— Доченька, ну что ты, не плачь!.. Всё образуется…
Но Нина вырвалась из её объятий. Вскочила, дрожа от обиды и гнева.
— Ничего не образуется! — выкрикнула она сквозь слёзы. — Вы всё испортили! Вам бы только грызться да меряться, кто главный! Решайте, кто из вас главнее, без меня! А я… А мы… Да всё…!
И выбежала из кухни, спотыкаясь и всхлипывая. Хлопнула дверь спальни.
Родня застыла в растерянности. Переглянулись растерянно. Наконец, Дима тяжело опустился на стул и обхватил голову руками.
— Мам, Зинаида Павловна… Идите домой. Сам разберусь.
— Но сынок… — начала было Татьяна Михайловна.
— Уходите. Пожалуйста, — глухо повторил Дима, не поднимая головы.
Мамы потоптались ещё немного и поспешили ретироваться. Теперь уже не до споров было. Поняли, что перегнули палку.
Когда за ними закрылась дверь, Дима устало поднялся и побрёл в спальню. Нина лежала на кровати лицом к стене, тихонько всхлипывая. Он присел рядом, погладил её по волосам.
— Нин, ну ты чего? Не реви. Сами же всё решим, ну их …
— Ничего мы не решим! — отрезала Нина, рывком садясь и утирая слёзы. — С такими мамашами не жизнь будет, а война! Кому это надо? Я так не могу! Не хочу ругаться, делить, препираться постоянно! Всё, Дим. Мы не потянем. Давай расстанемся, пока не поздно…
— Что?! — опешил Дима. — Из-за какой-то ерунды с квартирой? Нин, очнись! При чём тут мы с тобой? Ну поругались, с кем не бывает? Переживём!
— Да при том! — вскинулась Нина. — Если они сейчас, до свадьбы, себя так ведут — что дальше будет? Каждый день скандалы? Дележка, упрёки, претензии? Оно мне надо? А тебе?
Дима открыл рот. Закрыл. Нахмурился. Неужели она серьёзно? Неужели вот так, сразу сдаётся, даже не попытавшись побороться?
— Нин, давай не горячиться, — начал он осторожно. — Успокойся. Обсудим всё завтра на свежую голову…
— Нечего тут обсуждать! — отрезала Нина, вставая и начиная лихорадочно запихивать вещи в сумку. — Решение принято. Прости, Дима. Но это выше моих сил. Я ухожу. Совсем. Живи как знаешь.
Дима смотрел на неё, открыв рот. Весь его мир рушился, разбивался вдребезги об упрямство двух недалёких женщин. Да что ж это делается-то, а?!
— И ты туда же?! — гаркнул он, чувствуя, как захлёстывает обида. — Думаешь, сбежать — выход? От себя не сбежишь! Трусиха!
Нина дернулась, как от пощечины. Медленно повернулась, глаза ее сверкали яростью сквозь пелену слез.
— Трусиха, значит? — процедила она. — Ну конечно! Кругом одни недалеке, а ты умный! Маменькин сынок!
— Да при чем тут моя мать?! — взорвался Дима. — Я сам могу со всем разобраться! Если бы ты не истерила…
— Ах, я еще и вспыльчивая?! Знаешь что, Дима? Иди ты…! И мамочку свою драгоценную прихвати! Подавитесь вы этими квартирами! А меня увольте!
Нина застегнула сумку и, не глядя больше на Диму, пулей вылетела из комнаты. В прихожей торопливо обулась, накинула куртку. Дима догнал ее уже у двери.
— Нина, стой! Подожди! Давай поговорим!
— Не о чем больше говорить, — бросила она, распахивая дверь. — Прощай, Дима.
И выскочила на лестницу. Дима рванул было за ней, но только беспомощно смотрел, как ее фигура исчезает в пролете.
Хлопнула подъездная дверь. Дима медленно вернулся в квартиру и прислонился лбом к косяку. В голове было пусто и гулко. Он чувствовал себя выпотрошенным, обесточенным.
Минуту назад у него была невеста, планы на будущее. А сейчас — груда осколков и привкус пепла во рту. Надо же было так вляпаться!
«И ведь предупреждали — от добра добра не ищут! — горько усмехнулся он. — Зачем жилплощадь больше, если в сердце дыра с форточку? Эх, Нинка, Нинка… Неужто и правда все?..»
Дима тяжело побрел на кухню. Плеснул воды из-под крана, жадно напился. Без сил опустился на табурет и закрыл лицо руками. Плечи его содрогались от беззвучных рыданий.
Вот тебе и семейный совет. Вот тебе и согласие. Хотели как лучше, а получилось как всегда — вдрызг разругались и разбежались. И что теперь делать? Как жить дальше?
Мобильник тренькнул в кармане. Дима нехотя достал, взглянул на экран. Смс от матери: «Сынок, ты там как? Поговорили? Прости, если что не так. Я ведь как лучше хотела. Мирись давай с Ниной, она же тебя любит. Бог вам в помощь!»
Дима горько хмыкнул и отбросил телефон. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Поздно извиняться и соображать, когда уже все разрушено. Эх, мама, мама… Твоими бы устами…
Он со стоном уронил голову на руки. Перед глазами так и стояли полные боли Нинкины глаза. Неужели это конец? Неужели все было зря?
«Я не могу так, — всплыли в памяти ее последние слова. — Не хочу ругаться, делить, препираться постоянно! Всё, Дим. Мы не потянем…»
А ведь она права, горько признал Дима. Какая квартира, если в семье не мир и лад? Если от одного вопроса все как с цепи срываются? А дальше что — каждый божий день склоки и баталии? Кто ж такое выдержит…
Дима тяжело поднялся, прошел в ванную. Плеснул в лицо холодной водой, поморщился от колкости струй. Поднял глаза, всмотрелся в собственное отражение. С измученного лица смотрел чужой, постаревший человек.
Он вздохнул и потянулся за полотенцем. Вытер лицо и решительно тряхнул головой.
Дима кинулся к телефону, набрал Нинкин номер. Длинные гудки. Набрал еще. И еще. На десятом разе сдался. Ладно. Значит, будет добиваться по-другому.
Он схватил ключи и выскочил из квартиры, не чуя под собой ног. Мысль билась в висках как сумасшедшая: «Найду. Помирюсь. Все сначала начнем. Без мам, без пап. Только ты и я…»
Во дворе завелся мотор. Взвизгнули шины. Дима гнал в ночь, лихорадочно перебирая в уме, где может быть Нина.
