— Вера Михайловна, вы что, издеваетесь? Это называется уборка? Ещё раз так уберёте — вылетите с завода как пробка! — Пётр Валентинович швырнул ведро на кафельный пол, да так, что вода разлилась лужей у ног Веры.
— Я уберу ещё раз, — тихо проговорила женщина, опустив глаза.
— Уберёшь?! — передразнил бригадир. — Да вы тут все одинаковые! На пенсию не хватает — идёте полы драить, а работать как следует не хотите! Толку от вас, как от козла молока!
Вера молча взяла швабру и принялась вытирать лужу. Её потрёпанный синий халат намок снизу, но она словно не замечала.
— Смотрите на неё! Королева! Пальцем не шевельнёт лишний раз и молчит, как партизан на допросе! — Пётр развернулся к Толику из охраны. — Помнишь ту, прошлую? Нинка хоть огрызалась, с ней повеселее было.
Вера подняла ведро и пошла к подсобке, стараясь держать спину прямо.
— Эй, куда пошла? Я не закончил! — бригадир дёрнулся было за ней, но махнул рукой. — Бесполезно. Третья уборщица за полгода, и все с придурью.
Уже в подсобке Вера прикрыла за собой дверь и на мгновение прислонилась к стене, прикрыв глаза. Из старенького кармана она достала таблетки и выпила две, запив водой из-под крана.
— Не плачь, — шепнула она сама себе. — У тебя нет времени на это.
В подсобке пахло хлоркой и старым линолеумом. Вера переоделась в сухой халат, вытерла ноги застиранным полотенцем и открыла шкафчик. Там, под стопкой рабочей одежды, лежала термосумка — потёртая, с блёклым цветочным узором. Она проверила содержимое — всё на месте.
По заводскому двору Вера шла быстро, огибая лужи и не поднимая взгляда. Люська должна была ждать у восточных ворот, там, где охрана только делала вид, что проверяет сумки.
— Вераа! — протянула Люська, с трудом поднимаясь с бетонной тумбы. Правая рука её плохо слушалась, и она держала её, прижав к груди. — Замёрзла как цуцик! Ты чего задержалась?
— Бригадир на утренней смене придирается. Ты поела сегодня? — Вера быстро передала термосумку. — Тут пирожки со шпинатом и творогом, я тесто на кефире делала. И суп куриный, сама вчера варила.
Люська просияла.
— Ах ты ж мой ангел! Я его разогрею дома. Всю ночь опять на уколах просидела, так колотило, думала, сердце выскочит.
— В следующий раз звони, — строго сказала Вера. — Или соседку попроси. Не сиди одна, когда приступ.
— Да что тебя дёргать посреди ночи, — отмахнулась Люська здоровой рукой. — У тебя своих забот полно.
Возвращаясь обратно, Вера не заметила бригадира, который курил за углом, наблюдая всю сцену с Люськой.
— Что, Петь, шпионишь? — Нинка из третьего цеха возникла словно из ниоткуда, испугав мужчину. — Следишь за новенькой-то?
— Топай дальше! Тебе бы только языком молоть! — огрызнулся Пётр. — Просто смотрю, кто ворует с завода. Эта тихоня таскает продукты через проходную.
— Ой, испугал! — засмеялась Нинка. — Кастрюлька супа для подружки — вот страшное преступление! Знаешь ведь, что Люська после инсульта на одну пенсию живёт? Раньше дояркой была, теперь и ложку держать не может как следует.
— Да плевать мне на её доярку! — Пётр швырнул окурок. — Ещё одна нахлебница на мою голову. Заваливай отсюда, пока не нарвалась!
Нинка только головой покачала.
— Смотрю на тебя и думаю — неужто так и помрёшь бирюком, никого к себе не подпустив? Анька твоя, царствие ей небесное, не одобрила бы.
Бригадир сжал кулаки, скрипнув зубами.
— Завали рот про мою жену. Всё, чёрт побери! Посмотрим ещё, что там в сумке у этой тихони.
На следующий день Вера пришла раньше обычного. Лампы в коридорах еще не включили, и она двигалась в полутьме, уверенно находя дорогу. За окнами серело утро, где-то далеко гудел паровозный гудок.
В цехе она методично готовила инвентарь, когда дверь распахнулась. На пороге стоял Пётр.
— Ты что здесь в темноте шуршишь? — процедил он, щурясь. — Пришла пораньше, чтобы ещё что-нибудь стащить?
Вера замерла, только сейчас заметив, что в руках у бригадира её потёртая термосумка.
— Это моё, — сказала она тихо, но твёрдо.
— А я гляжу, ты кормишь свою шарагу за счёт завода? — Пётр открыл сумку и достал оттуда завёрнутую в фольгу еду. — Это с нашей столовой, признавайся!
— Это я сама готовлю, — Вера сделала шаг вперёд. — Отдайте.
— Щас, разбежалась! — он издевательски повертел свёрток. — Докажи, что это не со столовки!
Вера неожиданно выпрямилась. В её глазах что-то вспыхнуло, и Пётр на мгновение смутился.
— Вы не имеете права копаться в моих вещах, — произнесла она спокойно. — Верните сумку, или я пойду к директору.
Бригадир хмыкнул, но что-то в её интонации заставило его замереть.
— Да что ты там наплетёшь директору? Что тебя на воровстве поймали?
— Я скажу правду. Что моя подруга после инсульта одна, а вы взяли мою сумку без разрешения, — Вера сделала ещё шаг. — И что вы с первого дня пытаетесь выжить меня отсюда… Пётр Валентинович.
Пётр вздрогнул — когда она успела узнать его отчество?
— Смотри-ка, а ведь и правда тихоня, — прищурился он. — А храбрости-то откуда? Небось, раньше не уборщицей работала, а?
— Не вашего ума дело, — ответила Вера, и в глазах промелькнула боль. — Теперь я здесь работаю. И останусь, хотите вы этого или нет.
Пётр махнул рукой и бросил сумку ей под ноги.
— Держи. Только учти, за тобой теперь глаз да глаз, — он нахмурился, рассматривая её лицо. — Что-то знакомое в тебе. Ты местная?
Вера наклонилась за сумкой, не отвечая.
— Что язык проглотила? — не унимался Пётр. — Точно вроде видел тебя где-то.
— Вы во мне свою совесть видите, — тихо сказала Вера, собирая рассыпавшиеся пирожки. — Только она давно уснула.
Пётр хотел что-то ответить, но тут зазвонил телефон. Он выругался и вышел в коридор.
Вера прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. Десять лет прошло, а ничего не меняется. Те же сквозняки в цехе, та же краска на стенах. Только её жизнь перевернулась с ног на голову.
Неделя пролетела в напряжённом молчании. Пётр больше не кричал, но следил за каждым движением Веры, несколько раз «случайно» оказываясь возле восточных ворот во время её встреч с Люськой.
В пятницу, когда Вера домывала пол в административном крыле, в тупиковом коридоре её перехватил Толик из охраны.
— Вера, погоди, — он оглянулся по сторонам. — Тут такое дело… Петька всех на уши поставил, про тебя выспрашивает.
Вера медленно поставила ведро на пол.
— Что именно выспрашивает?
— Ходит, бурчит, мол, знакомое лицо, — Толик понизил голос. — В архив полез, представляешь? Там старые фотки коллектива хранятся. И с девчонками из отдела кадров шушукается.
Вера побледнела, крепче сжав черенок швабры.
— Спасибо, Толя. Учту, — она попыталась обойти его, но охранник преградил путь.
— Вер, ты это… не спеши. Я тут сам полюбопытствовал. На доске почёта фотки нашёл, — он замялся. — Ты ведь… это… мастером смены была? На том участке, который сейчас Петька держит?
Вера посмотрела в окно, где виднелись трубы их цеха.
— Десять лет назад. До пожара.
— И что ж ты поломойкой-то?
— А куда мне ещё? — впервые в голосе Веры звучала горечь. — После того, как муж на том пожаре… Я полгода в больнице отлежала. А когда вышла — времена другие. Новое начальство. Званий и наград не вернёшь, а крыша над головой нужна.
Толик прищёлкнул языком.
— Эх, дела… А Петька не знает?
— Он как раз после меня пришёл. Привыкла я, что никто не узнаёт, — Вера вздохнула. — Годы своё берут. Да и не хочу я, чтоб люди шептались. Люське вон не рассказывала даже.
— Так вот почему он бесится, — задумчиво протянул охранник. — Ты ж понимаешь, если он узнает…
В этот момент дверь в конце коридора распахнулась.
— Толян! Ты где шляешься? — раздался голос Петра. — Иди сюда, дело есть!
Толик подмигнул Вере и быстро скрылся за углом.
К обеду в цехе стало жарко — запустили новую партию. Вере пришлось убирать помещение в душном мареве. Закончив работу, она присела на скамейку в пустой раздевалке. Дверь тихо скрипнула.
— Значит, Вера Михайловна Журавлёва, — голос Петра звучал непривычно ровно. — Мастер смены, орден «За трудовую доблесть». Муж — Журавлёв Иван Сергеевич, погиб при пожаре, спасая оборудование.
Вера подняла голову, не выказав удивления.
— Добились своего, Пётр Валентинович?
— Почему? — он подошёл ближе. — Почему никому не сказала? Тебя бы на руках носили!
— Кому нужны герои вчерашнего дня? — Вера встала. — А мне нужна была работа. Любая.
— Но мой участок? Где ты раньше командовала? — в голосе Петра звучало недоумение. — Каждый день видеть, как другой руководит твоими людьми?
— Не твоими, не моими, — Вера вдруг улыбнулась. — Завода. Я просто хотела быть рядом с тем, что осталось от прежней жизни.
Петр прошёлся по раздевалке, нервно потирая подбородок.
— И эта твоя… как её… Люська. Что за цирк с благотворительностью?
— Её дочь работала с нами. Тоже в пожаре была, — Вера покачала головой. — Жива осталась, но уехала на заработки. Люська ждёт, что вернётся, а сама еле выкарабкивается. Всё гордая, помощь не берёт. Вот и приходится… супы носить.
Пётр пнул шкафчик и выругался.
— И что теперь? — спросила Вера, глядя в сторону. — Шуметь будете? Увольнять? Только Люське не говорите. У неё и так здоровье…
— Да подожди ты с Люськой! — неожиданно взорвался Пётр. — Тут такое, а ты… Ты… — он осёкся и вдруг спросил совсем другим тоном: — Правда, что я всё делаю неправильно? Участок-то тебе видней, ты ж его с нуля поднимала.
Вера долго смотрела на Петра, словно взвешивая каждое слово, прежде чем ответить.
— Не хуже других, — наконец произнесла она. — Только людей не бережёшь. Оборудование новое поставили, а люди всё те же, измотанные.
— Да какое там «не хуже»! — Пётр махнул рукой. — Знаешь, сколько раз я слышал про тебя? Мол, при Журавлёвой цех как часы работал, а теперь… — он осёкся. — И каково тебе было слушать, как я тобой помыкаю?
Вера пожала плечами.
— Просто работа. Не первая моя уборка.
— Господи, да ты железная! — вырвалось у Петра. — Любой бы давно мне в рожу плюнул, а ты… — он вдруг понизил голос. — Знаешь, когда я пришёл, все уши прожужжали — Журавлёва то, Журавлёва сё. Я эти байки возненавидел. Думал, сказки всё.
— И сейчас так думаете? — Вера подняла на него глаза.
Что-то дрогнуло в грубом лице бригадира.
— Теперь вижу, что нет, — он сглотнул. — Тихоней прикинулась… А я, дурак, выступал перед тобой, командовал. Срань господня! — он треснул кулаком по шкафчику.
— Вы не дурак, Пётр Валентинович, — неожиданно мягко сказала Вера. — Просто одинокий. Я знаю, как это бывает.
Пётр замер, удивлённо глядя на неё.
— Тоже мне, психолог! — попытался отшутиться он, но голос дрогнул. — Что ты знаешь про одиночество?
— После пожара муж умер, дочь в Тюмень уехала, не пишет, — Вера говорила спокойно, будто о ком-то постороннем. — Друзья… не с кем стало дружить. В однушке одна, со старой кошкой. Так что знаю.
В этот момент дверь распахнулась, и в раздевалку ввалился Толик.
— Вер, там Люська твоя! — выпалил он. — У ворот на земле сидит, плачет! Говорит, скорую не вызывайте, только тебя найдите!
Вера сорвалась с места. Пётр, помедлив секунду, бросился следом.
У восточных ворот собралась небольшая толпа. Люська сидела, привалившись к забору, и держалась за левую руку, её лицо побелело.
— Вера… — прошептала она. — Я таблетки дома забыла… Думала, сама дойду, а тут…
— Толик, вызывай скорую! — крикнула Вера, опускаясь на колени рядом. — Сейчас, Люсь, сейчас… — она лихорадочно рылась в кармане, доставая таблетки.
— Не надо скорую, — прошептала Люська. — У меня денег нет. И карточки врачебной нет. Я ж у дочки прописана, а тут на птичьих правах…
— Какая карточка?! — рявкнул вдруг Пётр так, что все вздрогнули. — Это ж Журавлёвой подруга! Толян, гони мою машину сюда! Нинка, неси одеяло из бытовки! А вы чего встали? — он разогнал остальных зевак.
— Ты кто? — прошептала Люська, глядя на Петра мутными глазами.
— Я… — он замялся, потом махнул рукой. — Друг твоей Веры. Подруг Журавлёвой не бросаем, ясно?
Через пять минут Пётр уже помогал загружать Люську в свою старую «Волгу».
— Вы с ней! — скомандовал он Вере. — Я отвезу в нашу заводскую больницу. У меня там связи, примут без бумаг.
Люська начала что-то бормотать про ключи, деньги и незакрытую дверь.
— Вот ключи, — Вера держала руку подруги. — Не волнуйся, я всё сделаю. Дом твой проверю.
— Там же продукты пропадут… — не унималась Люська. — Твои пирожки…
— Тю, развела драму, — проворчал Пётр, выруливая со стоянки. — Где Вера Михайловна, там пирожки не пропадут.
Вера удивлённо взглянула на него, но промолчала.
В больнице Пётр действовал решительно — переговорил с заведующим, заполнял какие-то бумаги, совал деньги в карманы санитаркам. Вера молча наблюдала за суетой, не уходя от Люськиной каталки.
— На недельку положат, — сообщил он, вернувшись. — Тут хороший кардиолог, мою Аньку когда-то лечил… — он осёкся. — Слушай, я отвезу тебя к ней домой, проверим, что там с замками и продуктами.
Весь путь до Люськиного дома они молчали. Только на подъезде к обшарпанной пятиэтажке Пётр заговорил:
— Вера, как ты там говорила? Не первая твоя уборка? — его голос звучал неуверенно. — Что ещё… что ещё ты убирала?
Вера долго смотрела в окно.
— Всё, что осталось после пожара, — тихо ответила она. — Квартиры погибших разбирала, вещи раздавала родственникам. А потом свою жизнь… то, что от неё осталось.
Неделя в больнице превратилась в две. Вера каждый день приезжала к Люське с гостинцами и новостями. Пётр не появлялся, но передавал пакеты с фруктами. Вера теперь работала спокойно — никто не следил за её уборкой, не придирался.
— Я всё думаю, Вер, — сказала как-то Люська, разглядывая очередные пирожки, — этот твой бригадир… что с ним стряслось? Чего вдруг такая забота?
— Понял кое-что, — уклончиво ответила Вера. — Иногда людям нужно время.
— Ты ничего мне не рассказываешь, — Люська покачала головой. — Как будто боишься. От сердца отлегло, могу и твои тайны послушать.
Вера улыбнулась и покачала головой:
— Отдыхай. Потом расскажу.
На пятнадцатый день, когда Вера собирала вещи в подсобке, дверь распахнулась. На пороге стоял Пётр.
— Вещички пакуешь? — неуверенно спросил он.
— Убираюсь, — Вера закрыла шкаф. — Смена заканчивается.
— Слушай, Вер, — Пётр мялся, как мальчишка, — я тут с директором говорил. Наверху вспомнили, кто ты есть на самом деле. Предлагают тебе… нам… вернуться. Ты бы со мной в паре участок потянула. Опыт твой, мои связи. Я ж сам путаюсь в этих новых регламентах.
Вера замерла с тряпкой в руках.
— Я уже не та, что прежде, — тихо сказала она. — Десять лет прошло.
— А кто из нас тот же? — отрезал Пётр. — Но ты… ты же Журавлёва! Тебя тут стены помнят. И я вот… — он осёкся. — В общем, чего ломаться-то?
Вера посмотрела на него долгим взглядом.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Но только если Люську на проходную возьмёте. Ей спокойная работа нужна.
— Заметано! — Пётр просиял. — Завтра документы подпишем. А сейчас… — он вдруг смутился. — У меня тут это… для тебя.
Из-за спины он достал новую термосумку — не блёклую, а ярко-синюю, с удобными ручками.
— Видел, как ты своё барахло таскаешь, — он смотрел в сторону. — Подумал, что тебе удобнее будет. Для Люськиных обедов. Ну, или для наших… если захочешь как-нибудь…
Вера на мгновение замерла, а потом вдруг улыбнулась — по-настоящему, светло.
— Спасибо, Пётр Валентинович, — она осторожно взяла сумку. — Красивая.
Он неловко кашлянул, глядя себе под ноги.
— Слушай, а может, просто Петя? Раз уж мы теперь как бы… коллеги?
На дне новой сумки Вера нашла записку, написанную угловатым мужским почерком: «Теперь ты не одна».
В тот вечер она долго стояла у окна, глядя на огни завода. Впервые за много лет ей захотелось испечь пирожки не для кого-то, а для себя. И может быть — для новой жизни, которая неожиданно замаячила впереди.
А потрёпанная термосумка с блёклым цветочным узором, верно служившая столько лет, осталась лежать на столе — молчаливое напоминание о времени, которое наконец-то начало отступать.
