Алексей закрыл ноутбук, потер глаза и взглянул на часы. Начало девятого. Он снова засиделся с цифрами. Все-таки работа брокером — это постоянное напряжение, даже когда ты дома. Из детской доносился смех Степана и тихий голос Сони. Странно, что Катя их не укладывает.
— Дети еще не спят? — спросил он, заходя в комнату.
Катя сидела в кресле и листала что-то в телефоне. Она подняла голову и улыбнулась, но как-то рассеянно. Не как раньше.
— А? Да, сейчас уложу. Просто они так хорошо играют, решила дать им еще немного времени.
Алексей присел на край дивана и посмотрел на детей. Степан строил что-то из конструктора, а Соня, подражая старшему брату, пыталась помогать своими маленькими ручками.
Семь лет брака, двое детей, квартира в хорошем районе. Вроде все правильно, все как надо. Но что-то изменилось. Он чувствовал это уже несколько месяцев.
Раньше Катя всегда интересовалась его делами, спрашивала про сложные сделки, радовалась успехам. А теперь… Теперь она словно отдалилась. И дело не только в том, что она реже обнимала его или меньше интересовалась работой. Что-то неуловимо изменилось в ее взгляде.
— Дети, пора спать, — Катя отложила телефон. — Степа, помоги сестре собрать игрушки.
Алексей смотрел, как она укладывает детей, и ловил себя на мысли, что раньше она делала это иначе. Был какой-то особый ритуал: сказка, колыбельная, поцелуй в лоб. Теперь все механически. Быстро, четко, без лишних слов.
Когда дети наконец уснули, они вернулись на кухню. Алексей открыл бутылку вина, разлил по бокалам.
— Устал? — спросила Катя, садясь напротив.
— Немного. День был нервный. Клиент потерял приличную сумму из-за скачка курса.
— Сочувствую, — она отпила из бокала. — Кстати, ты не думал о том, чтобы оформить страховку? Ну, знаешь, на случай… разных ситуаций.
Это был уже третий разговор о финансовом будущем за неделю. Сначала она интересовалась, как оформлено наследство его родителей. Потом предлагала переписать дачу, которую им подарили на свадьбу, полностью на нее. Мол, так будет удобнее с документами.
— Какими ситуациями ты интересуешься? — спросил он, внимательно глядя на жену.
— Ну, всякое бывает, — она пожала плечами. — Несчастные случаи, болезни. Мы же о детях должны думать.
И тут, глядя в ее спокойные глаза, ему пришла в голову странная, почти безумная мысль. А что, если проверить? Что, если сказать ей, что он серьезно болен? Как она отреагирует? Будет ли плакать, искать способы лечения, поддерживать его? Или…
Мысль была настолько дикой, что он даже улыбнулся. Но она не отпускала.
— О чем задумался? — Катя коснулась его руки.
— Да так, — он покачал головой. — Просто день тяжелый.
Ночью, лежа рядом с ней в постели и слушая ее ровное дыхание, Алексей думал. Нельзя просто взять и сказать жене, что умираешь. Это ведь… нечестно. Жестоко. И все-таки что-то внутри требовало правды. Хотя бы для себя самого.
Следующий день прошел как в тумане. Алексей механически анализировал графики, общался с клиентами, но мысль не отпускала. К вечеру он принял решение. Он не собирался идти до конца с этой историей. Просто хотел узнать первую, самую честную реакцию. А потом сразу признается, что это была шутка. Глупая, дурацкая шутка.
Вечером, когда дети уже спали, они с Катей сидели за ужином. Она рассказывала что-то про подругу. Подруга развелась и отсудила у мужа хорошие алименты.
— Слушай, — прервал он ее на полуслове. — Мне нужно тебе кое-что сказать.
Катя подняла глаза. В них мелькнуло что-то похожее на настороженность.
— Что-то случилось?
Алексей глубоко вдохнул. Сейчас он произнесет эти слова. Увидит ее реакцию. А потом сразу признается в обмане.
— Я был у врача на прошлой неделе.
Он сказал, стараясь, чтобы голос звучал ровно:
— Результаты пришли утром. У меня обнаружили. Да, обнаружили серьезное заболевание. Прогнозы не очень. Врачи говорят, что осталось не больше года.
Он смотрел ей прямо в глаза. Готовый в любую секунду признаться. что это неправда. Катя медленно положила вилку. На ее лице застыло странное выражение. Он не мог его прочитать.
Она молчала. И это молчание длилось вечность. А потом она произнесла фразу. И она изменила все:
— Мне жаль, любимый… Нам, наверное, нужно поторопиться.
— Поторопиться? — переспросил Алексей, ощущая, как внутри все сжимается.
Катя протянула руку через стол и погладила его пальцы. В этом жесте было что-то заботливое, почти нежное, но глаза… глаза оставались сухими.
— Конечно. Ты же понимаешь, нам нужно многое успеть, — она говорила спокойно, даже как-то деловито. — Давай ты возьмешь отпуск, мы поедем куда-нибудь с детьми? В Европу, может быть? Ты всегда хотел показать Степе настоящий рыцарский замок.
Алексей кивнул, не в силах произнести ни слова. Он ждал слез, отчаяния, вопросов о лечении. Чего угодно, но не этого практичного спокойствия.
— И еще, — продолжала Катя, не отпуская его руки, — нам надо заняться документами. Ты же помнишь, мы все откладывали переоформление дачи? А еще машина на тебе записана, и квартира… Лучше сделать это сейчас, пока ты… ну, ты понимаешь.
Алексей смотрел на жену и не узнавал ее. Семь лет вместе. Разве можно так хорошо скрывать свою сущность? Или она изменилась? Когда это произошло?
— А лечение? — тихо спросил он. — Может, стоит поискать врачей, клиники?
Катя чуть поморщилась, словно от зубной боли.
— Зачем мучить себя, если шансов нет? Ты же сам сказал — не больше года. Лучше провести это время счастливо, с семьей, чем по больницам.
Она говорила правильные слова. Почти правильные. Но что-то в ее голосе, в интонации выдавало фальшь. И самое странное — она даже не спросила о диагнозе. Не поинтересовалась, что именно с ним не так.
— Я пойду проверю детей, — Алексей поднялся из-за стола, чувствуя необходимость побыть одному.
В детской тихо сопел Степа, обнимая любимого плюшевого динозавра. Соня спала, подложив ладошку под щеку — точно так же, как спал в детстве сам Алексей. Отец часто рассказывал ему об этом.
Отец. Мать. За семь лет брака они столько всего сделали для них с Катей. Помогли с первым взносом за квартиру. Подарили дачу. Сидели с детьми, когда Катя хотела отдохнуть. И теперь она хочет забрать все это?
«Может, я ошибаюсь?» — подумал Алексей, осторожно поправляя одеяло Сони. — «Может, она просто в шоке и не знает, как реагировать?»
Но в глубине души он понимал, что это не так.
Вернувшись в спальню, он застал Катю за ноутбуком. Она что-то сосредоточенно искала.
— Что делаешь? — спросил он, присаживаясь на край кровати.
— Смотрю туры в Европу, — она улыбнулась. — А еще нашла хорошего нотариуса. Завтра можем съездить, он все быстро оформит.
— Кать, — Алексей внимательно посмотрел на нее, — тебе не кажется, что ты слишком спокойно все это воспринимаешь?
Она закрыла ноутбук и придвинулась ближе.
— А как я должна реагировать? Кричать? Биться в истерике? — ее голос стал тише. — Я просто пытаюсь быть сильной. Для тебя. Для детей.
И снова — правильные слова. Но что-то в них звучало фальшиво, как плохо настроенный инструмент. Катя обняла его, прижалась щекой к плечу.
— Мы справимся, — прошептала она. — Главное — все правильно организовать.
Этой ночью Алексей почти не спал. Лежал, глядя в потолок, и думал. О Кате. О детях. О родителях. О том, как все запуталось.
Утром он позвонил на работу и взял отгул. Сказал, что плохо себя чувствует. В каком-то смысле это было правдой.
Катя отвезла детей в садик и вернулась с папкой документов.
— Я все подготовила, — сказала она, раскладывая бумаги на столе. — Вот доверенность на машину, вот документы на дачу. Нотариус ждет нас в два.
— Подожди, — Алексей покачал головой. — Не слишком ли ты торопишься?
— Нет, конечно, — Катя присела рядом. — Просто я хочу, чтобы все было в порядке. Чтобы ты не волновался.
Он посмотрел на нее — красивую, ухоженную, собранную. Вспомнил, какой она была, когда они познакомились. Веселой студенткой исторического факультета, с копной непослушных волос и звонким смехом. Когда это исчезло? И почему он не заметил?
— А что с твоими родителями? — вдруг спросила Катя. — Ты им уже сказал?
— Нет, — Алексей покачал головой. — Я вообще никому не говорил.
— Правильно, — она кивнула. — Но им придется сказать. И лучше, если это сделаю я. После того, как мы оформим документы.
Что-то в этой фразе окончательно разбудило в нем тревогу. Не «мы скажем», а «я скажу». Словно он уже не в счет.
— А с работой как быть? — продолжала Катя. — Может, стоит уволиться? Зачем тратить оставшееся время на этих клиентов?
— И на что мы будем жить? — спросил Алексей.
— У нас есть сбережения, — она пожала плечами. — А еще… ну, страховка. Если оформить ее сейчас, то потом…
Она не договорила, но Алексей понял. Страховка на случай ухода из жизни. Еще деньги в копилку.
— Знаешь, — сказал он, поднимаясь, — давай отложим визит к нотариусу. Мне нужно подумать.
— О чем тут думать? — в голосе Кати впервые промелькнуло раздражение. — Это же формальность.
— Для меня — нет.
Он вышел из квартиры, сказав, что хочет прогуляться. На самом деле ему нужно было побыть одному. Осмыслить все, что происходит.
Алексей бродил по парку, наблюдая за другими людьми. Молодые мамы с колясками. Пенсионеры на скамейках. Школьники с рюкзаками. Обычная жизнь. Та, которая еще вчера была и его жизнью тоже.
«А что если я действительно заболею?» — подумал он внезапно. — «Будет ли она рядом? Или просто дождется конца, чтобы получить свое?»
Неделя прошла в странном подвешенном состоянии. Катя была заботлива, готовила его любимые блюда, даже стала больше внимания уделять детям. Но Алексей видел, что это игра. Под маской заботы скрывалось нетерпение.
Она постоянно возвращалась к теме документов. Нашла юриста, который специализировался на наследственных делах. Завела разговор о том, не взять ли кредит, чтобы «успеть пожить в свое удовольствие».
Алексей наблюдал за ней, и ему становилось все тяжелее. Он надеялся, что ошибается, что первое впечатление было неверным. Но с каждым днем становилось все очевиднее: Катя не собиралась бороться за него. Она готовилась к жизни после него.
Особенно его поразил один момент. Вечером, когда дети уже спали, они смотрели какой-то фильм. И Катя вдруг сказала:
— Я тут подумала… Может, тебе стоит записать видеообращение для детей? Ну, знаешь, чтобы они могли смотреть, когда подрастут. Сонечка ведь даже не запомнит тебя толком.
Эта фраза ударила его под дых сильнее, чем все предыдущие разговоры о документах и деньгах. Она уже мысленно простилась с ним. Уже представляла, как будет растить детей одна, показывая им видео с отцом, которого они едва помнят.
В ту ночь, лежа без сна, Алексей принял решение. Этому нужно положить конец. Он не может и дальше смотреть, как женщина, которую он любил, превращается в хладнокровную расчетливую чужую.
Но сначала ему нужны были доказательства. Не для кого-то — для себя самого.
Решение пришло неожиданно. Алексей проснулся среди ночи. Сердце колотилось. Он знал, что делать.
Утром он позвонил своему другу Максиму. Тот работал в юридической фирме. Специализировался на семейных делах.
— Нужна консультация. Срочно, — сказал Алексей. — Что-то случилось? — Расскажу при встрече.
Они встретились в кафе недалеко от офиса Максима. Друг выслушал его историю. Не перебивал. Только хмурился. Потом спросил:
— Ты уверен, что все правильно понял? — Нет. Поэтому и пришел к тебе. — И что ты хочешь от меня? — Помоги составить бумаги. Будто я переписываю имущество на нее. Но без юридической силы.
Максим покачал головой. — Это не совсем законно. — Я знаю. Но мне нужно понять. Наверняка.
К вечеру документы были готовы. Выглядели как настоящие. На самом деле — просто бумажки. Алексей положил их в портфель. Подготовился к последнему акту своего эксперимента.
Дома его ждала Катя. Дети уже спали. Она сидела в гостиной. Смотрела какой-то сериал. На журнальном столике стояла бутылка вина. Два бокала.
— Как дела на работе? — спросила она. — Нормально. Взял отпуск на следующий месяц. — Отлично! — она улыбнулась. Подвинулась на диване. Похлопала рядом с собой. — Куда поедем? Я тут смотрела туры в Испанию.
Алексей сел рядом. Достал из портфеля папку. — Я был у нотариуса сегодня.
Глаза Кати вспыхнули. Она даже немного подалась вперед. — Правда? И что? — Оформил документы. Дача теперь на тебя. И машина тоже.
Она взяла папку. Начала просматривать бумаги. Алексей внимательно наблюдал за ней. За ее лицом. За руками, которые слегка подрагивали.
— А квартира? — спросила она, не отрываясь от чтения. — Квартиру тоже перепишу. На следующей неделе. — Хорошо, — она кивнула. Потом подняла глаза. — Ты правильно сделал, дорогой. Так будет спокойнее. Для меня. Для детей.
Алексей молчал. Внутри что-то ломалось. С треском. С болью. Он надеялся до последнего. Что она скажет другое. Что отложит бумаги в сторону.
— Слушай, — сказала Катя, наполняя бокалы вином. — А твои родители еще не знают? — Нет. — Надо им сказать. Скоро. — Зачем?
Катя поставила бутылку. — Как зачем? Они должны знать. И… — она запнулась. — И подготовиться. — К чему? — Ну, к тому, что ты… что тебя не будет. К тому, что им придется общаться со мной. Из-за внуков.
В этот момент Алексей понял. Окончательно и бесповоротно. Она уже выстроила свою будущую жизнь. Без него. С его деньгами. С его домом. Даже его родителей она уже распределила. В своем новом мире.
— Мне надо позвонить, — сказал он, поднимаясь с дивана. — Кому? — Катя нахмурилась. — По работе. Забыл кое-что уточнить.
Он вышел на балкон. Закрыл за собой дверь. Глубоко вдохнул холодный вечерний воздух. Достал телефон. Но звонить не стал. Просто стоял. Смотрел на город. На огни в окнах. На людей внизу.
«Семь лет,» — думал он. — «Семь лет жизни. И для чего все это было? Что осталось?»
Дети. Остались дети. Степа и Соня. Его маленькие копии. Его продолжение.
Когда он вернулся в гостиную, Катя сидела с телефоном. Что-то быстро печатала.
— Все нормально? — спросила она, не поднимая головы. — Нормально.
Он сел напротив. — Катя, скажи мне одну вещь. — Что? — Ты любишь меня?
Она подняла глаза. В них мелькнуло что-то похожее на раздражение. — Конечно, люблю. Что за вопрос? — Тогда почему ты не предложила ни разу бороться с болезнью?
Катя вздохнула.
— Мы же говорили об этом. Ты сам сказал — шансов нет.
— Я не говорил такого.
— Говорил, — она нахмурилась. — В первый вечер.
— Нет. Я сказал, что прогнозы плохие. Но не говорил, что шансов нет.
Катя отложила телефон. — Какая разница? Если врачи сказали, что осталось год — значит, так и есть. — А ты даже не спросила, что со мной.
В комнате повисла тишина. Только тикали часы на стене. И где-то на кухне капала вода из крана.
— Что ты имеешь в виду? — Катя пыталась улыбнуться. Не получалось. — Я имею в виду, что ты не поинтересовалась диагнозом. Ни разу. За две недели.
Она открыла рот. Закрыла. Потом сказала:
— Я не хотела давить на тебя. Думала, сам расскажешь, когда будешь готов.
— Интересно, — Алексей покачал головой. — А когда ты звонила подруге позавчера. И говорила, что скоро будешь свободна. И сможешь поехать с ней в Таиланд. Это тоже была забота обо мне?
Лицо Кати изменилось. Дрогнуло. Стало каким-то серым.
— Ты… подслушивал?
— Нет. Ты говорила в ванной. Громко. Дверь была приоткрыта.
— Ты неправильно понял! — она подалась вперед. — Я имела в виду…
— Не утруждайся, — он поднял руку. — Все и так понятно.
Катя встала. Подошла к нему. Положила руки на плечи.
— Послушай. Тебе сейчас тяжело. Ты не в себе. Давай не будем…
— Я не болен, Катя, — тихо сказал Алексей. — Это был эксперимент.
Она застыла. Руки соскользнули с его плеч. Глаза расширились.
— Что? — Все это, — он кивнул на папку с документами.
— Ложь. Проверка. Я хотел узнать, любишь ли ты меня.
— Ты… ты соврал о болезни?
В ее голосе не было облегчения. Только растерянность. И что-то еще. Что-то похожее на страх.
— Да. И документы тоже фальшивые. Ничего я на тебя не переписывал.
Катя отступила на шаг. Ее лицо исказилось.
— Как ты мог? Это… это жестоко!
— А планировать прощание со мной — не жестоко?
Она вдруг расплакалась. Громко. С надрывом. Упала на диван. Закрыла лицо руками.
— Ты не понимаешь! — всхлипывала она. — Я просто пыталась… пыталась быть сильной!
— Нет, Катя, — Алексей покачал головой. — Ты просто ждала. Как стервятник.
Она подняла на него мокрое от слез лицо.
— Как ты можешь так говорить? После всего, что между нами было? После стольких лет?
— Именно поэтому и могу. Семь лет вместе. И ни разу. Ни разу ты не сказала, что мы будем бороться.
Катя вытерла слезы. Ее лицо вдруг стало жестким.
— Знаешь что? Ты сам во всем виноват. Устроил эту дурацкую проверку. А теперь обвиняешь меня?
— Я просто хотел знать правду.
— Какую правду? — она повысила голос. — Что я заботилась о будущем детей? Что думала наперед? Это такой грех?
— Нет, — он покачал головой. — Грех — не любить. И врать о любви.
Они замолчали. Смотрели друг на друга. Два чужих человека в одной комнате.
— И что теперь? — спросила Катя наконец. — Теперь я знаю. — Что знаешь? — Что не могу жить с тобой дальше.
Где-то в детской заплакала Соня. Проснулась от их громких голосов.
— Мне надо к ней, — Катя поднялась. — Иди. А я пока соберу вещи.
Ночь выдалась долгой. Соня никак не могла уснуть. Плакала. Словно чувствовала, что в доме что-то не так. Алексей зашел к детям. Посидел с дочкой. Погладил по голове. Рассказал сказку. Девочка заснула, держа его за палец.
Он смотрел на ее маленькое лицо. Такое беззащитное. Такое доверчивое. И думал — как объяснить ей потом? Когда вырастет. Почему папа ушел.
Степа спал в своей кровати. Не просыпался. Только хмурился во сне иногда. Алексей поцеловал сына в лоб. Тихо вышел из комнаты.
Катя сидела на кухне. Курила. Она бросила пять лет назад. Когда забеременела Степой. И вот опять.
— Где твои вещи? — спросила она. — В спальне. Я завтра заберу.
Он сел напротив. Взял чашку с остывшим чаем. Катя смотрела в окно. На ночной город. На фонари.
— Я все еще не понимаю, — сказала она тихо. — Чего? — Зачем ты это сделал? Зачем весь этот спектакль?
Алексей вздохнул.
— Я чувствовал, что ты отдаляешься. Что что-то изменилось. Хотел знать — почему.
— И что? Узнал?
— Да.
Она затушила сигарету. Закурила новую.
— Ты не прав, знаешь.
Алексей поднял глаза.
— В чем?
— Я люблю тебя. По-своему. Но люблю.
Он покачал головой.
— Нет, Катя. Это не любовь.
— А что тогда?
— Не знаю. Привычка. Расчет. Что угодно.
Она стряхнула пепел.
— А как по-твоему должна вести себя любящая жена? Биться в истерике? Рыдать сутками? Это изменило бы диагноз?
— Нет. Но ты даже не предложила бороться.
— Потому что я реалистка. Если врачи говорят — год, значит год.
— Но можно провести этот год по-разному, — тихо сказал Алексей. — Можно искать экспериментальное лечение. Можно проверить диагноз у других специалистов. Можно, в конце концов, просто быть рядом. По-настоящему.
Они замолчали. Тиканье часов. Шум холодильника. Далекие звуки ночного города.
— И что будет с детьми? — спросила Катя наконец.
— Не знаю. Нужно решить.
— Ты заберешь их?
— Я не знаю, Катя! — он повысил голос. Потом тише. — Не знаю. Мне нужно подумать.
Она кивнула. Докурила сигарету. Встала. — Я пойду лягу. Завтра рано вставать.
Алексей остался на кухне. Один. С разбитым сердцем. С пустотой внутри. Он не знал, что будет дальше. Как все повернется. Только чувствовал — прежней жизни больше не будет.
Утром он проснулся от звука шагов. Катя собиралась. Одевала детей. Что-то говорила им тихо. Они смеялись. Обычное утро. Будто ничего не случилось.
— Я отвезу их в садик, — сказала она, заглядывая в гостиную, где он спал на диване. — Хорошо. — Потом мы поговорим? — Да. Поговорим.
Когда за ними закрылась дверь, Алексей встал. Умылся. Позвонил на работу. Сказал, что задержится. Потом родителям. Сказал, что заедет вечером. Нужно кое-что обсудить.
Он ходил по квартире. Их с Катей квартире. С фотографиями на стенах. С детскими рисунками на холодильнике. С игрушками в углу. Здесь все дышало семьей. Той, которой больше нет.
Телефон зазвонил неожиданно. Номер Кати.
— Да? — Алеш, — ее голос звучал странно. — Я не повезу детей в садик. Поедем к твоим родителям. Всей семьей.
— Зачем?
— Просто поедем. Пожалуйста.
Она говорила отрывисто. Тихо. Как будто не хотела, чтобы кто-то слышал. — Что случилось, Кать? — Ничего. Все хорошо. Просто встреть нас у родителей.
И отключилась. Алексей стоял с телефоном в руке. Недоумевал. Потом быстро оделся. Поехал к ним.
Дом родителей был в получасе езды. Небольшой. Уютный. С садом. С беседкой, где летом они все вместе собирались на шашлыки.
Катя и дети уже были там. Сидели на веранде. Пили чай с мамиными пирожками. Степа рассказывал дедушке про динозавров. Соня играла с бабушкиными бусами.
— А вот и Алеша, — сказала мама, заметив его. — Проходи, я чай налью.
Он сел рядом с детьми. Посмотрел на Катю вопросительно. Она покачала головой. «Потом.»
После чая мама предложила показать детям новых цыплят. Они побежали во двор. Папа пошел с ними. Помогать.
— Так зачем мы здесь? — спросил Алексей, когда они остались вдвоем.
— Я все обдумала, — тихо сказала Катя. — Ты прав. Я не прошла твою проверку.
Он промолчал. Ждал продолжения.
— Мне страшно представить, что было бы, если бы ты правда… — она не договорила. — Я бы упустила самое главное.
— И что теперь?
— Теперь? — она пожала плечами. — Теперь ты решаешь. Дашь ли ты мне шанс. Нам шанс.
Алексей смотрел в окно. На детей. На родителей. На этот маленький мир, который они создали вместе. За семь лет.
— Почему ты привезла их сюда? — Потому что здесь твой дом. Твоя семья. И они должны знать, что они часть этого. Что бы ни случилось между нами.
В ее словах была какая-то честность. Может быть, впервые за долгое время.
— Я не знаю, Кать, — он покачал головой. — Я просто не знаю. — Понимаю, — она кивнула. — Я бы тоже не знала.
Они смотрели в окно. На детей. На родителей. На жизнь, которая продолжалась несмотря ни на что.
— Что будем делать с квартирой? — спросил Алексей наконец.
— Поживем отдельно какое-то время. Решим, что дальше.
— А дети?
— Они будут с тобой часть недели. Со мной часть. Пока не решим.
Алексей кивнул. Во дворе Степа помогал дедушке нести ведро с кормом. Такой серьезный. Такой взрослый уже.
— Алеш, — тихо позвала Катя. — Да? — Ты сможешь когда-нибудь простить меня?
Он посмотрел на нее. По-настоящему посмотрел. Красивая. Родная когда-то. Чужая теперь.
— Не знаю, — честно ответил он. — Просто не знаю.
Через неделю Алексей снял квартиру недалеко от работы. Перевез туда часть вещей. Повесил на стену фотографии детей. Они приезжали к нему на выходные. Радовались новому месту. Новым игрушкам.
С Катей они общались только по делу. Детский сад. Садик. Врачи. Никаких лишних слов. Никаких эмоций.
Иногда по ночам Алексей просыпался в пустой квартире. Вспоминал их жизнь до всего этого. До проверки. Думал — а была ли она счастливой на самом деле? Или он просто не замечал очевидного?
Но что действительно его беспокоило — как объяснить детям. Когда вырастут. Почему родители расстались. Что он им скажет?
«Я проверил вашу маму на любовь, и она не сдала экзамен»? «Она думала о деньгах, когда должна была думать о жизни»? «Иногда лучше знать горькую правду, чем жить во лжи»?
Он не знал ответа. Не сейчас. Может быть, когда-нибудь потом.
А может, к тому времени все изменится. Может, он сможет простить. Может, она действительно изменится.
Или, может быть, он просто научится жить дальше. Один. С памятью о семье, которой больше нет.
Только время покажет. А пока — нужно просто прожить каждый день. Ради детей. Ради себя. Ради той жизни, которая всегда идет дальше. Несмотря ни на что.
Некоторые проверки лучше не проводить. Особенно если не готов принять результат. Но иногда… иногда это единственный способ увидеть правду.
И что с ней делать потом — каждый решает сам.
