— Ты же сама хотела внуков! — Ольга поставила коляску в коридор так резко, что Кирюша проснулся и заплакал. — А теперь что, устала нянчиться?
Людмила замерла, держа в руках детскую кашу. Только что она радовалась, что дочка наконец приехала с внуком, а теперь…
— Олечка, я просто сказала, что устала. Кирюша болел всю неделю, я не спала…
— Не спала? — дочь расстёгивала куртку, даже не глядя на мать. — Мам, ты на пенсии! У тебя что, ещё какие-то дела важнее внука?
Людмила почувствовала, как что-то сжалось внутри. Три года назад, когда Ольга родила, она без раздумий оставила работу в библиотеке. Пенсии едва хватало на лекарства, но разве дело в деньгах, когда семье нужна помощь?
— Дочка, я не жалуюсь. Просто думала, может, иногда можно и няню…
— Няню? — Ольга наконец обернулась, и в её глазах Людмила увидела то самое выражение, которое так её пугало. Холодное, рассчитывающее. — Мам, ты понимаешь, сколько няня стоит? Тридцать тысяч в месяц минимум! У нас ипотека, кредит на машину!
Кирюша продолжал плакать, и Людмила автоматически потянулась к нему, но Ольга преградила дорогу.
— Подожди, мам. Давай договоримся сразу. Ты либо хочешь помогать семье, либо нет. Если нет — так и скажи, найдём другой выход.
— Олечка, какой другой выход? Я же не отказываюсь…
— Тогда не ной! — дочь взяла Кирюшу на руки, он тут же затих. — Честно говоря, мне надоело выслушивать твои жалобы. Вот Маринкина мать — та вообще молчит, помогает и не канючит.
Людмила опустила глаза на банку детского питания в своих руках. Маринкина мать… Соседка Марина действительно иногда хвалилась, что её мама готова хоть каждый день сидеть с внучкой. Но разве Марина знает, как та мать по ночам ворочается от боли в спине, нянча полуторагодовалую девочку?
— Я не жалуюсь, Оленька. Я просто…
— Что «просто»? — дочь качала Кирюшу, но голос её стал ещё жёстче. — Просто хочешь, чтобы я тебя благодарила каждый день? Мам, это твой внук! Твоя кровь! Ты же не чужому ребёнку помогаешь!
Эти слова ударили больнее, чем Людмила ожидала. Не чужому… Значит, для Ольги это естественно — что бабушка живёт интересами внука, забыв о себе?
— Оля, я никогда не просила благодарности…
— Вот именно! — дочь пошла в кухню, всё ещё качая малыша. — Тогда работай молча, как все нормальные бабушки. А то получается, что ты как наёмная нянька — постоянно намекаешь, что тебе тяжело.
Людмила проводила взглядом дочку и медленно поставила банку на комод. Работай молча… Как наёмная нянька… А ведь когда Ольга была маленькой, Людмила тоже работала. В две смены, чтобы дать дочери всё самое лучшее. И никто тогда не говорил ей «работай молча».
— Мам, а где варенье вишнёвое? — донеслось из кухни. — То, что ты летом закрывала? Кирюша вчера капризничал, хочу ему с творожком дать.
— В погребе, солнышко. Сейчас принесу.
Людмила спустилась в холодный погреб, нащупала нужную банку. Летом она действительно закрыла двадцать литров вишнёвого варенья. Вся соседская детвора приходила помогать — собирать ягоды, мыть банки. А теперь это варенье будет доедать Кирюша, и хорошо.
Когда она вернулась на кухню, Ольга уже кормила сына детской кашей.
— Мам, кстати, завтра я не смогу его забрать. У меня важная презентация, буду до позднего. А послезавтра тоже — встреча с клиентами. Ты ведь не против?
Людмила поставила банку варенья на стол и посмотрела на дочь. Не против… А если была бы против? Если бы сказала, что у неё тоже есть планы, дела, желания?
— Конечно, не против. А что с Димой? — осторожно спросила она про зятя.
— Дима в командировке до конца недели. — Ольга вытерла Кирюше рот. — Мам, ну ты же понимаешь, у нас сейчас решается вопрос с повышением. Если я справлюсь с этим проектом, зарплата вырастет прилично.
Людмила кивнула. Она понимала. Она всегда понимала.
На следующий день Людмила сидела на кухне, наблюдая, как Кирюша размазывает кашу по столу. Ольга уехала рано утром, только крикнула на ходу: «Мам, если что — звони!»
— Бабуля, а где мама? — малыш поднял на неё серьёзные глаза.
— Мама работает, солнышко. А мы с тобой будем играть.
Кирюша кивнул и снова взялся за ложку. Людмила налила себе чай и вдруг заметила, что чайник уже остыл. Когда же она успела так глубоко задуматься?
В дверь постучали. Марина, соседка, заглянула с любопытным лицом.
— Людочка, а что это Олька так рано умчалась? Опять тебе Кирюшу оставила?
— Да так, работа у неё важная. — Людмила встала, чтобы поставить чайник. — Может, чайку?
— Налей. — Марина села за стол, с интересом разглядывая Кирюшу. — Слушай, а ты не устаёшь? Каждый день с внуком возиться…
— Что ты, Мариночка. Он же родной.
— Родной-то родной, но энергии сколько забирает! — Марина закурила на балконе через приоткрытую дверь. — Моя-то дочка хоть по выходным забирает внучку. А твоя что, вообще не отдыхает?
Людмила помешала сахар в чае, не отвечая. А ведь действительно — когда Ольга последний раз брала Кирюшу просто так, не по необходимости?
— Ладно, не мой вопрос. — Марина затянулась. — Только вот что скажу: мужики-то хоть зарплату домой несут за свою работу. А мы что, за воздух работаем?
— Мариша, не говори так. Это же семья.
— Семья, семья… — соседка усмехнулась. — А семья тебе когда последний раз цветочки подарила? Или хотя бы спасибо сказала?
Людмила нахмурилась. Марина всегда была резкой на язык, но почему-то сегодня её слова особенно задевали.
— Знаешь, у моей подружки Тамары такая же история была. Дочка дедовала каждый день, внучка у неё жила. А потом девочка выросла, дочка замуж второй раз вышла — и всё, про мать забыла. Тамара теперь одна как перст сидит.
— Марина, зачем ты это говоришь?
— Да так, к слову пришлось. — соседка докурила и закрыла балкон. — Людочка, я не злая. Просто вижу — ты вся в заботах о других растворилась. А себя-то когда вспоминать будешь?
После ухода Марины Людмила долго сидела молча. Кирюша спокойно играл с машинками, изредка что-то лепеча себе под нос. Чайник снова остыл.
Она встала и посмотрела в зеркало в прихожей. Седые волосы, усталые глаза, старый халат. Когда она успела так постареть? Ведь ещё недавно, казалось, сама была молодой мамой, мечтала о будущем…
Тогда она представляла, что когда дочка вырастет, у них будут долгие разговоры за чаем, совместные поездки, дружба между женщинами. А получилось что? Ольга звонит только по делу, приезжает только с внуком, говорит только о проблемах.
— Бабуля, а ты плачешь? — Кирюша подошёл и потянул её за халат.
— Нет, солнышко. Просто думаю.
Но мальчик был слишком маленький, чтобы понять, о чём может думать бабушка, стоя перед зеркалом в пустой квартире.
Вечером Ольга вернулась поздно, уставшая и раздражённая.
— Мам, а почему Кирюша не купанный? Ты что, целый день дома сидела и ничего не делала?
Людмила поправила внуку подушку. Малыш уже спал в своей кроватке.
— Олечка, у него температура была днём. Я побоялась купать.
— Температура? — дочь нахмурилась. — А почему не позвонила? Надо было сироп дать!
— Я дала. И компресс делала. — Людмила вздохнула. — Оленька, а можно мне с тобой поговорить?
— О чём ещё? — Ольга уже доставала из сумки ноутбук. — Мам, у меня отчёт до завтра, я должна доделать.
— Просто… Я хотела сказать, что мне тяжело. Не физически — морально.
Ольга замерла, не выпуская ноутбук из рук.
— Мам, только не начинай опять! Мы же вчера всё обсудили!
— Мы ничего не обсудили. Ты мне сказала работать молча, а я согласилась. — Людмила присела на край дивана. — Но я думала всю ночь…
— О чём думала? — голос дочери стал холодным.
— О том, что я за три года ни разу не была в театре. Не встречалась с подругами. Даже на дачу свою не ездила — ведь каждый день Кирюша здесь.
— Мам, ты хочешь сказать, что внук тебе в тягость?
— Нет! — Людмила подняла руки. — Я внука обожаю! Но я хочу сказать, что у меня тоже есть жизнь!
Ольга поставила ноутбук на стол и повернулась к матери. В её лице было что-то жёсткое, незнакомое.
— Жизнь? В шестьдесят два года? Мам, ну посмотри на себя! Какая у тебя жизнь? Какие подруги? Та же Марина, что ли, которая целыми днями сплетничает?
— Почему ты так говоришь? — Людмила почувствовала, как щёки горят. — У меня были планы…
— Какие планы? — Ольга встала и начала ходить по комнате. — Мам, тебе шестьдесят два! Я тебе даю возможность чувствовать себя нужной, полезной! А ты что делаешь? Капризничаешь!
— Я не капризничаю…
— Капризничаешь! — дочь остановилась прямо перед ней. — Знаешь, сколько женщин мечтают о внуках? А ты имеешь замечательного мальчика рядом и жалуешься!
Людмила встала с дивана. Что-то внутри неё зашевелилось — то, что молчало долгие годы.
— Олечка, а если я захочу поехать на дачу? Недели на две?
— На дачу? Сейчас? — Ольга уставилась на неё. — А Кирюша что, сам себя покормит?
— Ты же его мать. Возьми отпуск.
— Отпуск? — дочь засмеялась, но смех вышел злым. — Мам, ты в своём уме? У меня проект, от которого зависит моя карьера! А ты предлагаешь мне взять отпуск, чтобы поехать на свою дачу грядки полоть?
— Не только грядки полоть. — Людмила почувствовала, как голос становится твёрже. — Просто пожить для себя. Хотя бы немного.
— Для себя? — Ольга села в кресло и посмотрела на мать так, будто видела её впервые. — Мам, а ты не забыла, что это я плачу за твою квартиру? Что это я покупаю тебе лекарства и продукты?
Людмила замолчала. Да, последние годы Ольга действительно помогала деньгами. Пенсии едва хватало на коммунальные, а тут ещё лекарства…
— Видишь? — дочь удовлетворённо кивнула. — Так что давай без фантазий про дачу. Ты здесь нужна. А твоя дача никуда не денется.
— А если я всё-таки поеду? — тихо спросила Людмила.
Ольга медленно встала из кресла.
— Тогда, мам, мне придётся пересмотреть наши отношения. Я не могу содержать человека, который отказывается помогать семье в трудный момент.
— Содержать? — Людмила почувствовала, как мир качнулся. — Олечка, я не тунеядка. Я помогаю тебе с Кирюшей!
— Помогаешь за мой счёт. Ешь мою еду, живёшь в моей квартире, носишь вещи, которые я покупаю. — Ольга собирала ноутбук. — И при этом ещё капризничаешь.
Людмила стояла посреди комнаты и чувствовала, как все силы покидают её. Вот оно как… Оказывается, последние три года она не помогала дочери. Она была на содержании.
— Завтра утром я уеду рано, — Ольга пошла в спальню. — Постарайся, чтобы Кирюша был в хорошем настроении. А насчёт дачи — забудь эту глупость.
На следующее утро Людмила проснулась в пять утра. Ольга ещё спала, Кирюша тоже. В квартире была такая тишина, что слышались только часы на кухне.
Она села на край кровати и вдруг поняла — сегодня едет на дачу.
Решение пришло само, без долгих размышлений. Просто в какой-то момент стало ясно: если не сейчас, то никогда.
Людмила достала из шкафа старую спортивную сумку, начала аккуратно складывать вещи. Две смены белья, тёплый свитер, резиновые сапоги для огорода. На самое дно положила записную книжку с телефонами подруг — может быть, кто-то ещё помнит её.
— Мам, что ты делаешь?
Людмила обернулась. Ольга стояла в дверях в халате, растрёпанная, с заспанным лицом.
— Собираюсь на дачу, доченька.
— Что? — дочь моргнула, будто не поняла. — Мам, мы же вчера говорили!
— Говорили. — Людмила застегнула сумку. — И я всё поняла. Ты считаешь, что содержишь меня. Значит, я свободна в выборе.
— Мам, ты спятила? — Ольга вошла в комнату, закрыла дверь, чтобы не разбудить Кирюшу. — У меня сегодня важнейшее совещание! Я не могу с ним сидеть!
— Возьми няню. — Людмила надела куртку. — Ты же говорила, что тридцать тысяч найдёшь.
— Мам, прекрати издеваться! — голос Ольги повысился. — Ты прекрасно знаешь, что у нас каждая копейка на счету!
— Тогда возьми отпуск.
— Я не могу взять отпуск! — дочь схватила её за руку. — Мам, ну что с тобой? Какая дача в середине недели? Что ты там забыла?
Людмила мягко освободила руку.
— Себя забыла, Олечка. Хочу найти.
— Найти себя? — Ольга засмеялась, но смех был истерическим. — Мам, тебе шестьдесят два года! Какую себя ты хочешь найти? В огороде между грядками?
— Не знаю. Может быть, и в огороде.
Ольга присела на кровать, обхватила голову руками.
— Мам, я не понимаю, что происходит. Вчера мы нормально разговаривали…
— Нет, Олечка. Вчера ты мне объяснила, что я нахлебница. А я согласилась. — Людмила взяла сумку. — И теперь, как любая нахлебница, имею право уйти.
— Ты не нахлебница! — дочь вскочила. — Я не то хотела сказать!
— А что хотела?
Ольга замолчала, глядя в пол.
— Я хотела… чтобы ты поняла, как нам тяжело. Что мы не можем позволить себе няню. Что ты — единственная, на кого мы можем положиться.
— Понятно. — Людмила кивнула. — А что я получаю взамен?
— Что ты получаешь? — дочь уставилась на неё. — Мам, ты получаешь внука! Ты получаешь возможность быть нужной!
— А любовь? Уважение? Благодарность?
— При чём тут любовь? — Ольга всплеснула руками. — Мам, любовь не отменяет обязанностей! Ты моя мать, Кирюша твой внук! Это семья, а не договор подряда!
Людмила остановилась у двери.
— Значит, семья — это когда один работает молча, а другой принимает как должное?
— Мам, ну хватит! — дочь повысила голос. — Хватит этой показухи! Ты же понимаешь, что если уйдёшь сейчас, я не смогу тебя простить!
— Почему?
— Потому что ты подводишь меня в самый ответственный момент! — Ольга была почти на грани слёз. — Мам, от этого проекта зависит всё наше будущее! А ты устраиваешь истерику из-за какой-то дачи!
— Я не устраиваю истерику. Я просто ухожу.
— Если уйдёшь, не возвращайся! — крикнула Ольга. — Я больше не хочу иметь дело с эгоистками!
Людмила обернулась.
— Эгоистка?
— Да! — дочь стояла посреди комнаты, растрёпанная и злая. — Эгоистка! Всю жизнь думаешь только о себе! Даже сейчас, когда семье нужна твоя помощь, ты думаешь о своих грядках!
— Олечка… — Людмила сделала шаг к дочери. — Ты помнишь, как я работала в две смены, чтобы купить тебе фортепиано?
— При чём здесь фортепиано?
— Помнишь, как я отдала тебе свои накопления на первый взнос за квартиру?
— Мам, к чему ты ведёшь?
— К тому, что тридцать восемь лет я думала не о себе. А теперь хочу попробовать.
Ольга молчала, глядя на мать широко открытыми глазами.
— Кирюша проснётся через час, — тихо сказала Людмила. — В холодильнике его каша, в шкафу чистые вещи. Он хороший мальчик, не капризный.
Она открыла дверь и вышла в прихожую. Ольга не последовала за ней.
На кухонном столе Людмила оставила записку: «Оленька, если передумаешь и захочешь поговорить по-человечески — я на даче. Твоя мама.»
Рядом поставила банку вишнёвого варенья. Пусть достанется Кирюше.
Дача встретила Людмилу прохладой и запахом прошлогодних яблок. Три года она сюда не приезжала — всё некогда было, всё Кирюша…
Первые два дня она ждала звонка. Телефон лежал на столе, и каждый шорох заставлял вздрагивать. Но Ольга молчала.
На третий день Людмила вышла в огород. Сорняки поднялись по пояс, грядки заросли лебедой. Но яблоня цвела — белая, пышная, как в молодости.
Она работала до вечера, полола, сажала, поливала. Руки отвыкли от земли, болела спина, но в груди было что-то лёгкое, забытое. Свобода? Или просто тишина без детского плача и дочкиных упрёков.
Вечером заглянула соседка тётя Шура.
— Людочка, а что ты одна-то? Где внучек?
— Дома остался, с мамой.
— Так это хорошо! — обрадовалась старушка. — А то я смотрю, годами тебя не видно. Всё с малышом возишься.
— Да, возилась…
— А теперь что, отдохнуть решила?
Людмила поставила чайник.
— Пожить решила, тётя Шура. Пока не поздно.
На четвёртый день зазвонил телефон. Людмила бросила лопату и побежала к дому, сердце колотилось. Ольга! Наконец-то!
— Алло?
— Людочка? — незнакомый голос. — Это Марина, твоя соседка. Слушай, а Ольга где Кирюшу дела?
— Как где? — Людмила не поняла.
— Да она вчера к нам приходила, спрашивала, не могу ли я посидеть с внуком. Я, конечно, отказалась — у меня своих дел полно. А сегодня вижу — она его в сад привела, хотя группа у них только с понедельника работает…
Людмила медленно опустилась на табурет.
— Мариночка, а как он? Кирюша?
— Да нормально, не плачет. Только воспитательнице сказал, что бабушка далеко уехала и больше не вернётся.
После разговора Людмила долго сидела на крыльце, глядя на цветущую яблоню. Значит, Ольга всё-таки нашла выход. Сад, Марина… Наверное, потом няню найдёт.
А Кирюша думает, что бабушка больше не вернётся.
Она взяла телефон, набрала номер дочери. Долгие гудки, потом автоответчик.
— Олечка, это мама. Я хотела узнать, как дела… Как Кирюша…
Сбросила. Что ещё сказать? Извиниться? За что — за то, что захотела пожить для себя?
Вечером приготовила ужин на одну персону. Поставила на стол чашку, тарелку, ложку. Одну. Села и вдруг поняла — вот она, та жизнь, о которой мечтала. Тишина, никто не плачет, не требует, не упрекает.
Только почему-то есть не хотелось.
Она встала, достала из шкафа ещё одну чашку. Поставила напротив. Потом ещё одну, маленькую — детскую.
— Ну что, — сказала она вслух пустой кухне, — теперь я свободна.
Яблоня за окном качнулась от ветра, и лепестки посыпались на землю, как снег.
