Ты без меня кто? Носки свои вонючие сам стирал бы!
— А ты без меня кто? — тихо спросил Лёха.
Наташка осеклась, уставилась на него. Открыла рот, закрыла.
— Ты чё, серьёзно щас?
Лёха молча смотрел на неё. Наташка прислонилась спиной к холодильнику, скрестила руки на груди.
— Да ладно, ты же не всерьёз злишься? Ну, потратила немного, и чё? Вахта будет — ещё заработаешь…
— Немного? — Лёха помахал перед ней билетом. — Это немного? А Питер? А остальное? Это охренеть как «немного»!
Наташка надула губы.
— А чё, мне в гроб ложиться, что ли? Молодость-то проходит…
Лёхе вдруг стало тошно. Затылок налился болью. Поясницу после вахты ломило — сорок килограммов оборудования таскать не шутка. А дома — вот это вот…
— А как же квартира? — снова спросил он, понимая, что звучит как заезженная пластинка.
— Да будет твоя квартира! — Наташка вдруг шагнула к нему, схватила за руку. — Лёш, ну ты чё? Я ж не знала, что тебя так перекосит! Ну да, съездили пару раз. Ну погуляли. А чё, сидеть тут одной, в стенку пялиться? Я ж с ума сойду!
— Квартира, — повторил Лёха, не слушая. — Ты хоть понимаешь, как это важно?
— Да понимаю я, понимаю! — в глазах Наташки мелькнуло что-то похожее на раскаяние. — Лёш, ну не дуйся! Ну хочешь, я Соньке скажу, что в Сочи не поедем, а? Сдадим билеты.
— «Скажу Соньке»? — эхом повторил Лёха. — То есть это даже не ты решила?
Наташка прикусила губу.
Лёха медленно опустился на табуретку, чувствуя, как немеют ноги. Сложил руки на столе. На безымянном пальце тускло блеснуло обручальное кольцо.
— Квартира, — сказал он в третий раз. — Ты понимаешь, что это не просто хата, а… это всё. Свой угол. Без тещи за стенкой. Без соседей. Только мы.
Наташка хмыкнула.
— Без тёщи значит, да? Ты мою маму совсем не уважаешь!
— Причём тут это?
— А притом! — Наташка снова распалялась. — Ты только и думаешь, как бы от моей мамы сбежать подальше! А она, между прочим…
— Хорош, — оборвал Лёха. — Просто хорош.
Наташка осеклась. Уставилась на него.
— Лёш, ты чего? Прям бледный какой-то…
— Тебе-то какая разница, — процедил он. — Ты ж вон, и без меня отлично справляешься.
Он встал и пошёл в прихожую.
— Ты куда? — Наташка, кажется, впервые что-то заподозрила.
— К Витьку. Переночую у него.
— Чё? С дуба рухнул? Ты только с вахты! Отдыхать надо, а не…
— Отдыхать, — повторил Лёха, натягивая куртку. — Ты, я смотрю, только этим и занимаешься.
Он вышел, не оглядываясь, чувствуя, как покалывает кончики пальцев — предвестник головной боли. Сейчас надо просто уйти. Просто не видеть её. Не слышать.
За спиной хлопнула дверь. Лёха нащупал в кармане телефон, набрал Витька. Гудки били по вискам.
— Да, — раздался сонный голос друга. — Лёх, ты чё, приехал?
— Ага, — Лёха сглотнул. — Слушай, пусти переночевать, а? Дома… ну, короче, дома никак.
Повисла пауза.
— Дай угадаю, — голос Витька уже не звучал сонным. — Твоя опять что-то отчебучила?
«Опять». Это слово ударило под дых.
— Типа того, — выдавил Лёха. — Я подъеду, ладно?
— Лады, — Витёк помолчал. — Пивка взять?
— Нет, — Лёха вдруг понял, что у него нет сил даже на пиво. — Просто пусти поспать. Башка раскалывается.
— Бывает, — протянул Витёк. — Адрес помнишь? Приезжай, жду.
Лёха сунул телефон в карман, вышел на улицу. Воздух после дождя казался промытым. Сырой, чистый. Как в тайге.
Рука сама потянулась в карман, где обычно лежала пачка. Бросил же. Третий месяц как бросил — чтоб на квартиру больше отложить.
Сплюнул. Зашагал к метро.
Над городом вставало солнце — бледное, словно разбавленное. Как разбавленный чай. Как разбавленная жизнь.
Левый глаз начало дёргать. Мигрень. Сейчас главное — дотерпеть до Витька, до дивана, до тишины… А дальше видно будет.
Какой-то уличный музыкант играл на гитаре что-то заунывное, с подвываниями. Лёха хотел пройти мимо, но вдруг остановился. В раскрытом гитарном чехле лежала мелочь и несколько мятых купюр. Лёха вспомнил, как они с Наташкой познакомились — она тогда в переходе пела под гитару какую-то попсу. Собирала на новую гитару. А потом они вместе выбирали инструмент, смеялись, целовались прямо в магазине…
Музыкант поднял на него глаза — усталые, красные. Понимающие.
Лёха сунул руку в карман, вытащил последнюю смятую пятисотку, бросил в чехол. Парень кивнул — без улыбки, серьёзно. Лёха кивнул в ответ.
Они поняли друг друга без слов.
