— Гляди, Оль, какую цацу отхватил! Просто песня, а не удочка! — Сергей, сияя как начищенный пятак, влетел в кухню, размахивая длинным тубусом из дорогого пластика. Он сбросил на стул куртку, не замечая, что она соскользнула на пол, и с мальчишеским азартом принялся расчехлять свою драгоценную покупку. — Японская, карбон! Лёгкая, как пёрышко, а чувствительность – каждый камушек на дне почувствуешь! Мечта, а не удочка!
Ольга, помешивавшая в кастрюле скромный ужин из остатков вчерашней гречки и пары сосисок, медленно повернулась. Её взгляд скользнул по блестящему лаку новой удочки, по довольному, раскрасневшемуся лицу мужа, и на секунду в её серых, уставших глазах мелькнуло что-то похожее на недоумение, быстро сменившееся застарелой, глубоко спрятанной болью. Почти год. Почти год она тащила на себе всё: ипотеку за эту крошечную двушку на окраине, два потребительских кредита, взятых ещё в «сытые» времена на его «перспективный бизнес-проект», который благополучно прогорел, коммуналку, продукты, бытовую химию. Она забыла, когда последний раз покупала себе что-то, кроме самого необходимого. Её отросшие волосы, лишённые блеска, тускло свисали на плечи – на парикмахерскую денег не было, это считалось непозволительной роскошью. Старенький халат, который она носила дома, давно потерял цвет и форму. А Сергей… Сергей вот, с первой же зарплаты на новой, наконец-то найденной после долгих мытарств работе, купил себе удочку. Дорогую удочку.
— Серёж, — начала она спокойно, но внутри у неё всё клокотало, как перегретый котёл, готовый вот-вот взорваться. Она поставила кастрюлю на выключенную конфорку и вытерла руки о фартук, который был ненамного новее её халата. — Я очень рада, что ты наконец-то можешь позволить себе то, о чём мечтал. Правда, рада.
Сергей, не уловив сарказма или просто не желая его замечать, расплылся в ещё более широкой улыбке.
— Ещё бы! Я же говорил, что всё наладится! Теперь-то заживём! Как раз на выходных думаю на озеро сгонять, опробовать её. Говорят, там щука сейчас хорошо берёт.
Ольга сделала несколько шагов к нему, остановилась, глядя ему прямо в глаза. Спокойствие, с которым она начала разговор, было обманчивым, как затишье перед бурей.
— Да, Серёж, теперь-то мы точно заживём. Только немного по-другому. — Она сделала паузу, давая словам набрать вес.
— Раз ты теперь при деньгах, милый мой, то твоя очередь платить за квартиру и за все наши кредиты! Я больше делать этого не собираюсь!
— Не понял…
— С сегодняшнего дня все счета – твоя забота.
Улыбка медленно сползла с лица Сергея. Он удивлённо посмотрел на неё, словно не расслышал или не понял смысла сказанного.
— Эй, погоди… ты чего это? Я же только-только вздохнул свободно, первая зарплата, хотел себя порадовать немного. Ты же… ты же справлялась всё это время. Ну, как-то же мы жили.
Горькая, кривая усмешка исказила губы Ольги.
— Справлялась? Да, Серёжа, я справлялась. Я забыла, когда последний раз себе что-то покупала, кроме самого необходимого. Я хожу, как чучело огородное, потому что на элементарную стрижку денег нет. Мои единственные приличные туфли скоро развалятся. Я штопаю носки, которые давно пора выбросить. А ты удочки покупаешь за несколько десятков тысяч. Нет, я не осуждаю, ты имеешь право тратить свои деньги, как считаешь нужным. Но всё, дорогой, лавочка закрыта. Теперь твоя очередь почувствовать, что такое финансовая ответственность. Не заплатишь за квартиру – будем сидеть в темноте и без воды, но я больше ни копейки не дам на общие нужды.
Она демонстративно подошла к своему кошельку, лежавшему на кухонном столе, достала оттуда несколько последних, мятых купюр – всё, что осталось от её аванса после покупки продуктов на неделю. Бросила их на стол перед ошарашенным Сергеем.
— Вот. Это на хлеб до конца недели. Может, ещё на молоко хватит. Остальное – с тебя. Удачи, дорогой. Надеюсь, твоя новая удочка окажется такой же «чувствительной» к нашим реальным проблемам, как ты её расхваливал.
Сергей смотрел то на жалкую горстку денег, то на изменившееся, жёсткое лицо жены, и до него медленно, но неотвратимо начинало доходить, что это не шутка и не минутная вспышка гнева. Её терпение лопнуло окончательно. И привычный, удобный для него мир, где все бытовые и финансовые проблемы решались как-то сами собой, её усилиями, рушился на его глазах.
Сергей смотрел на жену, его лицо медленно приобретало выражение оскорблённого недоумения. Дорогая удочка, всё ещё зажатая в его руке, казалась теперь нелепым и неуместным атрибутом праздника, который так внезапно и грубо прервали. Он несколько раз открыл и закрыл рот, подбирая слова, явно не готовый к такому повороту.
— Погоди, Оль, ты это… ты сейчас серьёзно? Или это какая-то дурацкая шутка? — он попытался изобразить снисходительную улыбку, но получилось натянуто и фальшиво. — Я понимаю, может, ты устала, замоталась. Но так сразу, с места в карьер… Я же только-только на работу устроился, ещё даже не освоился толком. Думал, хоть немного в себя приду, а потом уже…
— А потом уже что, Серёжа? — голос Ольги был ровным, почти бесцветным, но в этой монотонности чувствовалась сталь. — Когда ты «в себя придёшь»? Через месяц? Через полгода? Когда я окончательно превращусь в тень и забуду, как выглядит моё собственное отражение в зеркале без мешков под глазами и сеточки морщин от постоянного напряжения? Ты думаешь, мне доставляло удовольствие отказывать себе во всём, выкраивать каждую копейку, чтобы закрыть твои «перспективные» долги и обеспечить нам элементарное существование?
Она сделала шаг ближе, и Сергей невольно отступил, словно от её спокойствия исходила невидимая, но ощутимая угроза.
— Ты говоришь, «ты же справлялась». А у меня был выбор, Серёжа? Ты оставил мне выбор? Когда ты месяцами сидел без работы, перебирая «недостойные» вакансии, или когда очередной твой «гениальный стартап» лопался, как мыльный пузырь, оставляя после себя только новые долги? Кто-то же должен был думать о том, что мы будем есть завтра и как заплатить за квартиру, чтобы нас не выставили на улицу. Или ты предполагал, что это как-то само собой рассосётся?
— Ну, не надо так драматизировать, Оль, — он попытался сбить её с толку, перейти на более примирительный тон, но получалось плохо. — Я же не сидел сложа руки, я искал, старался. Просто не всё сразу получалось. А ты… ты же сильная, ты всегда всё могла. Я думал, ты понимаешь…
— Понимаю? — Ольга горько усмехнулась. Её взгляд стал жёстким, почти презрительным. — Я понимаю только одно: ты привык, что я всё тяну на себе. Тебе было удобно. Удобно, что есть кто-то, кто решит все проблемы, пока ты витаешь в облаках своих грандиозных планов или жалеешь себя, несчастного и непонятого. Ты хоть раз за этот год спросил, как я себя чувствую? Хоть раз поинтересовался, не нужно ли мне чего-нибудь? Нет. Твои интересы всегда были на первом месте. Твои «переживания», твои «поиски себя». А я так, приложение. Функция. Которая должна бесперебойно обеспечивать тыл.
Она обвела взглядом скромную обстановку кухни: старенький гарнитур, видавший виды холодильник, который они купили ещё в начале совместной жизни.
— Посмотри вокруг, Серёжа. Это всё – результат моей «силы» и твоего «понимания». Я не помню, когда мы последний раз что-то покупали в дом, не считая еды. Я не помню, когда мы куда-то ходили вместе, просто чтобы отдохнуть. Потому что всегда были «более важные» траты. Точнее, твои траты или твои долги. А теперь, когда у тебя появились деньги, первое, что ты сделал – купил себе дорогую игрушку. Не подумав о том, что у нас, может быть, есть более насущные нужды.
Раздражение Сергея, до этого момента прикрытое маской недоумения, начало прорываться наружу.
— Да что ты всё к этой удочке прицепилась! Ну, купил и купил! Имею право! Я заработал! И вообще, если тебе что-то не нравилось, что ж ты молчала целый год? Могла бы и раньше сказать, что тебя всё так достало! А то терпела, терпела, а теперь, когда у меня просвет наметился, решила счёт предъявить? Не очень-то это по-супружески, знаешь ли!
— Молчала? — Ольга почти зашипела. — А мои просьбы отложить покупку очередного «супер-необходимого» гаджета для твоего хобби, когда у нас денег не было даже на оплату коммуналки вовремя? А мои намёки на то, что мне нужна новая куртка, потому что старая уже шита-парешита, а ты покупал себе очередную «фирменную» футболку? Ты это называешь «молчала»? Ты просто не хотел слышать, Серёжа! Тебе было невыгодно слышать! А счёт я тебе предъявляю не за прошлое, а за будущее. С этого дня ты – глава семьи не только на словах, но и по финансовым обязательствам. И если ты считаешь, что твоя удочка важнее, чем крыша над головой или еда в холодильнике, – это твой выбор. Но я в этом больше не участвую. Хватит. С меня достаточно.
Прошло три дня. Три дня, наполненных густым, почти осязаемым молчанием, прерываемым лишь необходимым минимумом бытовых звуков. Сергей поначалу пытался хорохориться. Первое утро он, как ни в чём не бывало, заглянул в холодильник, обнаружил там сиротливую бутылку молока и остатки вчерашней гречки, демонстративно хмыкнул и отправился на работу, не позавтракав. Он, видимо, ожидал, что Ольга не выдержит, приготовит ему что-нибудь, позовёт, начнёт привычно суетиться. Но Ольга, выпив свой кофе, молча собралась и ушла на свою работу, оставив его наедине с пустеющим холодильником и новой, незнакомой реальностью.
Вечером он вернулся хмурый. Дорогая удочка так и стояла в углу, немым укором его недавней радости. Он демонстративно заказал пиццу, съел её в одиночестве перед телевизором, громко комментируя какой-то сериал, словно пытаясь заполнить звенящую пустоту в квартире. Ольга, придя с работы, приготовила себе лёгкий салат из тех овощей, что ещё оставались, и ушла в спальню с книгой. Она не комментировала его пиццу, не упрекала в трате денег. Она просто существовала параллельно, в своём собственном, отгороженном от него мире.
На второй день Сергей предпринял новую тактику. Он начал жаловаться.
— Что-то голова сегодня раскалывается, — протянул он, когда они столкнулись в коридоре утром. — Наверное, давление. Ты не видела, где у нас цитрамон?
— Понятия не имею, — ровно ответила Ольга, даже не повернув головы. — Твоя аптечка – твоя зона ответственности. Мои лекарства лежат в моей косметичке.
— Да уж, заботливая жена, ничего не скажешь, — процедил он сквозь зубы, но Ольга проигнорировала и эту шпильку.
Вечером он обнаружил, что его любимая рубашка, которую он планировал надеть на следующий день, лежит в корзине для грязного белья. Он всегда отдавал Ольге вещи в стирку, не задумываясь о процессе.
— Оль, ты рубашку мою не постирала? — крикнул он из ванной.
Ответа не последовало. Он вышел, раздражённо протирая мокрые волосы полотенцем. Ольга сидела в кресле в гостиной, что-то читая на планшете.
— Я тебя спрашиваю, ты рубашку постирала? Мне завтра в ней идти.
— Нет, Сергей, не постирала, — спокойно ответила она, не отрываясь от экрана. — Стиральная машинка там же, где и всегда. Порошок на полке. Инструкция, если что, наклеена на корпусе. Думаю, ты справишься. Ты же у нас теперь глава семьи, ответственный за всё. Управление стиральной машиной – это мелочь по сравнению с оплатой ипотеки.
Сергей побагровел.
— Ты издеваешься, да? Ты решила мне войну устроить? Из-за какой-то удочки?
— Войну устраиваешь ты, Сергей, — Ольга наконец подняла на него глаза, и в них не было ни злости, ни обиды – только холодная, отстранённая констатация факта. — Ты устроил её, когда год жил за мой счёт, не считаясь с моими нуждами и чувствами. А я просто перестала играть по твоим правилам. Удочка – это всего лишь последняя капля, символ твоего отношения. Так что привыкай. Теперь всё сам. Или ищи кого-то другого, кто будет готов обслуживать твои «хотелки» и закрывать глаза на твою безответственность.
На третий день в доме отчётливо запахло запустением. Мусорное ведро на кухне было переполнено коробками из-под пиццы и другой готовой еды, которую заказывал Сергей. В раковине сиротливо желтела немытая тарелка. Запас чая и кофе, который всегда пополняла Ольга, иссяк. Сергей ходил по квартире злой, голодный и всё более растерянный. Он пытался что-то приготовить себе сам, но после нескольких неудачных попыток, закончившихся подгоревшей яичницей и дымом на всю кухню, бросил эту затею.
Он начал понимать, что Ольга не шутит. Её спокойствие и непробиваемая отстранённость пугали его больше, чем любые крики и истерики. Он вдруг осознал, сколько всего она делала по дому, незаметно, привычно, и как сильно он от этого зависел. Его новая зарплата, которой он так гордился, стремительно таяла на доставку еды и мелкие бытовые нужды, которые раньше покрывались её деньгами. А впереди маячили куда более серьёзные траты – коммуналка, кредиты, ипотечный платёж. И впервые за долгое время ему стало по-настоящему страшно. Но признаться в этом, особенно Ольге, было выше его сил. Вместо этого в нём копилась глухая злость – на неё, за то, что поставила его в такое положение, на себя, за то, что оказался таким беспомощным, на весь мир, который вдруг перестал быть таким удобным и предсказуемым. Атмосфера в их маленькой квартире становилась всё более удушливой, как воздух перед грозой.
Неделя подходила к концу, и вместе с ней таяли остатки самообладания Сергея. Почтовый ящик, который он раньше игнорировал, теперь притягивал его взгляд с болезненным любопытством. Именно там, среди рекламных буклетов, он и обнаружил его – официального вида конверт с логотипом управляющей компании. Сердце неприятно ёкнуло. Он вскрыл его дрожащими пальцами прямо в подъезде. Цифры, напечатанные на бумаге, казались нереальными, огромными. Это был счёт за квартиру, с уже набежавшей пеней за просрочку. Он вдруг отчётливо понял, что его первой зарплаты, большая часть которой уже была потрачена на удочку и последующие попытки «красиво» прожить без Ольгиной помощи, катастрофически не хватает.
Он ворвался в квартиру, размахивая этим листком, как флагом капитуляции, которую он не собирался подписывать. Ольга сидела на кухне, спокойно пила чай и читала. Её невозмутимость бесила его до зубовного скрежета.
— Вот! Любуйся! — он бросил бумагу на стол перед ней. — Это, по-твоему, нормально? Мы скоро на улице окажемся из-за твоих… твоих принципов! Ты собираешься с этим что-то делать, или так и будешь сидеть чаи гонять, пока нас коллекторы не начнут навещать?
Ольга медленно опустила чашку, взяла листок, пробежала его глазами и так же спокойно положила обратно.
— Почему «мы», Серёжа? Я свои обязательства выполняла почти год. Теперь твоя очередь. Ты же мужчина, глава семьи, как ты любил говорить, когда тебе это было выгодно. Вот и решай проблемы. Деньги у тебя были. Куда ты их дел – вопрос к тебе.
— Ты… ты издеваешься надо мной? — его голос сорвался на фальцет. — У меня нет таких денег сейчас! Я потратил на… ну, потратил! Я же не знал, что ты так… так всё перевернёшь! Ты должна была предупредить, подготовить! А не устраивать этот демарш! Это нечестно!
Ольга посмотрела на него долгим, тяжёлым взглядом, в котором не было ни капли сочувствия.
— Нечестно, Серёжа, было жить за мой счёт, пользуясь моей любовью и терпением. Нечестно было игнорировать мои нужды, мои просьбы, мою усталость. Нечестно было считать, что я обязана вечно тянуть эту лямку, пока ты «ищешь себя» или «радуешь себя». А то, что происходит сейчас – это закономерный итог. Ты получил то, что заслужил. Ответственность. Она, оказывается, бывает такой вот… неприятной, да? С цифрами на бумаге.
— Да что ты мне всё про ответственность талдычишь! — взорвался он. — Ты просто хочешь меня унизить! Тебе доставляет удовольствие смотреть, как я барахтаюсь! Ты всегда такой была – мстительной, злопамятной! Только притворялась доброй и понимающей!
Он ходил по маленькой кухне из угла в угол, как зверь в клетке, выплёскивая всё, что накопилось.
— Это ты во всём виновата! Если бы ты меня поддерживала, верила в меня, а не пилила постоянно, я бы давно уже горы свернул! А ты только тянула из меня жилы, только требовала! Я из-за тебя таким стал! Нерешительным, сомневающимся! Ты сломала мне жизнь!
Ольга слушала его молча, её лицо становилось всё бледнее, но не от страха или растерянности, а от ледяной, окончательной ясности. Когда он выдохся и замолчал, она произнесла тихо, но так, что каждое слово резало, как осколок стекла:
— Нет, Серёжа. Жизнь ты себе сломал сам. Своей никчёмностью, своим эгоизмом, своей неспособностью видеть дальше собственного носа. Я была для тебя удобным прикрытием, бесплатным приложением, которое можно не замечать, пока оно исправно функционирует. А когда приложение дало сбой, ты решил обвинить его во всех своих неудачах. Жалкое зрелище.
Она встала, отодвинув стул.
— Знаешь, я действительно устала. Но не от финансовых трудностей. Я устала от тебя. От твоей пустоты. Ты так ничего и не понял. И, боюсь, уже не поймёшь. Плати по счетам, Серёжа. Своим счетам. И за квартиру, и за всё остальное. Это теперь исключительно твоя головная боль. А я… я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.
Она развернулась и вышла из кухни, оставив его одного с неоплаченным счётом, с развалинами их брака и с горьким осознанием того, что он потерял не просто «тыл», а человека, который когда-то его любил. Любовь умерла, растоптанная его же ногами. В квартире воцарилась не тишина, а звенящая пустота, холодная и безжизненная, как поверхность далёкой, необитаемой планеты. Они были в одной квартире, но между ними пролегла пропасть, которую уже ничем нельзя было заполнить. Это был конец. Окончательный и бесповоротный…
