Из окна пятого этажа новостройки открывался вид на парк — островок зелени среди бетонных джунглей спального района. Инна стояла, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрела, как осенний дождь превращает дорожки парка в блестящие ленты. Три года назад, когда они с Павлом только въехали в эту квартиру, вид из окна казался ей благословением судьбы. Теперь же в их жизни словно наступила затяжная осень: серая, промозглая, без надежды на солнце.
Телефон завибрировал — снова свекровь. Инна тяжело вздохнула и отклонила вызов. Антонина Викторовна названивала уже третий день подряд, и Инна прекрасно знала, о чем пойдет речь. «Нет, я не поддамся. Хватит того, что мы уже отдали», — прошептала она, глядя на экран смартфона, где мигало уведомление о пропущенном вызове.
— Опять не берешь трубку? — Павел вошел в комнату и поставил на стол две чашки кофе. Его голос звучал устало, словно этот разговор повторялся из раза в раз, как заевшая пластинка.
— А смысл? — Инна обернулась к мужу. — Чтобы снова выслушивать, какие мы неблагодарные? Как мы обязаны tq помочь с ремонтом, потому что она отдала нам свои «кровные» на первый взнос?
Павел опустился в кресло и потер переносицу. В тридцать пять он выглядел старше своих лет: залегшие под глазами тени, ранние морщины на лбу — следы бесконечного маневрирования между женой и матерью.
— Ин, ну она же всё-таки помогла нам с ипотекой…
— Помогла? — Инна сделала шаг от окна, её глаза сузились. — Паш, давай проясним. Те триста тысяч, которые она дала на первоначальный взнос, мы вернули с процентами. Все документы есть. Мы рассчитались полностью еще год назад.
Павел молчал, крутя в руках чашку. Он знал, что жена права, но противостоять матери было выше его сил. Антонина Викторовна, учительница математики с сорокалетним стажем, привыкла, что её слово — закон, не только в школе, но и в семье.
— Мама считает, что мы обязаны ей больше, чем просто деньги, — наконец произнес он. — Она говорит, что вложила в меня душу…
— И теперь хочет собрать дивиденды с этих вложений? — перебила Инна. — Паш, мы и так помогаем ей каждый месяц. Продукты покупаем, за квартиру платим. А теперь ей взбрело в голову делать капитальный ремонт, и она рассчитывает, что мы выложим полмиллиона? Откуда? У нас самих ипотека на пятнадцать лет!
Антонина Викторовна стояла посреди своей квартиры, придирчиво осматривая стены, которые не видели ремонта последние пятнадцать лет. Обои в цветочек местами отклеились, паркет скрипел под ногами, а на потолке расползлось желтое пятно — след давней протечки от соседей сверху.
«Ну и что, что старое, — думала она, поправляя безупречную химическую завивку. — Зато всё мое, выстраданное, заработанное. Не то что нынешняя молодежь — всё им подавай на блюдечке с голубой каемочкой».
Она подошла к серванту, достала старый фотоальбом и, открыв его на середине, долго смотрела на фотографию, где маленький Павлуша с щербатой улыбкой стоял рядом с ней у школьной доски. Тогда, двадцать пять лет назад, они были только вдвоем. Муж ушел, когда Павлику исполнилось три, и весь груз воспитания лег на её плечи.
«И вот как он отплатил, — с горечью подумала Антонина Викторовна. — Женился на этой выскочке из деревни, и теперь она им командует».
Инна действительно была родом из небольшого поселка в соседней области, но уже десять лет как жила в городе. Она окончила педагогический, работала в частной школе учителем английского и подрабатывала репетиторством. Инна была красива той спокойной, уверенной красотой, которая с годами только набирает силу: высокая, статная, с прямым взглядом зеленых глаз. Она никогда не заискивала перед свекровью, держалась с достоинством, и это бесило Антонину Викторовну больше всего.
«Павлик бы никогда не посмел мне отказать, если бы не она, — размышляла пожилая женщина, закрывая альбом. — Надо действовать через него».
Она решительно взяла телефон и набрала номер сына. Павел ответил после четвертого гудка.
— Да, мам, — его голос звучал настороженно.
— Сынок, ты когда заедешь? — Антонина Викторовна мгновенно сменила тон на жалобный. — Кран на кухне совсем разболтался, вода хлещет. И лампочка в ванной перегорела, я не достаю…
— Мам, я же был у тебя позавчера, — вздохнул Павел. — Все лампочки были целы.
— Ах, значит, теперь ты будешь проверять, вру я или нет? — в голосе Антонины Викторовны зазвенели слезы. — Хорошо же тебя твоя Инна воспитала! Мать родную — во лжи обвинять!
— Мам, я не это имел в виду, — Павел попытался её успокоить. — Хорошо, я заеду завтра после работы.
— А насчет ремонта вы подумали? — тут же переключилась Антонина Викторовна, почувствовав, что сын сдается. — Мне Зинаида Петровна, соседка, дала телефон хорошей бригады. Недорого берут, качественно делают. Но нужен аванс, хотя бы тысяч двести…
Павел замолчал, и в трубке был слышен только его тяжелый вздох.
— Мам, мы же говорили. У нас сейчас нет таких денег. Может, через полгода…
— Через полгода? — Антонина Викторовна повысила голос. — А если потолок обвалится? Если проводка замкнет? Я же здесь одна, беспомощная старуха, сгорю — никто и не узнает! Впрочем, вам, наверное, так даже лучше будет — одной обузой меньше!
— Мама, перестань, — в голосе Павла звучала боль. — Ты же знаешь, что это не так.
— Знаю только, что когда тебе нужны были деньги на квартиру, ты на коленях ползал, клялся, что вернешь с процентами! А теперь, когда мне нужна помощь, у тебя вдруг денег нет! Зато на новую машину нашлись, да? На отпуск в Турции нашлись?
— Мама, машину мы взяли в кредит, а в Турцию летали по горящей путевке…
— Ладно, — внезапно сменила тон Антонина Викторовна. — Я все поняла. Приезжай завтра кран починить, если не затруднит.
И, не дожидаясь ответа, она положила трубку.
— Ну вот, опять, — Павел бросил телефон на диван и обхватил голову руками. — Теперь неделю будет изводить.
Инна села рядом и положила руку ему на плечо. Эта битва продолжалась все семь лет их брака. Сначала свекровь была против самой свадьбы («Она тебя окрутила, чтобы в город перебраться!»), потом против их решения взять ипотеку («Снимали бы квартиру, как все нормальные люди!»). Когда же они все-таки решились на покупку жилья, и Антонина Викторовна одолжила им деньги на первый взнос, это превратилось в вечный рычаг давления.
— Что она хотела? — спросила Инна, хотя уже знала ответ.
— Кран течет, лампочка перегорела… и двести тысяч на аванс строителям, — устало ответил Павел.
— И что ты сказал?
— Что у нас нет таких денег. Она расплакалась, начала говорить, что сгорит в своей квартире от короткого замыкания…
Инна закрыла глаза. В другое время она бы улыбнулась театральности свекрови, но сейчас ей было не до смеха.
— Паш, нам нужно серьезно поговорить, — она повернулась к мужу. — Так больше не может продолжаться. Твоя мама манипулирует тобой, использует чувство вины, чтобы добиться своего. Это нездоровые отношения.
— А что ты предлагаешь? — в голосе Павла появились нотки раздражения. — Отказаться от родной матери?
— Нет, конечно, — Инна покачала головой. — Но нужно установить границы. Мы можем помогать ей по мере возможностей, но не в ущерб себе. И главное — ты должен перестать чувствовать себя виноватым за то, что живешь своей жизнью.
Павел молчал, глядя в одну точку. Эти разговоры повторялись из раза в раз, но ничего не менялось. Он любил жену, понимал её доводы, но и мать бросить не мог.
— Я поеду к ней завтра, — наконец сказал он. — Починю, что там сломалось.
— Хорошо, — кивнула Инна. — Но насчет денег — наш ответ остается прежним. Ни рубля на этот ремонт. У нас самих платеж по ипотеке в этом месяце, и за садик Алисы нужно внести.
Их четырехлетняя дочь ходила в частный детский сад — единственное место, которое согласилось принять ребенка с пищевой аллергией и обеспечить специальное питание. Это было недешево, но они не могли экономить на здоровье дочери.
— Я понимаю, — вздохнул Павел. — Просто… мне тяжело слышать эти обвинения.
— Знаю, — Инна сжала его руку. — Но если мы сейчас уступим, это никогда не закончится. Сегодня ремонт, завтра новая мебель, потом машина… Мы не сможем выполнять все её требования.
На следующий день Павел приехал к матери сразу после работы. Усталый, с портфелем и сумкой инструментов, он позвонил в дверь квартиры, где вырос.
Антонина Викторовна открыла мгновенно, словно стояла у двери в ожидании. Она обняла сына и втянула его в прихожую, пахнущую знакомыми с детства запахами — лавандовым мылом и свежей выпечкой.
— Павлушенька, я пирожки твои любимые испекла, с капустой, — защебетала она, помогая ему снять куртку. — Проходи, чай уже готов.
Павел знал эту стратегию: сначала накормить, окружить заботой, а потом, когда защита ослабнет, нанести решающий удар. Но он был слишком голоден и устал, чтобы сопротивляться.
— Спасибо, мам, — он прошел на кухню и сел за стол, накрытый белой скатертью. — Показывай, что с краном.
— Да успеешь ты с краном, — отмахнулась Антонина Викторовна, ставя перед ним тарелку с горячими пирожками. — Сначала поешь нормально. На тебе лица нет. Что, не кормит тебя твоя Инночка?
— Мама, — предупреждающе произнес Павел. — Мы договаривались.
— Да-да, молчу, — Антонина Викторовна поджала губы и села напротив. — Как работа? Повышения не обещают?
— Пока нет, — Павел откусил от пирожка. — Но проект новый дали, интересный.
— А платить больше будут? — тут же спросила мать.
— Немного, — уклончиво ответил Павел. На самом деле, прибавка к зарплате ожидалась существенная, но он не хотел давать матери повод для новых требований.
Антонина Викторовна понимающе усмехнулась.
— Прячешь от матери деньги? Ну-ну. А я вот на днях с Зинаидой Петровной разговаривала, соседкой моей. У неё сын в вашей компании работает, в бухгалтерии. Говорит, всем ведущим специалистам премию хорошую выписали к квартальному отчету…
Павел чуть не подавился пирожком. Вот оно что! Мать каким-то образом узнала про премию, которую он получил неделю назад. Премию, которую они с Инной планировали потратить на первый взнос за дачный участок — их давняя мечта, чтобы Алиса могла проводить лето на свежем воздухе.
— Мам, давай начистоту, — он отложил недоеденный пирожок. — Да, мне выписали премию. Но эти деньги уже распределены в семейном бюджете.
— На что, позволь узнать? — Антонина Викторовна выпрямилась. — На новые тряпки твоей Инне? Или на отпуск за границей?
— На участок за городом, — твердо ответил Павел. — Для Алисы. Врач сказал, ей нужен свежий воздух.
— Ах, участок! — всплеснула руками Антонина Викторовна. — То есть на дачу деньги есть, а на ремонт квартиры родной матери — нет? Матери, которая недоедала, но отдала тебе последние сбережения?
— Мама, мы вернули тебе те деньги, до копейки, — устало произнес Павел. — И потом, дача — это не прихоть, это необходимость для здоровья Алисы.
— А моё здоровье, значит, не в счет? — губы Антонины Викторовны задрожали. — Я в этих облупленных стенах с плесенью должна доживать свой век? В квартире, где того и гляди потолок обвалится?
Павел обвел взглядом кухню. Да, обои местами отклеились, линолеум потерся, но о плесени и обваливающемся потолке речи не шло. Квартира была старой, но вполне крепкой.
— Мам, если где-то есть плесень, покажи. Я обработаю, — он попытался говорить спокойно. — И потолок посмотрю. Но на капитальный ремонт у нас сейчас просто нет средств.
— Нет средств? — Антонина Викторовна поднялась со стула. — А я знаю, в чем дело. Это всё она, твоя Инночка. Это она настраивает тебя против родной матери! Это она решает, на что тратить семейные деньги!
— Мама, перестань, — Павел тоже встал. — Инна тут ни при чем. Мы вместе принимаем решения.
— Вместе? — Антонина Викторовна горько усмехнулась. — Не смеши меня! Ты всегда был мягким, податливым. Она крутит тобой, как хочет. Змея подколодная! Окрутила моего мальчика, а теперь командует.
— Хватит! — Павел повысил голос, что случалось крайне редко. — Я не позволю тебе так говорить о моей жене. Инна — прекрасная мать и жена. И она права: мы не можем бесконечно спонсировать твои прихоти.
— Прихоти? — Антонина Викторовна схватилась за сердце. — Ремонт в квартире, где течет с потолка и искрит проводка — это прихоть? Ну хорошо же! Раз я вам в тягость, то и нечего ко мне приходить. Иди к своей Инночке, пусть она тебя утешает. А я уж как-нибудь сама справлюсь, одна-одинешенька…
И она медленно опустилась на стул, прикрыв глаза рукой — классическая поза страдания, которую Павел видел сотни раз.
— Мама, ты же знаешь, что я люблю тебя, — он подошел и обнял её за плечи. — Но пойми и ты меня. У меня есть обязательства перед женой, дочерью. Мы не отказываемся помогать, просто не можем прямо сейчас выделить такую сумму.
Антонина Викторовна отстранилась и посмотрела на сына покрасневшими глазами.
— Хорошо, — произнесла она с достоинством. — Я все поняла. Иди, чини кран. Он в ванной.
Инна ждала мужа, расхаживая по квартире, как тигрица в клетке. Алиса уже спала, и в доме стояла тишина, нарушаемая только тиканьем часов и шумом дождя за окном.
«Он поддастся, — думала она. — Опять поддастся. И мы останемся без денег на участок».
Но когда Павел вернулся, вид у него был решительный. Он молча разулся, прошел в гостиную и сел в кресло.
— Ну как? — осторожно спросила Инна, присаживаясь рядом.
— Она знает про премию, — устало произнес Павел. — Каким-то образом узнала. И требовала отдать деньги на ремонт.
— И что ты ответил? — Инна затаила дыхание.
— Что мы не можем, — Павел поднял на неё глаза. — Что эти деньги нужны для Алисы, для участка. Она, конечно, устроила сцену. Говорила, что ты меня против неё настраиваешь, что я неблагодарный сын…
— И?
— И я впервые не поддался, — он слабо улыбнулся. — Починил кран, проверил проводку — всё в порядке, кстати, — и ушел. Она даже чаем на прощание не напоила.
Инна обняла мужа, уткнувшись лицом в его плечо. Это была маленькая, но важная победа.
— Спасибо, — прошептала она. — Знаю, как тебе это тяжело.
— Знаешь, что самое странное? — Павел погладил её по волосам. — Мне впервые за долгое время стало легче. Словно камень с души свалился. Я всю жизнь пытался соответствовать её ожиданиям, быть «хорошим сыном», но только сейчас понял, что это бесконечный путь. Сколько ни отдавай, всегда будет мало.
Инна кивнула. Она давно это понимала, но ждала, когда Павел сам придет к этому осознанию.
— Что будем делать дальше? — спросила она.
— Жить своей жизнью, — твердо ответил Павел. — Помогать маме по мере возможностей, но не в ущерб нашей семье. И главное — не позволять ей манипулировать нами.
Инна улыбнулась и поцеловала мужа. В эту ночь они долго разговаривали, строя планы на будущее, обсуждая, каким будет их дачный участок, какие деревья они посадят. И впервые за долгое время оба чувствовали себя свободными.
Прошла неделя. Антонина Викторовна не звонила — необычно долгое молчание для неё. Павел нервничал, но старался не подавать виду. Инна видела его беспокойство, но не вмешивалась, понимая, что он должен сам справиться с этой ситуацией.
В субботу утром, когда они завтракали всей семьей, раздался звонок в дверь. На пороге стояла Антонина Викторовна с тортом в руках.
— Бабушка! — Алиса бросилась к ней, обнимая за ноги.
— Здравствуй, солнышко, — Антонина Викторовна улыбнулась внучке, а затем перевела взгляд на застывших в дверях Инну и Павла. — Пустите старуху на порог? Я с миром.
Они молча пропустили её в квартиру. Антонина Викторовна прошла на кухню, поставила торт на стол и повернулась к Инне.
— Невестка, нам нужно поговорить, — произнесла она непривычно спокойным тоном. — Наедине, если можно.
Павел вопросительно посмотрел на жену. Инна кивнула.
— Паш, погуляй с Алисой в парке, — сказала она. — Мы с Антониной Викторовной чаю попьем, поговорим.
Когда муж с дочерью ушли, Инна молча поставила чайник и достала тарелки для торта. Свекровь сидела за столом, разглаживая складки на своей юбке — непривычно притихшая, словно не она еще неделю назад метала громы и молнии.
— Знаешь, Инна, — наконец произнесла Антонина Викторовна, глядя в окно, — я всю жизнь была одна. Муж ушел, когда Павлик был совсем маленьким. Я его вырастила, выучила, поставила на ноги… И всегда думала, что он — моя опора в старости.
Инна молчала, давая свекрови возможность высказаться.
— Когда он привел тебя, я испугалась, — продолжила Антонина Викторовна. — Испугалась, что теперь он будет любить только тебя, а я останусь одна. И стала цепляться за него, требовать внимания, денег… вести себя, как капризный ребенок.
Она подняла глаза на Инну, и в них стояли слезы — но не театральные, как обычно, а настоящие.
— После вашего отказа я неделю не находила себе места, — призналась свекровь. — Обвиняла вас во всех грехах, жалела себя. А вчера зашла Зинаида Петровна, соседка моя, и рассказала, что её сын тоже отказался давать деньги на ремонт. И знаешь, что она сделала? Пошла и взяла кредит. В семьдесят лет! И теперь жалуется, что не может свести концы с концами.
Инна удивленно смотрела на свекровь. Такой откровенности она от неё не ожидала.
— И я подумала, — Антонина Викторовна вздохнула, — что иду по тому же пути. Что вместо того, чтобы радоваться за сына, гордиться им, я превращаю его жизнь в ад своими претензиями. И решила прийти к тебе, Инна, чтобы… извиниться.
Последнее слово она произнесла с трудом, словно оно застревало в горле. Инна поставила перед свекровью чашку чая и села напротив.
— Антонина Викторовна, я никогда не хотела забрать у вас сына, — тихо сказала она. — Просто хотела, чтобы у нас была своя семья, свои решения. Я уважаю вас как мать Павла, как бабушку Алисы. И мы всегда будем вам помогать, но…
— Но не ценой своего благополучия, — перебила её Инна, не дав закончить. — Именно так. И я рада, что вы наконец это понимаете.
Антонина Викторовна поджала губы, но спорить не стала. Её взгляд скользнул по кухне — новой, со встроенной техникой, которую они с Павлом выбирали вместе, экономя на всём остальном.
— Хорошо, — наконец произнесла свекровь, отпивая чай. — Я поняла ваши… приоритеты. Но я пришла с конкретным предложением.
Инна напряглась. Она не верила в такие резкие перемены.
— Я нашла вариант подешевле, — продолжила Антонина Викторовна, доставая из сумочки смятый листок. — Бригада гастарбайтеров, но с хорошими отзывами. Берут сто двадцать тысяч за всю квартиру, материалы включены. Это вдвое меньше, чем я просила раньше.
Инна молча смотрела на протянутый листок, но не брала его.
— Антонина Викторовна, дело не в сумме, — наконец сказала она. — Хоть сто двадцать, хоть пятьдесят — сейчас у нас каждая копейка на счету. Мы не можем.
— Но это же для вашего будущего! — не выдержала свекровь, и её голос зазвенел знакомыми нотками. — Когда меня не станет, квартира достанется Павлику! Это же вложение в ваше жильё!
— Если честно, мы об этом даже не думали, — холодно ответила Инна. — Мы строим свою жизнь своими силами, не рассчитывая на наследство.
В глазах Антонины Викторовны сверкнуло что-то, похожее на уважение, но тут же потухло.
— Инна, я прошу тебя как женщину, — она понизила голос. — Помоги мне не потерять лицо перед сыном. Ты же видишь, я пришла к тебе, а не к нему. Я признаю твою… власть в семье.
— У нас нет власти, — покачала головой Инна. — Есть партнёрство, уважение и общие цели. И сейчас наша цель — обеспечить здоровое будущее для Алисы и расплатиться с долгами. Ремонт в вашей квартире в эти планы не входит.
Антонина Викторовна отодвинула недопитый чай и поднялась.
— Что ж, я хотя бы попыталась, — она расправила плечи и поджала губы. — Передай Павлику, что заходила. И что я люблю его, несмотря ни на что.
Она направилась к выходу, но у двери обернулась:
— Знаешь, Инна, я всю жизнь отдала сыну. Недоедала, недосыпала, тянула его одна. И думала, что это зачтётся, что он ответит тем же. Но, видно, я ошибалась.
— Вы не ошибались, — спокойно ответила Инна, глядя ей прямо в глаза. — Павел любит вас и заботится о вас. Но он взрослый человек со своей семьей, а не продолжение вашей жизни. И никакие жертвы прошлого не дают права требовать жертв в настоящем.
Дверь за свекровью закрылась без громкого хлопка — она даже в гневе оставалась учительницей, сдержанной и собранной. Инна вернулась на кухню, убрала нетронутый торт в холодильник и выплеснула остывший чай в раковину.
Она знала, что это не конец войны, а только перемирие. Антонина Викторовна не из тех, кто сдаётся после первого поражения. Будут новые атаки, новые манипуляции. Но теперь у них с Павлом появился иммунитет к этому яду.
Инна подошла к окну. В парке через дорогу она видела мужа и дочь, качающихся на качелях. Павел что-то говорил Алисе, и та заливалась смехом, запрокинув голову. Это были её люди, её семья, её приоритет. И она готова была защищать их от кого угодно — даже от родной бабушки, если потребуется.
Телефон в кармане завибрировал — сообщение от риелтора: «Инна, участок, который вы смотрели, всё ещё доступен. Хозяева ждут задаток до конца недели». Инна улыбнулась и отправила ответ: «Готовьте документы. Задаток внесём в среду».
Впервые за долгое время она чувствовала не вину и не сомнения, а абсолютную правоту и спокойную уверенность. Да, выстраивать границы больно. Да, отказывать тяжело. Но иногда это единственный путь к свободе.
